Как и было положено в нашей замечательной стране, никто меня не авансировал, что было немного накладно, учитывая, что стоимость билета до Владивостока, примерно, равнялась месячному окладу старшего инженера. Но, слава Богу, еще была небольшая «заначка», и заверения «шефа», что, в конечном счете, там, на месте, «бухгалтерия со мной рассчитается». Со своим желтым «командировочным» портфелем, подарком мамы, получив благословление Олега Александровича, я и полетел за десять тысяч километров в неизвестное…
Надо сказать, что навыки подготовки к экспедициям я получил еще в свою бытность путешествий по Грузии. Я научился минимизировать количество вещей, необходимых путешественнику в зависимости от сезона, а это был конец лета, так что почти налегке, не занимаясь багажом, я сел в ТУ-114, бывший бомбардировщик, переоборудованный в пассажирский лайнер. Впрочем, я должен был через некоторое время все равно вернуться в Москву за своими скромными пожитками. Ну, а если все пойдет так, как я рассчитывал, то и семью можно будет перевезти.
Итак, «был день…», когда начался новый этап моей жизни. Я улетал ясным летним днем, с пересадкой в Хабаровске, а весь маршрут занимал около 14-ти часов, так что на месте я рассчитывал оказаться утром, летя на другой край земли, навстречу солнцу.
Пока я летел, солнце разминулось со мной на встречном курсе, ушло назад, за горизонт, на запад, ночь накрыла всю страну подо мной, и только во мраке подо мной, где-то на половине пути, замерцали под крылом красноватым светом редкие огни горящих газовых факелов. Как мне сказал сосед: – «атмосферу отапливают, вместо того, чтобы газ поселкам дать». Эти газовые факела нефтяных скважин напомнили мне, как в Москве, в районе остановки «Нефтегаз», около шоссе Энтузиастов, такие же постоянно горят в ночи. Но раз они горят, значит кому-то это нужно.
Красное солнце снова выплыло через пару коротких ночных часов уже перед посадкой в Хабаровске, быстро заняло свое место на ясном небосклоне над всеми облаками и не исчезало более за все время дальнейшего полета, посадки, пересадки на другой самолет. Через час полета уже в другом самолете на юг, к Владивостоку, на посадке в Артеме, солнце, непривычно, не по-московски, стояло прямо над головой и заливало все пространство вокруг, сияло над широким полем аэродрома, слепило глаза, высвечивало невысокие округлые верхушки гор, выглядывающие из-за линии горизонта.
Из Артема мне надо было добираться своим ходом до места назначения. Ощущение было странное: во-первых, украденное во время полета время, из-за смены часовых поясов, во-вторых, совершенно южное, непривычно жаркое солнце, и мягкие силуэты синих гор, по дороге из аэропорта, обступившие со всех сторон шоссе, почти такие же, как в Абхазии. Это были сопки, как мне еще во время полета объяснил старожил края, соседний пассажир. Где-то там за сопками уже было и море, и Тихий океан, белые корабли и чайки. И горы, и море и чаек я давно не видел – с давних, прежних лет моей жизни в Грузии.
Никто, конечно, меня не встретил, хотя я направил телеграмму о вылете на адрес канцелярии института. Пришлось брать такси и ехать по адресу – проспект 100-летия Владивостока, дом 159-а. Интересно, думал я, как же его будут называть еще через 10—20 лет? Оказалось, что несколько институтов центра, в том числе и Тихоокеанский океанологический (ТОИ), расположены на этой трассе, основной и единственной магистрали, ведущей из города Артем, где находился аэропорт, к самому городу Владивосток.
Дорога была неплохая, очень живописная, да и не длинная по московским меркам, так что, примерно, через час, свернув с основной трассы куда-то в сторону, в лес, обступивший узкую дорогу со всех сторон, проехав несколько сотен метров, я уже стоял перед пятиэтажной «хрущевкой». В таком вот точно доме я прожил десять лет в Тбилиси, здесь же в каком-то подъезде и должна была находиться администрация Тихоокеанского океанологического института. Походив из одного подъезда этого здания с облупившейся штукатуркой в другой и третий, я, наконец, узнал от какого-то мальца лет десяти, что «научники в последнем подъезде». Никаких опознавательных знаков того, что здесь находится академический институт, я не нашел. Вид этого входа в «храм науки» был, мягко говоря, удручающий. Этакое отверстие в чистилище, где на первом же лестничном пролете, в тенёчке, лежали два разморенных летней жарой, никогда не мытых пса, не пошевельнувшихся при моем приближении. Пришлось переступить через них и двигаться выше, на верхние этажи, откуда слышались звуки человеческих голосов. Очень хотелось есть и пить, даже немного подташнивало, то ли после 14-ти часов проведенных в самолете, то ли оттого, что здесь был уже полдень, а в Москве я бы еще спал самым крепким, утренним сном.
Я поднялся еще на несколько пролетов по густо заплеванной лестнице с разрисованными сгоревшими спичками стенами и, именно здесь, на третьем и четвертом этажах, в обыкновенных, стандартных, двух и трехкомнатных квартирах, обнаружил «Институт». Здесь была и канцелярия и кабинет исполняющего обязанности директора института, Булгакова Николая Петровича, и все остальные службы, необходимых для деятельности советского учреждения. Почему-то вспомнилось описание конторы «Рога и копыта» из моей настольной книги «Золотой теленок». Началось оформление командировки в ТОИ ДВНЦ АН СССР, из туманной московской организации, которая называлась что-то вроде НИРПЦ при МАИ, куда меня временно, после ухода из НИИАСа, пристроил Чембровский, чтобы стаж не прерывался.
Итак, я был на месте, в самом конце моего нового путешествия, на этот раз уже на расстоянии в десять тысяч километров пространства от Минска, Тбилиси, Москвы, от всех моих друзей, родственников и знакомых, за семь часовых поясов от моей прошлой жизни…