Ну, почему так хочется писать?
Ну почему так мысли мчатся вскачь?
И почему всё время лишь мечтать
приходится отныне, ну, хоть плач!?
Ну, почему всё то – не наяву?
Ну почему всё то – когда лишь сплю?
Как хочется увидеть и обнять
за талию твою, но лишь опять
я вижу только кружево и сон,
шопеновского вальса перезвон.
Я вижу, как кружатся на балу
мужчины, женщины, поверь, что я не сплю.
Я в вихре вальса снова мчу,
с тобой, любимой, я лечу!
Я слышу аромат твоих духов
и моё тело, будто, без оков,
несётся вихрем в милую мечту,
туда, где б смог понять, что я не сплю.
Я вижу образ на портрете вековой,
Натальи Гончаровой, рядом – твой,
и платье цвета неба, и глаза,
и локон волоса, как будто бы, кружа,
упал на руку мне в том вальсе, не спеша.
И льётся музыка, и льётся, как тогда,
зажгите свечи, дамы, господа!
Лишь только музыка расскажет навсегда —
где ложь, где правда, где твои глаза,
что смотрят нежно на меня.
О, Боже, что за мука!
И снова, снова я лечу,
и снова ничего не говорю.
О, горькая разлука!
И снова вальс несёт кружась
на бал придворный, словно ипостась
всех мыслимых—немыслимых затей,
как будто, мир перевернулся в ней,
в той музыке, что в голове звеня,
так чисто льётся только для меня!
И снова я хочу творить,
читать, писать и вновь любить,
любить, мечтать и вновь летать,
и никогда не умирать!
Я вновь пишу, чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
Я рад, что в этом мире снова
мой гений будет процветать!