Мёдом ведаю
На медовый спас, на дальнюю заимку к пасечнику Прозору приехал друг его закадычный дьякон Колояр. Давно не виделись, почитай с Красной горки. По итогу, нарезался дьякон до положения риз, скакал в исподнем по двору, влез на крышу и кричал оттуда петушиным голосом, экспонируя тягу к Яриле.
И то хорошо, думал Прозор, заимка далеко. А то митрополит не одобрил бы сего деяния. Наложил бы епитимью… или что там у них полагается?
Ночью увидел пасечник дивный сон, будто бы он – совсем не он. Что он медведь, и зовут его Бер.
Фантазия поразила Прозора своей живостью: журчал ручеёк, блестело солнышко, воздух наполняли звуки и краски и он, молодой бер, кувыркался в траве, испытывая давно забытое юношеское наслаждение от дюжего организма. "Ох ты, ёшкин-дрёшкин, – подумал пробудившись. – Приснится же такая фисгармония!"
Прозор посмотрел на свои желтые, давно немытые ноги, торчащие из-под дальнего края одеяла, и поёрзал, как это делал во сне. Удовольствия сие деяние не доставило и Прозор опять мысленно матернулся.
С тех пор каждую ночь пасечник превращался в бера.
Там было хорошо: во-первых, там была весна. Во-вторых, Прозор не был больше подневольным работником, а становился свободной личностью. В-третьих (и самых главных), он забывал, что есть на белом свете мужик Прозор. Существовал только он – Бер, которому иногда ненадолго казалось (во сне), что он мужик.
Надо бы с Колояром посоветоваться, думал Прозор. Иначе загадка неразрешима: кто есьм аз? Иными словами, кто кому снится? Я мню себя бером, или беру снится, что он мужик? Что первично?
Дни становились короче, ночи, напротив, удлинялись. Ульи Прозор перенёс на зимовку в омшаник; дел на пасеке почти не осталось, да и делать их не хотелось: у бера появилась молодая подружка с весьма серьёзными намерениями. Она покусывала за загривок и била по морде лапой, ежели Бер хулиганил.