В ночной тишине звук автомобильного двигателя слышен издали. Самое время отойти ко сну, костер отгорел, последняя искра улетела в темно синее небо и вдруг этот проклятый шум. Саша Бобрик уже сходил к мотоциклу вытащил из сумки, пристегнутой к седлу, протертое покрывало. Расстелил его, вытянулся на спине, подложив под голову кожаную куртку и скрестив руки на груди.
Сейчас, когда все пиво выпито, от костра остался только теплый пепел, самое время рассказать душераздирающую байку, например, о мертвом мотоциклисте, который ночами ездит по пустошам и отравленной ядом железной пикой протыкает путников, которые сдуру заночевали в поле. Конечно, это лишь глупая байка, но Петьке Гудкову и такая ахинея может испортить сон. Он слишком впечатлительный.
– Слышь, а ты историю о мертвом мотоциклисте знаешь?
– Пошел ты со своими историями, – Петька зашевелился в своем спальнике, расстегнул молнию, потому что летней ночью в этой постели можно сдохнуть от жары. – Прошлый раз ты травил какую-то хреномудию про блуждающие огни. Теперь дохлый мотоциклист появился. Это бодяга для детей или дебилов.
– Ну, это как сказать, – загадочно усмехнулся Сашка.
Шум автомобиля сделался ближе, но Бобрик не обращал на него внимания. Он чувствовал кожей тепло, накопившееся в земле за долгий жаркий день, и наблюдал за бледным месяцем, выплывшим из-за облака. Если поднять палец, совместив его с острыми краями месяца, получится буква Р, значит, ночное светило растет, через три недели превратится в полную луну. Если получится буковка С, значит, луна стареет.
Закончить астрономические эксперименты помешал Петя Гудков. Он заворочался на своем спальнике и сказал:
– Мерседес идет.
– С чего ты решил, что именно мерс?
– Потому что всю жизнь, сколько себя помню, копаюсь в автомобильных движках, – Гудкову захотелось немного пошевелить языком. – В армии служил в автомобильном батальоне. Работал на автосервисе. А потом в гараже страховой компании. Теперь опустился до водителя персональщика. И вот катаю задницу одного кренделя, вице-президента коммерческого банка. И мерс узнаю с закрытыми глазами. Тачка где-то рядом.
– Не глухой, слышу. Но мы, тоже, между прочим, не на дороге лежим. Нас не переедет.
– И чего им не спится? – проворчал Гудков. – Четверть часа назад одна машина прошла, теперь вторая. Кажется, по этому проселку лет сто никто не ездил. А тут, блин, по ночам такое движение.
Грунтовая дорога проходила внизу, по дну глубокого оврага, чтобы посмотреть, что за машина среди ночи колесит по округе, надо встать и прошагать метров двадцать до того места, где начинается откос. Звук двигателя сделался еще ближе, теперь слышно, как из-под покрышек вылетают мелкие камушки. Бобрик сел и, нашарив в сумке мятую пачку сигарет, закурил. Невидимая машина проехала мимо, снова наступила тишина. Бобрик смолил сигарету, наблюдая, как в темные окна постройки, стоявший в ста пятидесяти метрах выше по склону, засветились тусклым оранжевым светом, будто кто-то зажег фитиль керосиновой лампы или фонарь с дохлыми батарейками. Свет мерцал, кажется, готовый погаснуть. Травить страшные байки почему-то расхотелось, сон как рукой сняло.
Саша вертел головой из стороны в сторону, рассматривая местность. Впереди и справа неровное поле, уходящее вниз, упиралось в жидкие лесопосадки. Слева склон оврага, наверху какое-то обветшавшее строение, напоминавшее то ли брошенный коровник, то ли сенной сарай. Бобрик рассмотрел постройку еще при свете солнца. Облупившаяся штукатурка стен обнажила серый силикатный кирпич, ржавые створки ворот едва держатся на петлях, окна выломаны, куски листового железа с крыши, видно, растащили по дворам жители ближайшей деревни. Удивительно, что сам сарай на кирпичи не разобрали.
Сейчас Бобрик жалел, что выбрали для ночевки именно это место, какое-то странное, беспокойное. Вечером они с Гудковым остановились на грунтовке, решив, что самое время тормознуть, потому что силы на исходе. Затащили мотоциклы на склон оврага, подкрепились бутербродами с пивом и растянулись на сохлой траве. Там видно будет, что делать: заночевать прямо тут или возвращаться обратно в Москву, на рывке преодолев расстояние в двести пятьдесят верст. После ужина, когда солнце краем коснулось вершин чахлых сосен на краю поля, Гудков сказал, что лично он никуда дальше не попрется.
Спать в поле не впервой, с рассветом поедут обратно. Бобрик кивнул, вытащил из дорожной сумки транзисторный приемник, повертел ручку настройки, дождался прогноза погоды. Ночью обещали кратковременные дожди. Но то в Москве. А они здесь, судя по атласу автомобильных дорог, где-то на границе Московской и Рязанской областей. Бобрик решил: в крайнем случае, если дождь все-таки ливанет, можно перебраться в тот брошенный сарай. И пошел к посадкам, собирать дровишек на костер.
Огонь в окнах вспыхнул ярко, теперь он не мерцал. Видно, врубили автомобильные фары. Месяц спрятался за прозрачным облаком. Бобрик хотел прикурить новую сигарету, но теплый ветер донес человеческий крик. Кажется, «помогите». Голос стих, но вслед завыла собака. Или снова человек…
– Слышал? – хриплым шепотом спросил Бобрик. – Вроде на помощь зовут. Или чего…
– Брось, Боб, – ответил Петька. – Кого тут звать? Местные пацаны с телками развлекаются. Ну, приехали в этот сарай. Все лучше, чем в поле голым задом сверкать.
– Ну-ну, телки… Только у этих телок почему-то голоса мужские. А Мерседес для деревенской урлы это как? Не слишком круто? А воет кто?
– Пошел ты, Боб, со своими вопросами. Прикалываются парни. Друг друга пугают.
Не поверив в собственное объяснение, Гудков вылез из спального мешка, поднялся на ноги, выставив вперед ухо, замер. Вой прекратился, снова человек что-то прокричал. Вслед за последним криком раздались еще какие-то невнятные шумы. На несколько секунд все стихло. Потом долетели человеческие голоса, разговаривали на повышенных тонах, но слов не понять. И снова тонкий истошный крик. Мужик так кричать не станет. Петька бросился к мотоциклу, повалив его на землю, прикрыл спальным мешком. Бобрик догадался, что делать. Навалился грудью на свой мотоцикл, опрокинув на траву, бросился обратно за расстрелянным на земле покрывалом. Огонь костра давно погас, а вот мотоциклы видны издали, хромированные детали светятся даже под блеклым светом месяца. С откоса их могут заметить.
– Ну, чего теперь скажешь? – прошептал Бобрик. – Думаешь, опять развлекаются?
– Не хрена тут думать. Пошли, разберемся.
Гудков, встав на колени, вывалил им сумки шмотки, нашарил под картонным днищем арматурный прут, с которым в поездках не расставался. Взмахнул им в воздухе, примериваясь для удара по невидимому противнику. Бобрик вытащил из кармана выкидной нож, щелкнула кнопкой, в свете месяца сверкнула заточка лезвия. Перышко так себе оружие, но это лучше, чем ничего.
Пригнувшись, Петька Гудков быстро зашагал к сараю. Бобрик натянул кожанку и, перекладывая выкидуху из руки в руку, направился следом. Давно не знавшая дождей земля сделалась твердой, как асфальт, сухая высокая трава вязала ноги, а мелкий кустарник местами образовывал непроходимые заросли. Чтобы в клочья не разодрать штаны, пришлось взять левее. Тут трава оказалась низкой, и кустов совсем не попадалось, идти стало легче. Пологий склон плавно поднимался вверх. Чем ближе подбирались к сараю, тем медленнее шагал и ниже пригибался Гудков. Когда до цели оставалось всего ничего, снова завыла то ли женщина.
Петька остановился, оглянулся на приятеля.
– Зайдем с той стороны, – Гудков пальцем показал на крайнее окно в дальнем углу сарая, его голос дрогнул от волнения. – Там света меньше. Сперва глянуть надо, что творится. А потом уж… По обстановке.
– Топай, – кивнул Бобрик.
Он хотел что-то добавить, но услышал близкие сухие хлопки, будто там, в сарае, кто-то баловался петардами. Несколько секунд тишины и еще два пистолетных выстрела. Даже в темноте заметно, что лицо Петьки сделалось серым, похожим на резиновую маску. Кажется, в эту секунду он был готов повернуть обратно. Петька ненавидел душевные колебания, вопросы типа «быть или не быть», он презирал трусов, но лезть под пули с железным прутом в руке, это уже из области идиотизма. Бобрик словно прочитал его мысли: надо бы повернуть, обязательно надо…
Но вместо этого Петька еще быстрее зашагал вперед. Через минуту приятели пролезли между молодых березок, разросшихся по краю оврага, присели на корточки под оконным проемом, прислушиваясь к звукам.
Сарай большой, метров семьдесят в длину, главные события разворачивались в противоположной стороне, у распахнутых ворот. Далековато. Но тишина такая, что человеческие голоса слышны отчетливо.
– Ну, чего ты добиваешься? – мужчина говорил приятным низким баритоном. – Хочешь, чтобы тебя разрезали на сто кусков. А твои мать получили адреса, где они лежат. Или мне позаботиться о том, чтобы Зоя, гражданская жена, больше не ходила по улицам. Тяжелая травма, обезображенное лицо, инвалидное кресло. Самое то для молодой бабы.
Минута напряженной тишины, слышны тихие стоны. Наконец собеседник ответил тонким петушиным голосом. Видимо, кричала не женщина, этот самый мужик, которому бы в хоре тенором петь.
– Ничего, зато чужие мужики не станут клеиться, – человек засмеялся странным булькающим смехом. – Так мне спокойнее будет.
– Николай, друг мой хороший… Ну, что мне сделать, чтобы ты открыл свою паршивую пасть. И сказал несколько слов, которые я хочу услышать.
– Ни хрена… Ни хрена ты не добьешься. Только кровью испачкаешься.
– Я не гордый. И не брезгливый.
– Ты крутой, мать твою. Хочешь казаться крутым.
– Мне это все говорят. Давай к делу.
Бобрик мертвой хваткой зажал в потной ладони рукоятку ножика, но, спохватившись, закрыл его и сунул бесполезную вещь в карман. Привстав, заглянул внутрь через оконный проем. Сарай освещен автомобильными фарами. Земляной пол завален кирпичной крошкой, каким-то мусором. В ворота заехали светлый фургон «Фольксваген»и темный БМВ, вовсе не «ауди». Четверо мужчин перетаскивали и складывали в грузовом отделении «Фольксвагена»продолговатые ящики, сколоченные из потемневших досок. Люди не торопились, потому что никуда не опаздывали.
Метрах в пятнадцати от окна лежал мужчина без штанов и нижнего белья. Из одежды только майка, задранная до подбородка. На груди и бедрах потеки крови и темные полосы грязи. Рот черный, как гнилое дупло, будто человек уже успел проглотить все выбитые зубы. Мужик находился в беспомощном положении: запястья то ли связаны проволокой, то ли скованы наручниками. Руки заведены за голову и прикручены к опорному столбу. Бобрик щурился от света автомобильных фар, стараясь разглядеть лицо жертвы.
У противоположной стены наискосок от окна сидел мужчина. Он привалился спиной к стене, широко расставил ноги, козырек серой кепки сполз на глаза, подборок опущен на грудь. Человек утомился после трудного дня и выбрал минутку, чтобы подремать. Так могло показаться, если бы не лицо мужчины, распухшее и посиневшее от побоев. Пуговицы светлой сорочки, от ворота до живота залитой кровью, оторваны, на голой груди отчетливо видны глубокие отметины ножевых ранений. Еще один человек лежал возле кучи мусора. Этот был еще живой. Согнув колени и подтянув ноги к груди, он окровавленными ладонями держался за живот и едва слышно стонал. Своими стонами он не вымаливал пощады, но молча терпеть боль не мог.
– Не будет никакого дела, – сказал Николай. – Я лучше сдохну, мать твою…
– Заткнись. И не хрена тут свое дерьмо разбрасывать. Тупой идиот. У меня нет настроения валять дурака и заниматься херней.
Человек, сидевший на корточках, разговаривал и набирал в ладонь грязноватый песок, а потом сыпал эту гадость на грудь раненого. Но вот мужик бросил свое занятие, обернулся назад, приподнял руку. Кто-то вложил в открытую ладонь отвертку с массивной рукояткой. Короткий замах, и кончик отвертки вошел в икроножную мышцу лежавшего на земле человека. Вскрикнув, Николай завертелся, будто под зад подложили горячую сковородку, он выгибал спину, мычал и тянул руки вниз, словно надеялся разорвать проволоку. Люди, закончив с погрузкой ящиков, встали в стороне.
Гудков дернул Бобрика за локоть вниз.
– Ну, чего там?
– Одного мужика натурально режут, – прошептал Бобрик. – А двое уже кажется того… Отмучались. И еще какие-то ящики перетаскивали в фургон.
– Сколько их там?
– Ящиков?
– Людей, придурок.
– Я видел пятерых. Все, надо сваливать. Иначе и нас тут положат рядом с теми мертвяками. Спустимся к мотоциклам, тихо скатим их к дороге. И по газам. До ментов доедем, а там…
– Подожди, Боб, – покачал головой Гудков. – Я быстро гляну. И уходим.
Он приподнялся, осторожно заглянул в сарай.
– Спокойно. К чему лишний шум? – человек в темной куртке снова поднял отвертку над головой, но не ударил. – До утра времени много. Мы все успеем. Кстати, где бабло, которое ты от меня получил?
– До денег тебе не добраться, – превозмогая боль и страх, человек старался выглядеть достойно. – Они на депозите. Банковский договор заключен так, что снять их в этом году нельзя. Короче, ты их не увидишь.
– Я с этим смирился. Ну, твое решение. Я жду.
В ответ молчание. Человек бросил отвертку на землю. Распахнув куртку, вытащил сапожный нож с широким скошенным клинком. Николай снова закричал. Крик оказался таким долгим и громким, что, кажется, заложило уши.
– Хорошо, забирай свое дерьмо, – крикнул Николай. Хрен поймешь: то ли он больше не мог бороться с болью и самим собой, то ли в голову пришла спасительная идея. – Это в моем доме в Сергиевом Посаде.
– Адрес, мать твою? Адрес дома?
Николай назвал адрес и добавил:
– Вскроешь доски пола на веранде. Там все найдешь.
– Ну вот, так бы сразу.
– Только учти: ты не сможешь меня замочить. Не сможешь… Потому что мои слова еще нужно проверить. А если эта хрень в другом месте, не там, а? Вдруг я тебя натянул? Если кидняк? Нет, мочкануть меня нельзя.
Николай не мог говорить дальше, он закашлялся, плюнул кровью на голую грудь.
– Ты хочешь сказать, что я повезу тебя в Серьгиев Посад? В таком состоянии? Ты все равно не доедешь. По дороге кровью изойдешь.
– Надо всего лишь наложить повязки. Раны ерундовые. Всего лишь глубокие царапины. Кровищи много, но артерии не задеты. Я крепкий. Мне ведь положены премиальные за эту информацию. Я хочу еще немного попыхтеть на этом свете.
Человек в темной куртке выразительно поморщился и сплюнул сквозь зубы.
– Брось, не в жилу сейчас это качалово. Ты сам себя закопал. И не о чем базарить. Мы все проверим здесь и сейчас. Ни один дятел в твоем положении не станет врать.
– Не надо, – тонкий голос, кажется, готов лопнуть, как перетянутая струна. – Я правду сказал. Не надо. Только не делай этого. Нет, мать твою, сука. Лучше пристрели меня… Хватит…
Гудков присел на корточки, дальше смотреть не мог. Крики, наверное, слышны на другом конце поля. Но вот голос сделался тише. Мужчина матерился, повторял слово «правда»и просил его пристрелить. Минутная тишина. На этот раз закричал тот мужик с приятным баритоном.
– Эй, кто-нибудь, дайте топор. Ну, что вы стоите, как соляные столбы. Кто-нибудь, мать вашу, дайте топор. Скорее.
Хлопнули дверцы автомобиля. Послушались странные звуки, будто на каменный пол несколько раз уронили большой качан капусты. Человек завыл по-собачьи и замолчал, наверное, вырубился. Бобрик слушал какие-то вопросы, но вместо ответов доносились странные булькающие звуки. От волнения он перестал разбирать слова.
– Фу, блин, сейчас меня вывернет вчерашним обедом, – Гудков хотел сплюнуть, но не мог, в горле пересохло, как в пустыне перед сезоном дождей. – Пошли, отсюда на хрен… Пока целы.
Гудков, сжимая в руке арматурный прут и согнувшись пополам, стал отступать в темноту. Бобрик, шепотом матерясь, поплелся следом. Вот же приключение, пропади оно пропадом. До молодых березок оставалось буквально пять шагов, когда ниоткуда, словно соткавшись из ночного мрака, появилась человеческая фигура. Среднего роста мужик, видимо, из этой самой компании, коротая время, бродил вокруг сарая или отливал на молодые деревца. И нос к носу столкнулся с Петькой Гудковым, идущим впереди.
Бобрик, даже не успевший испугаться, видел все происходящее слишком плохо. Месяц снова спрятался за тучу, а двух шагах от сарая уже начиналось полоса почти непроглядной темноты. Человек, попятился, сунул руку под пиджак, видимо, таскал ствол в подплечной кобуре. Но Петька не дал противнику вытащить пушку, он резко занес над головой железный прут и рубанул им, как топором, сверху вниз. Противник, спасаясь от удара, успел выставить вперед предплечья, вскрикнул от боли. Петька снова ударил, на этот раз наотмашь сбоку, по голове. От этого удара не было спасения.
– А-а-а, – человек опустился на колени, схватившись за голову, замер, словно ждал нового удара. – А-а-а-а…
Петька бросил кусок арматуры и, сломя голову, понесся вниз по склону. Бобрик, перепрыгнув человека, растянувшегося на земле, бросился следом. Он мчался вниз, ускоряясь на бегу, слыша за спиной крики того мужика, чьи-то голова и возню. Через несколько мгновений все звуки пропали, только ветер свистел в ушах, и сердце молотилось в груди, как собачий хвост. Бобрик видел перед собой темную спину Гудкова и мысленно молился о том, чтобы приятель не перепутал направление движения. И еще чтобы самому не споткнуться. Стоит только растянутся на земле, потерять несколько секунд, и его шансы выбраться живым из этой истории из выигрышных превращаются в сомнительные.
Спиной Бобрик угадывал какое-то движение. Что делают те парни из сарая? Уже бросились вдогонку или прицеливаются, чтобы шмальнуть, пуля быстрее догонит. Он не успел додумать мысль, резко остановился, едва не налетев на Гудкова. Тот ползал по земле, запихивая в сумку вещи, которые недавно вытряхнул, и шептал:
– Блядская муха, тут мои документы. Их нельзя оставлять… Документы, мать их.
Бобрик сорвал тряпку со своего мотоцикла, отбросив ее подальше. Через секунду он уже был в седле.
– Помочь? – крикнул Бобрик.
Петька не ответил, он привел мотоцикл в вертикальное положение, засунул сумку в задний кофр. Прижал рычаг к рукоятке руля, врубил вторую передачу. На неровном поле аппарат завибрировал, загромыхал, как железный ящик с гвоздями. Пришлось включить фары хотя бы для того, чтобы понять, в какую сторону они держат путь. Теперь о маскировке нет речи. С косогора видят двух мотоциклистов, следят за ними. И теперь жди погони.
Бобрик застегнул шлем и тронулся следом. Через мгновение колеса оторвались от земли, с откоса на дорогу мотоциклы слетели, как с трамплина, на космической скорости. Аппарат Бобрика клюнул носом, едва не перевернулся, подмяв под себя седока, но, вильнув в сторону, удержался на дороге. Мотоцикл снова тряхнуло, на этот раз колесо наскочило на высокую кочку, пружины амортизаторов выдержали нагрузку, правда, Бобрик едва не вылетел из седла. Его снесло назад, напрягая все силы, он подтянулся ближе к рулю, выжал газ.
Сколько времени минуло с тех пор, как они сделали ноги, попутно вклеив железным прутом мужику, попавшемуся на дороге? Четверть часа? Десять минут? Или всего лишь минута? Трудно ответить. Теперь Бобрик видел свет фонаря идущего впереди мотоцикла и стрелку тахометра, которая перла вперед, накручивая обороты движка. Без малого полторы тысячи. Отличный показатель, если едешь ночью по грунтовке. В зеркальце заднего вида только кромешная темнота, значит, погони нет. Пока нет.
Вскоре мотоциклы вырвались на узкую дорогу с асфальтовым покрытием. Петька увеличил скорость до сотни с копейками. Бобрик, едва поспевший за приятелем, наклонил корпус вперед, напряжение передалось через руль на подвеску и переднее колесо. Мотоцикл стал погуливать, но мотор плавно набирал обороты. Кажется, ушли, – решил Бобрик и, мысленно осенил себя крестным знамением.
В это утро начальник поселкового отделения милиции капитан Юрий Иванович Зубков попал не к восьми утра, как обычно, а на два с половиной часа раньше. От частного дома до работы всего восемь с половиной минут ходьбы, это проверено сто один раз. Своим ключом он открыл служебную дверь отделения милиции, выходящую не на площадь, а на узкую улицу имени летчика Запольского. Темным коридором дошагал до дежурной части, темной комнатенки, отделенной от коридора деревянной перегородкой без стекла. Махнул рукой прапорщику Олегу Гуревичу, просидевшему за канцелярским столом последние восемь часов, мол, сиди, как сидел.
– Есть улов? – спросил капитан.
– Так, мелочь, – Олег махнул рукой. – Запер в камере нескольких пьянчужек. Чтобы отоспались тут. Второй день говорят, что в округе объявилась бешеная собака. Здоровый такой кобель, серой масти. Если наших алкашей сонных покусает, поселок останется совсем без мужского населения. Вот и весь улов.
– Хорошо, – кивнул капитан. – Теперь рассказывай.
Оседлав жесткий стул, Зубков прикурил сигарету. Он пропустил мимо ушей большую часть рассказа, все это уже слышал час назад, когда на прикроватной тумбочке зазвонил телефон, и Гуревич забухтел в трубку что-то невразумительное. Полчаса назад капитан сел на кровати и, помотав тяжелой сонной головой, заставил прапора повторить рассказ. Выслушав, сказал, что оденется и сам подойдет в отделение. Зубков, раздетый до трусов, выскочил с крыльца на огород, добежал до угла рубленного пятистенка и, зачерпнув холодной воды из бочки, выкатил на себя пару ведер. И только тогда проснулся окончательно.
Четвертый год он здесь в начальниках, но на его территории еще не случалось жестоких убийств. И вдруг в каком-то там богом забытом сенном сарае ночью на тот свет спровадили сразу троих мужиков. Конечно, если верить на слово двум парням мотоциклистам, которые еще засветло привезли с это известие к дежурному по отделению милиции.
– Мотоциклисты сразу приехали сюда?
– Нет, до нас они побывали в трех деревнях. Разбудили людей, но их послали подальше. Кому охота ввязываться в темные истории. В Подосинках участковый инспектор Первухин сказал, что надо к нам пилить, в рабочий поселок. Потому как это наша территория. Вот они и припилили.
– Очень грамотный этот Первухин, – закипел гневом капитан. – Наша территория, ваша территория… Все он знает, чертов мухомор. Позже напомни мне, чтобы я ему вставил. Если подошли годы, сиди на пенсии. Копай картошку и разводи кур на продажу. Ментовка не собес. А Первухину лень свою старую жопу поднять. Хоть бы позвонил. Козел.
Прапорщик Гуревич расстелил на письменном столе карту, карандашом нарисовал на ней кружок и точку внутри него.
– Это вот здесь случилось, – сказал он.
– Еще ничего не случилось, – поправил капитан. – Пока одни разговоры в пользу малоимущих. Базар – вокзал на пустом месте.
– Так точно, – согласился прапор. – Это земли бывшего совхоза «Красный путь», ныне акционерное общество «Вымпел». Я позвонил председателю этого АО, поднял мужика с постели. Но ни словом не обмолвился о происшествии. Короче, сенными сараями никто не пользовался уже лет пять, а то и больше. Раньше там было большое стадо. Но скот весь давно забили. Выращивают рапс, сою и зерновые. Поэтому сараи без надобности.
– Взял заявления у этих парней?
– Само собой, накатали, – кивнул прапор. – Но еще не регистрировал.
Покосившись на журнал регистрации происшествий, прапор вытащил из ящика и положил на край стола три листки бумаги, исписанные бисерным старушечьим почерком. «Я, Гудков Петр Олегович, двадцати шести лет, проживающий по адресу: Москва, Шоссе Энтузиастов… Я, Бобрик Александр Иванович, двадцати пяти лет, прописанный в городе Никольске по адресу… Предупреждены об ответственности за ложный донос… Делаем следующее заявление… По выходным мы иногда выезжаем на мотоциклах за город, чтобы проветриться. Если забираемся слишком далеко, обратно в Москву не возвращаемся, ночуем на природе. В этот раз мы не разбивали палатку, потому что слишком устали. Перекусили и хотели поспать до утра. Около двух часов ночи по грунтовой дороге, что идет по дну оврага, проследовали первая машина, предположительно грузовой фургон „Фольксваген“. Спустя четверть часа проехал темный БМВ. Позднее мы видели эти машины. Они стояли в сарае с включенными фарами, свет бил в лицо, поэтому номеров мы не разглядели. В два с четверть ночи мы услышали крики о помощи, доносившиеся из сарая, и побежали наверх, чтобы помочь…»
Капитан, слюнявя палец, переворачивал листки, пробегал взглядом строчки и качал головой. Странно все это. Похоже на бандитскую разборку. Среди местных парней и мужиков много шпаны и хулиганья, но никто из этих бакланов никогда не совершит жестокого убийства с применением пыток, кишка тонка. Да и автомобилей БМВ седьмой серии во всем районе по пальцам считать. Значит, действовали не местные знаменитости, а залетные бандюки, предположительно из Москвы. Но зачем московским бандитам катить две с половиной сотни верст в соседнюю область, неужели в городе или в ближнем Подмосковье совсем не осталось мест, где можно спокойно пострелять и порезать друг друга? Что ж, в таком случае дела нашей дорогой столицы совсем плохи.
В глубокой задумчивости капитан дочитал две последние строчки. Подписи мотоциклистов и приписку, сделанную другим почерком. «Заявление принял прапорщик милиции Гуревич».
– Заявления пока не регистрируй, – приказал Зубков. – Мне самому надо побывать на месте. Если показания подтвердятся, обнаружим хотя бы одно тело, созвонюсь с районным прокурором. А то поднимем раньше времени крик и шум: у нас три трупа, ля-ля три рубля. И осрамимся хуже жуликов. В районе пальцами будут показывать, прохода не дадут…
– Похоже, ребята не врут. Какой им смысл?
– Давай без рассуждений. Поисками смысла занимайся в свободное от службы время. Эти мотоциклисты случайно не датые? Не обкуренные?
– Ни боже мой.
– Где они?
– На улице гуляют.
– Хорошо, – капитан задумался: сезон отпускной, милиционеров в поселке всего четверо, это если считать самого Зубкова. – Позвони сержанта Косенко. Скажешь, капитан приказал прибыть сюда. Срочно. Пусть выгонит с заднего двора на площадь «уазик»и держит его под парами. Надо взять из оружейки два автомата и боекомплект. Плюс бронежилеты.
– А я как же, товарищ капитан? Ведь я же…
– На хозяйстве останешься, – свел брови Зубков. – Должен кто-нибудь выпустить тех ханыг, которых ты, великий гуманист, запер на ночь. Спас от бешеной собаки.
– Но ведь я…
В голосе прапорщика жалобные нотки. Он возился с мотоциклистами, помогая им правильно составить заявление, внимательно выслушал их, поднял с постели капитана. Так старался, что едва в лепешку не расшибся. Другой дежурный, тот же Косенко, и разговаривать с парнями не стал, даже дверь бы не открыл. Пусть себе сидят на холодке остаток ночи и ждут начала рабочего дня, начальство разберется, кто кого пострелял.
А Гуревич как настоящий следователь прокуратуры снял показания, правильно протоколы заявления. И вот выкусил хрен с маком. Сослуживцы выедут на место происшествия, проведут его осмотр, найдут вещдоки. Возможно, схлестнуться с настоящими бандитами и убийцами. Гуревич готов к этой жестокой схватке. Как-никак в армии он не на каптерке отирался, не сухие пайки и подштанники солдатам выдавал, всю дорогу охранял строгую зону, набитую особо опасными преступниками, бандитами и убийцами. Отличник боевой и политической подготовки. Дембельнувшись, окончил среднюю школу милиции. И с физкультурой в хороших отношениях, призер двух областных спартакиад. По большому счету, Гуревич весь из себя такой хороший, такой правильный, такой честный, что самому иногда тошно становится.
Правда, в захолустном поселке его талантам развернуться. Когда вокруг одна бытовуха, мелкая хулиганка, воровство кур и тряпья, до великого сыщика не поднимешься. Но вот он шанс проявить себя. Шанс и облом… Гуревичу придется пропустить самое интересное, самое захватывающее событие, ему снова париться в этом клоповнике, гадать кроссворд и выпускать из камеры проспавшихся алкашей. Обидно до слез.
– Товарищ капитан…
– Ладно. Косенко останется за тебя, – сжалился Зубков.
Он вышел из дежурки, через зарешеченное окно выглянул на площадь. Над поселком в муках рождалось ранее утро, солнце не поднялось над пожарной каланчей, шпиль которой торчал посередине поселка, ни одна собака еще не проснулась. Чистота и пустота. Только у крыльца стояли два запыленных мотоцикла. На лавочке перед входом в отделение, подложив под голову кожаную куртку, вытянулся долговязый парень лет двадцати с хвостиком. Второй мотоциклист нарезал круги возле пыльного палисадника. Он вертел в руках красный шлем с синей полосой и шевелил губами, разговаривая сам с собой. То ли молился, то ли матерился.
Капитан, спустившись на де ступеньки, отодвинул щеколду двери, высунувшись, поманил парня пальцем. Надо убедиться, что московские гости не под кайфом, заодно уж задать им несколько вопросов.
– Оба сюда, – приказал Зубков. – Поживее, граждане.
Малый толкнул коленом задремавшего на лавочке приятеля.
– Пошли, Петька.