Чемодан принес в дом сам владелец и изготовитель этих нужных в обиходе вещей – реб Йозеф Фишман, фабрикант. Он поставил чемодан в прихожей, прошел по коридору, вымыл руки.
В зале тихонько позвякивали тарелки, вилки-ножи. От чугунка с тушеным мясом такой шел запах, что даже собака во дворе, что дремала в будке, вышла и на входную парадную дверь внимательно посмотрела.
У Фишманов начинался вечер.
И чемодан принялся оглядывать прихожую. Пол, отметил чемодан, натерт был отменно. Видно, мастики и воска не жалели. В углу находилось странное сооружение – полированный шест с рожками наверху.
– Да вешалка я, вешалка, – спокойно и доброжелательно произнес шест.
– Вижу, вижу, все тебе внове. По первости оно так со всеми бывает. Вон, когда меня к делу поставили, тоже было поначалу невнятно. Мол, чё все на меня вешаться начали. Ну, в смысле, одежку на мои рожки вешать. А потом даже интересно стало. Уже стала узнавать польта, да лапсердаки, да поддевки, да шубейки или накидки наших местных модниц. Ну-у, ежели тебя в чулан не приберут, то насмотришься. Я уже привыкла, на раз узнаю шинельку гимназическую Эмиля. Это значит, он пришел к нашей Шейне-Брохе. Они вроде занимаются в зале немецким. Только и слышишь: «шпрехен» да «нихт шпрехен». А когда он уходит, Эмиль этот (тут вешалка не выдержала, хихикнула негромко), то они вон в мой угол забиваются и начинается такая возня, что меня аж шатает. И выходят из-за шуб да польт моих, вроде только «шпрехали да шпрехали». Да вот и нет. Целовались они, вот вам и весь немецкий язык. – И вешалка тихо вздохнула.
– А уж о поддевках я и не говорю. То селедкой, то луком с чесноком, то капустой – Бог весть, чем пахнут эти поддевки. На иных я видела даже, – вешалка перешла на шепот, – маленьких таких насекомых. В основном по воротнику ползали. Противные, аж жуть. Ну ладно, ты оглядывайся пока, а то я что-то разболталась. – И вешалка снова стала холодно поблескивать своим полированным стержнем.
Чемодан стал оглядываться, И не напрасно. Рядом с собой увидел он сверкающие черным лаком галоши. Это – снаружи. А внутри галош – алый бархат.
– Да, да, есть чем любоваться, – послышалось из галош. – Ян сам на себя часто смотрю, когда пол натерт. Хорош, что скажешь. Слава Богу, не часто меня использует реб Йозеф – только когда в синагогу идет. Тут уж ничего не поделаешь, стал фабрикантом – держи фасон. Да, в синагогу – либо в галошах, либо в сапогах – иначе не пройдешь.
Галоши тяжело вздохнули.
– Да, кстати, ты то кто? Только не говори «конь в пальто». Эту пошлость мы слышим часто. Ну что за глупость, где вы видели коня в пальто. Еще и галоши ему наденьте.
Было видно, что галоши не на шутку разнервничались.
Да и другие предметы в прихожей вдруг стали подавать голоса: щетки платяные, гуталиновые коробочки с черной ваксой, щетка для натирки полов и даже тюбик с воском – и тот начал попискивать что-то свое.
Но враз пришлось затихнуть. Хозяин вышел, пробормотал:
– Ну, хороший мой, пойдем на семейный совет, – нс этими словами чемодан оказался в светлой – от люстры под потолком – зале.
– Вот, дети мои и жена любимая, принес вам на обсуждение мое последнее изобретение – и водрузил чемодан на свободный стул.