Мусульманский деятель, в современном понимании, – это прежде всего религиозный человек, олицетворяющий нравственную чистоту и честность, обладающий высоким авторитетом среди единоверцев. Только при наличии этих качеств он может стать «человеком религии», представителем исламского духовенства. Бытующие в условной характеристике термины «мусульманское духовенство», «мусульманский священнослужитель» и «мусульманский лидер» многими оспариваются или игнорируются в связи с отсутствием в исламе, в отличие от других мировых религий, института духовенства как такового, особого духовного сословия, обладающего божественной благодатью, института церкви, служащего посредником между верующими и Аллахом. Поэтому считается, что «среди последователей ислама теоретически любой совершеннолетний мусульманин, обладающий достаточным знанием и морально-нравственным авторитетом, с согласия верующих может руководить религиозной жизнью мечетского общества без специальной процедуры посвящения в сан (как, например, рукоположение у христианских священнослужителей)»[6].
Любое человеческое общество нуждается в предводителе, вожде, лидере, наставнике, учителе. Пророк Мухаммад был и будет для мусульман образцом совершенства и идеального лидера. Безукоризненный образ пророка, «вождя, основателя государства, сначала бедного и гонимого, но не побоявшегося выступить против заблуждений своих соплеменников, человека, которого избрал для своих посланий Аллах, вызывал уважение и восхищение мусульман. Это был образ, по которому каждый мог сверять свои поступки»[7]. На протяжении веков тюрками создавался большой пласт произведений, посвященных Пророку Мухаммаду, которые составляют основу сокровищницы духовного наследия тюркоязычных народов.
В мусульманском сообществе воспитанием человека, как и человеком в его целостности, занимаются три института: мечеть, медресе и текке. В период Пророка мечеть ан-Набави в Медине стала главным учреждением, где решались научные, политические, религиозные, общественные, военные проблемы мусульман. По мере возникновения новых задач и целей основную нагрузку воспитания и просвещения мусульман со временем взяли на себя мектебе и медресе. Наряду с ними мечети продолжали выполнять функцию «народных университетов», проповеди и хутбы стали «открытыми лекциями» имамов. Муллы и имамы были призваны охранять религию, управлять мирскими делами общины, следить за тем, чтобы надлежащим образом воплощались принципы религиозного закона в жизни руководимой им религиозной общины – махалля, т. е. являлись лидерами локального масштаба.
Медресе давало знания в области исламских наук, таких как тафсир, хадис, калам, а также в таких светских науках, как логика, философия, медицина, астрономия, география и т. д. Появилась прослойка ученых мужей, которых звали алимами или улема. Это те муллы, имамы, которые обладали глубокими знаниями в области теологии и использовали эти знания для соблюдения законности и справедливости в общине.
Впоследствии оказалось, что таких центров науки, где развивали умственные способности человека, недостаточно, и необходимо создавать учреждения, где осуществлялось бы воспитание души и чувств человека. Третьим образовательным центром тогда стали суфийские заведения: даргях, аситане, текке и завия, где вместо привычных понятий учитель – ученик употреблялись термины мюршид – мюрид. В центре суфийского воспитания, т. е. воспитания души, духовности и мусульманской морали, стоял мюршид, которого уважительно звали пиром, баба, ата, шейхом или ишаном. Он руководил и направлял адептов и по своим знаниям, авторитету и духовности был выше всех остальных. Для того, чтобы стать мюршидом, требовалось получить соответствующее воспитание у другого мюршида и разрешение на продолжение данной деятельности, изаджатнаме или хилафатнаме. Суфийское воспитание, которое является своего рода продолжением религиозного образования, полностью зависело от отношений мюршида и мюрида, усердий и способностей последнего, поэтому конкретно не указывались сроки процесса воспитания и обучения в текке. К тому же это воспитание не было обязательным, человек по собственному желанию входил в какой-либо тарикат. Другими словами, как у мусульманина нет обязанности выбирать какой-либо мазхаб, так и у желающего начать суфийский образ жизни нет обязанности поступить в определенный тарикат: он имеет право выбирать как тарикат, так и мюршида, для этого он может общаться с представителями разных братств, принять участие в их ритуалах, зикрах и беседах наставников. Человек был вправе выбирать, кто и что лучше подходит его внутреннему состоянию.
Когда человек отдает предпочтение отдельному братству и шейху, последний также не сразу его принимает в свои объятия, ибо суфийское воспитание имеет свои особенности, не все способны выдерживать его требования и правила, поэтому человек должен пройти своего рода «испытательный срок». Мюршид следит, наблюдает за поступками, поведением, моральным обликом кандидата в мюриды, который находится с ним под одной крышей текке, данный срок зависит также от индивидуальных особенностей характера человека. Поскольку из текке никого не выгоняют, он может оставаться на уровне мухиббан[8], а если шейх, оставшийся довольным его поведением, примет его в тарикат, он становится мюридом. Чтобы стать мюридом, необходимо выполнить несколько условий, которые прежде всего связаны с послушанием и подчинением воле мюршида.
Таким образом, в мусульманской умме имели место как минимум три разновидности духовного наставника: мулла или имам в мечети; хальфа-мударрис или учитель в медресе; шейх или ишан в суфийском текке. Именно эти люди должны были возглавить мусульманскую общину и стать духовными лидерами.
С развитием исламского мира функции мусульманских деятелей расширились и конкретизировались. В сегодняшнем понимании мусульманское духовенство – это «профессиональные служители исламского культа, судопроизводства, административно-духовного управления и образования, знатоки и деятели религиозных наук и суфизма, составляющие обособленную и влиятельную социальную прослойку в структуре мусульманских обществ (служители мечетей, проповедники, учителя начальных (мектеб, араб. мактаб), средних и высших (медресе, араб. мадраса) школ, ученые, судьи, руководители мусульманских общин и братств (тарика) и другие «люди религии»)»[9].
Статус ислама в дореволюционной России существенно отличался от его положения в Османской империи, где более 90 % населения исповедовало ислам и не было религиозных притеснений со стороны официальных властей. Османская Турция являлась важной частью всего исламского мира – «Дар аль-ислам», и в рассматриваемый нами период даже имела статус «Дар аль-халифат», поскольку турецкий султан носил титул халифа. Положение же российских мусульман-татар было противоречивым: даже богословы затруднялись ответить на вопрос, принадлежит ли Поволжье «Дар аль-исламу» или же господство России означает, что татары живут на «землях войны» – «Дар аль-харб»?[10]. Если учесть царскую политику насильственной христианизации и русификации, проводимую в течение долгого времени в отношении мусульманских народов России, то справедливо утверждать, что татары проживали на территории войны и «неверия» (Дар аль-куфр). Однако о взаимоотношениях мусульман и царизма в XVIII–XIX столетиях, на наш взгляд, уместнее говорить как о некоем «двоевластии» в жизни российских мусульман, когда мусульманский лидер оставался у власти в подчинении немусульман, а с появлением государственного учреждения Оренбургского магометанского духовного собрания (ОДМС) в 1788 г. был создан официальный пост муфтия, призванный стать связующим звеном между христианской властью и населением, исповедующим ислам. Мусульманское духовенство с утверждением ОМДС официально было признано отдельным сословием, а муфтият решал вопросы выдачи муллам разрешений (указов) заниматься религиозной деятельностью. С другой стороны, с созданием ОМДС мусульманские духовные лица стали идеологически зависимы от российского государства, ибо «важнейшими задачами нового муфтията являлись «испытание в вере», назначения мулл, которые должны были быть при этом «преданы» властям империи, «в верности надежные и доброго поведения»[11]. Верховная власть и местная администрация устами духовных лиц доводили до сведения российских подданных в культовых зданиях свои наиболее важные указы и предписания, т. е. минбары в мечетях стали иметь назначение «трибуны», задачей которых было оказывать воздействие на прихожан, на формирование их пророссийской гражданской позиции[12]. «Исключительным явлением для мусульман всего мира может показаться и та традиция, когда во время пятничной проповеди имамы в мечетях России должны были благославлять христианского царя и его семью, а также призывать общество платить налоги и подчиняться распоряжениям властей. Само по себе проведение коллективных пятничных намазов «джума» в подобной манере, – пишет немецкий ученый М. Кемпер, – представляло собой «явную адаптацию к русскому правлению, где российская власть рассматривалась как режим, не препятствующий соблюдению исламских законов»[13]. Муллы и улемы, выступавшие против ОМДС и подчинения мусульманского сообщества российской власти, образовали оппозицию и отказались от джума-намазов, аргументируя это тем, что одним из условий коллективных пятничных молитв является наличие кадия в регионе. По их мнению, эти условия не были выполнены.
Наиболее откровенную и последовательную позицию в этом вопросе занимал поэт и мыслитель Габдрахим Утыз-Имяни (1754–1834)[14]. Его отношение к муфтию и Духовному собранию мусульман, незыблемость авторитета и законность полномочий которых были «освящены самой царской властью», отражено в следующих поэтических строках:
О боже, не заставляй меня
Стучаться в ворота к четверым:
Один из которых судья, другой – чиновник,
Третий – муфтий, четвертый – правитель.
Он и его единомышленники осудили главный орган мусульман России за то, что тот назначал мулл наподобие государственных чиновников и не учитывал интересов прихожан, испокон веков выбиравших служителей культа, основываясь на их человеческих качествах.
Как идеологическая направленность и идейно-тематическое содержание художественных произведений, так и позиции самих авторов, их мировоззрение и умонастроения были обусловлены ролью религии в обществе и ее культурообразующими функциями.
Несмотря на то, что коллегия ОМДС имеет сходные черты с шейхульисламами и кадиями Румелии и Анатолии в Османской империи и системой устройства мусульманского духовенства Крыма, положение религиозных деятелей в Российской империи существенно отличалось, ибо российские мусульмане изначально имели статус «иноверцев» и «инородцев», в отличие от османцев. С XVIII в. происходил сложный процесс интеграции мусульман в Российское имперское социально-правовое пространство. Отказавшись от политики тотальной религиозной унификации мусульман, правительство Екатерины II поставило в приоритет установление «удовлетворительных» отношений с уммой, интеграцию представителей мусульманской конфессии путем сотрудничества с ее элитой. Основная функция ОМДС заключалась в формировании группы священнослужителей, лояльно настроенной по отношению к царскому правительству и способной отражать антиправительственную идеологию Османского государства и среднеазиатских ханств[15].
Исследователи справедливо считают, что создание Духовного управления мусульман все же было объективно необходимо как для мусульман, которые признавали лишь религиозную власть, так и для самодержавия, которое на протяжении столетий безуспешно пыталось контролировать это общество и управлять им. Так было организовано государственное регулирование религиозной жизни российского мусульманства «сверху»: издание фетв муфтием и кадиями происходило под наблюдением губернского правления и МВД, под давлением властей ОМДС принимало постановления, которые запрещали имамам применение положений шариата, противоречащих законам Российского государства и т. д.[16]. Поэтому мусульмане считали некоторые указы и распоряжения ОМДС методами их русификации и христианизации и отказывались им подчиняться.
В таких условиях роль муфтия для мусульманского населения также была неодназначной. Шигабутдин Марджани (1818–1889), который первым в татарской историографии изложил биографии мусульманских лидеров Поволжья и Приуралья, в целом отзывался о них нелестно. Приведенные им биографические сведения – характеристики первых муфтиев, кадиев и руководителей ратуши в «Мустафад аль-ахбаре» – очень значимы, хотя в некоторой степени, возможно, субъективны, поскольку Марджани наиболее известных религиозных деятелей хотел видеть лидерами нации[17]. По мнению А. Юзеева, сведения Марджани о первых муфтиях в основном достоверно отражают исторические факты. Екатерина II открыла российский муфтият не только из-за необходимости государственного контроля над мусульманским духовенством, но и преследуя политические цели: использование мусульманских лидеров-татар в мирной колонизации степных земель Средней Азии. Для внешней политики России и Центральной Азии необходимы были люди, знающие язык, быт и традиции казахского народа, которым бы местные феодалы доверяли. Роль тонких дипломатов как раз и играли первые три муфтия – Мухаммаджан Хусаинов, Габдессалям Габдрахимов и Габдельвахид Сулейманов, которые, «будучи религиозными деятелями, активно привлекали в лоно российского муфтията мусульманское население Средней Азии и Казахстана»[18]. Поэтому как среди населения своего времени, так и среди современных историков сложилось мнение о том, что назначенные правительством муфтии приносили малую пользу умме, кроме того, получили репутацию неких русских дипломатов и разведчиков на Кавказе и в Центральной Азии, осведомителей, или конфидентов[19].
Для Марджани главным критерием при оценке деятельности муфтиев стал уровень их религиозных знаний, необходимых для разрешения многочисленных проблем мусульман России. А их ориентированость на проблемы внешние, политические он считал ошибочной, поскольку фактически первые три муфтия, уполномоченные царской властью, проводили политику колонизации мусульман Средней Азии и Казахстана. Должность муфтия, согласно взглядам Ш. Марджани, следует занимать наиболее авторитетному религиозному деятелю, способному стать духовным лидером российских мусульман. Среди первых трех муфтиев Марджани таковых не видел и считал их людьми невежественными, так как не находил уровень их знаний достаточно интеллектуальным, имея в виду наивысший критерий, предъявляемый к знаниям муфтия[20].
В татарской литературе наличествует не так много произведений, посвященных первым муфтиям, но они ценны как раз тем, что отражают формировавшиеся у мусульман Поволжья духовно-нравственные ориентации, прежде всего отношение к российскому ставленнику-муфтию. Литература получила новое смысловое поле, обогатившись данной проблематикой. Характерный пример писательской актуализации этих смыслов – творчество Валида б. Мухаммадамина (ум. 1803), посвятившего первому муфтию ОМДС Мухаммаджану Хусаинову (1756–1824), занимавшему эту должность 35 лет, свою назидательную касыду, где призывал его больше думать о смертном часе и тратить деньги на строительство мечетей и медресе: Чүн мәсаҗид һәм мөдәррис, Һәм канатир җарийә[21].
Еще одно стихотворение панегирического характера «Илахи бейт» анонимного автора адресовано первому российскому муфтию, где он характеризуется как духовный наставник, достойный славы «полюс времен», уважаемый и любимый и в Бухаре, и Хиве (Бохарда гыйззәт ийәсе, кәрәмле дә,/ Һәм Хивада хөрмәт ийәсе, кәрәмле дә,/ Мөхәммәдҗан ирер котбе заман), достигший совершенства в своих знаниях (Гыйлемлекне камил белгән биля тәүсыйф), мудрый в понимании политики России – земли гяуров (Фәһме сәйасәттә кыйас улган зирәкле дә,/ Русия дари мәлик кяфер мәмләкәте). У него имеются фетвы, где отрицаются нововведения (бидгат) в исламе (Бидгатне рәд иткән фәтави бар), порицаются нарушители религиозных заповедей (Фәсикъләрне бозык белгән фикере бар/ Мөхәммәдҗан ирер котбе заман)[22].
По этому панегерику сложно утверждать, что муфтий М. Хусаинов пользовался большим авторитетом среди мусульманского населения. Еще Марджани в свое время писал, что муфтий любил брать взятки за утверждение на религиозные должности[23], а литературовед М. Гайнетдинов, основываясь на документах Оренбургского областного архива, приводит факты, как М. Хусаинов, пользуясь данным ему правом, выкупал у башкирских старшин заселенные крестьянами земли, чем вызвал сильное недовольство и противостояние в татаро-башкирских селах Уфимской губернии[24].
Крупным произведением, посвященным второму муфтию – Габдессаляму Габдрахимову (годы службы 1825–1840), является «Тазкираи муфтий Габдессалям» (1832) Гумара б. Мухаммада[25]. Как и подобает восточному агиографическому жанру тазкира (жизнеописание), в данном сочинении воспроизводятся важные события из биографии муфтия Габдессаляма: в 1799 г. он начал деятельность муллы в Оренбурге, в 1802 г. организовал за счет государственной казны строительство оренбургской каменной мечети (1802). Изображается эпизод торжественного открытия данной мечети в 1805 г. Поэт описывает царские подарки муфтию за верную службу, приезд Александра I в Оренбург, подготовку и пышную встречу императора, который остался там на четыре дня. После беседы с Габдессалямом Габдрахимовым Александр I по приезде в Петербург проявляет заинтересованность в его назначении «духовным министром», т. е. муфтием, и распоряжается подготовить соответствующий указ, сам же уезжает в Таганрог. Данный указ был подписан императором в Таганроге незадолго до его смерти. Внезапная кончина русского царя наталкивает поэта на рассуждения о быстротечности земной жизни. Когда губернатор Оренбурга получает указ о назначении нового муфтия, публично поздравляет Габдессаляма, чем вызывает зависть у других претендентов на этот высокий пост. Автор Гумар б. Мухаммад невольно затрагивает проблему противоречий среди татарских улемов и даже муфтиев[26], критикует их разробщенность и алчность. По его мнению, талант и способности – это божий дар, а новоиспеченный муфтий, без сомнения, наделен этим даром и выделен Аллахом из толпы, чтобы возглавить ее. Габдессалям переезжает в Уфу, где его сердечно встречают и поздравляют, и принимает присягу. Спустя несколько лет по его инициативе начинается строительство мечети в Уфе, в процессе которого муфтий демонстрирует изысканный вкус и знания в области архитектуры. Открытие мечети, как описывает поэт, происходило очень торжественно, муфтий произнес пламенную речь о необходимости нравственного оздоровления мусульманского общества.
С именем Габдессаляма Габдрахимова исследователи связывают начало таких процессов, как просвещение татар и башкир по европейскому образцу, борьба с употреблением спиртных напитков, организация обучения мусульман на медицинском факультете Казанского университета и т. д. Гумар б. Мухаммад, описывая его заслуги перед мусульманами, придерживается мнения о его богоизбранности и подчеркивает его гениальность, употребляя эпитеты «единственный в нашей эпохе» (дәһерең фәриде), «вождь» (рәһнамә), «имеющий превосходный авторитет» (котб-е әгъла) и др[27].
Поэт Гали Чокрый (1826–1889) в своей оде муфтию Салимгирею Тефкилеву (годы службы 1865–1885), обладавшему неисчислимым богатством (С. Тефкилев действительно был крупным землевладельцем), называет его русским титулом «боярин», но в то же время упоминает и его татарский дворянский титул и род мирза. К тому же он хаджи – человек, совершивший паломничество в священные города Мекку и Медину. Таким образом, в одном человеке сочетаются и светские, и религиозные полномочия и авторитет: он является защитником для мусульман, глубокоуважаемым в народе человеком, славен более чем сто тысяч мужей:
Әүвәл үзе бер боярдыр, малы-мөлке бихисаб,
Мөслиминә кул-канаттыр хаҗи мирза Тәфкилев.
Дәүләте чук, хөрмәте чук – илдә-көндә бер кеше,
Йөз мең ирдән мәшһүр булды хаҗи мирза Тәфкилев[28].
Татарский литературовед Р. Ахметов считал, что данная хвала Г. Чокрыя, автора многочисленных марсия и мадхия, имела некоторую корыстную подоплеку и напоминала ситуацию, когда «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку»: Г. Чокрый получил указ муллы от муфтия и этим панегериком хотел отблагодарить, а заодно и сохранить доброе отношение к себе высокопоставленного чиновника, чтобы защитить себя в борьбе против соперников-мулл[29].
Известно, что также муфтию Мухаммадъяру Султанову (годы службы 1886–1915) посвятили хвалебные стихи Г. Чокрый и Валиулла Чупрали[30].
Тукай же в стихотворении «Безне урынсызга яман-лыйлар» (На нас напраслину возводят, 1907) язвил по поводу «смелости» М. Султанова:
Нет бравых муфтиев, твердят.
Но есть у нас Мухамедьяр.
Высок, осанист, величав.
Поверь, не муфтий – сущий клад!
Фельетон Г. Тукая «Юбилей муфтия» (1910) посвящен двадцатипятилетнему юбилею на этом посту Мухаммадъяра Султанова. Единственным большим достижением данного муфтия, который совершил паломничество, получил различные ордена и медали от царя и султана-халифа, Тукай считает то, что он… не причинил никакого крупного вреда своему народу[31]. В другом фельетоне «Отчет прошлого года» (1912) Тукай, вспоминая юбилей М. Султанова, пишет, что муфтий получил в подарок целую кучу ненужных и валяющихся в магазинах вещей: четки, намаз-лыки, чапаны, кумганы, религиозные книжки и чалмы[32].
Р. Фахретдинов, который после Марджани в своем «Асаре» дал наиболее полные биографические сведения о муфтиях, считал, что учреждение ОМДС добилось трех важных результатов: 1) мусульмане стали любить Россию; 2) ислам был признан официальной религией, благодаря чему увеличилось число конфессиональных школ и учеников в них, а мударрисы осознали себя на важной должности; 3) ученые, не имеющие официального признания, потеряли авторитет среди мусульман[33]. Таким образом, с началом деятельности муфтията среди духовенства произошло разделение на указных и неуказных мулл. Двоякое отношение мусульманского духовенства и простых мусульман к Духовному собранию было вызвано тем обстоятельством, что вопрос законности полномочий муфтия и его помощников с точки зрения шариата оставался спорным. Расхождение во взглядах привело к появлению понятия «указного муллы» (т. е. получившего «указ» – разрешение в Духовном управлении мусульман). Остальные, кто не признавал ОМДС, но при этом исполнял обязанности имамов, в официальных документах назывались частными лицами, именно эти абызы (ученые мужи) как раз и стали религиозной оппозицией ОМДС. Рядовые мусульмане по-разному относились к ОМДС, но в большинстве своем они поддерживали муфтия и указных мулл. Отношение к обеим этим группам у населения было неоднозначным. Прежде всего, профессиональные личные качества муллы влияли на его авторитет, и это не зависело от наличия указа. Положительным моментом появления указных мулл можно назвать легализацию просветительской деятельности духовенства[34].
Тем не менее и авторитет указных мулл не был непоколебимым: известны случаи, что в Оренбургское магометанское духовное собрание поступали жалобы от верующих и властей, касавшиеся выполнения муллами своих профессиональных обязанностей. В художественных произведениях на татарском языке часто приводятся эпизоды, связанные с лишением муллы указа (см., например, стихотворение Г. Тукая «Мәҗрух указ» («Пострадавший указ», 1910), роман Г. Исхаки «Мулла бабай» (1914), роман Г. Ибрагимова «Яшь йөрәкләр» («Молодые сердца», 1912) и др.).
Наглядным примером таких действий служит обращение оренбургского муфтия М.Султанова к имамам городских махаллей в августе 1898 г. Резюмируя падение нравов мусульман в городской инокультурной среде, председатель Духовного собрания подчеркивал, что «невежество, зачерствелость, беспечная леность, отсутствие желания заняться работой, ремеслом и искусством», приведшие к «пагубным последствиям»: чрезмерной бедности, вероломству, пьянству, распутству, бесчестной торговле и другим негативным явлениям в жизни мусульман, являются «близкими предвестниками окончательного падения религии, национальности, торговли и промышленности». М.Султанов призывал имамов читать своим прихожанам наставления (вааз), если не каждую пятницу, то в две пятницы один раз «на чистом, легком и для каждого слушателя понятном языке стихов Корана и хадисов». В своих выступлениях духовенство должно было обращать внимание «на соответствие проповедей требованиям времени и обстоятельствам, не перемешивая иностранные (персидские и арабские) слова, представляющиеся слушателям непонятными, избегая иносказательных и двусмысленных речей, недоступных уму слушателей или могущих вызвать у них гнев и раздражение, и не предъявляя к ним таких требований, на выполнение которых нельзя будет надеяться». В связи с этим показательно его предупреждение о том, что неспособные оказать должное воздействие на прихожан и испортившие дело будут признаны недостойными носить духовное звание имама-хатиба. В конце обращения муфтий выразил надежду, что приходские имамы приложат усердие к выполнению его «желаний прогресса»[35].
Что касается «Дар аль-хилафата», то в Османской империи во главе мусульманских деятелей и богословов стоял избранный шейхульислам, утвержденный султаном-халифом и занимавший третье место в иерархии власти после султана и главного визиря. В качестве термина слово шейхульислам стало использоваться с XI в., а как официальный титул, возможно, был учрежден в период правления Фатиха Султана Мехмеда с 1452 г. Этой должности традиционно удостаивался муфтий столицы Османского государства. В ранние периоды шейхульислам условно возглавлял то, что на языке современных понятий называют министерством юстиции и министерством образования, и выносил фетвы по военно-политическим, религиозным и социальным вопросам, назначал и снимал с должности улемов. Османские султаны часто обращались к институту вынесения фетв: особенно в таких важных ситуациях, как объявление войны или мира, политические преобразования. Фетвы шейхульислама имели силу и во время низвержения самих султанов. К шейхульисламу могли обращаться и простые граждане по различным житейским проблемам. На местах фетвы приводились в действие муфтиями, которые считались представителями шейхульислама и имели немаловажное значение в жизни общины.
Другой обязанностью шейхульислама было управление деятельностью религиозных организаций: назначение кадиев, муфтиев и мударрисов. До XVI века эта обязанность возлагалась на главного визиря, с 1574 г. она перешла в ведение шейхульислама.
С 1759 г. в султанском дворце во время рамазана организовывались Хузур дерслери (занятия при правителе), шейхульислам выбирал наилучших проповедников и ученых для проведения бесед и дискуссий перед султаном. Авторитет шейхульислама был непререкаем. При появлении шейхульислама даже сам султан вставал для приветствия[36].
В истории Османской империи было всего 175 шейхульисламов: первым стал Молла Фенари (с 1424 по 1431), самым последним – Мехмет Нури-эфенди (26.09.1920 – 04.11.1922). В республиканский период пост шейхульислама упразднили в связи с организацией в 1920 г. управления религиозными делами, а впоследствии, в 03.03.1924 г. – министерства по религиозным делам.
Некоторые из османских шейхульисламов были известны как поэты. Литературоведы называют имена сорока четырех поэтов, занимавших пост шейхульислама, пятнадцать из них оставили после себя поэтические диваны. Эти богословы-поэты писали на религиозно-суфийские темы[37]. Наиболее известным автором диванов, которого цитировали поэты последующих эпох, является шейхульислам Яхъя-эфенди (XVII в.). Он был советником и духовным наставником султана Мурада IV. В своем «Диване» Яхъя-эфенди описал городскую жизнь империи на примере Стамбула и Эдирне, одобрял государственную политику султана в отношении запрета продажи табака и вина[38]. Некоторые османские шейхульисламы владели поэтическим искусством настолько, что свои фетвы выносили в стихах[39].
Таким образом, официальный статус османских шейхульисламов и российских муфтиев ОМДС в социально-политическом плане заметно отличался: если первые руководствовались исламскими принципами и законами и были почти (все же являлись государственными служащими) независимы в своих решениях от кого бы то ни было, то российские муфтии становились идеологическим инструментом в руках царской власти, подчинялись государственной власти и служили ей. От шейхульисламов остались богословские труды и поэтические сочинения религиозного содержания, тогда как первые муфтии ОМДС зачастую вынуждены были выносить решения не на основе Корана и Сунны, а по указанию самодержавно-церковной власти. Перед ними ставилась задача закреплять в сознании мусульман России верноподданнические настроения по отношению к русскому самодержавию в лице императора и всего Августейшего дома. Этой же цели служили и указные муллы и имамы на местах: основная масса духовенства неукоснительно выполняла предписания верховной власти, свято соблюдая «Клятву», произнесенную перед назначением на духовную должность[40]. Игнорирование этой обязанности или неуважительное отношение к российскому престолу наказывалось, как правило, лишением должности. К тому же мечети и другие культовые сооружения использовались как публичное место, где доводились до сведения населения наиболее важные указы и предписания. Например, в мечетях умма ознакомилась с Манифестом от 17 октября 1905 г. на татарском языке, который сопровождался пожеланием оренбургского муфтия воздержаться от революционных действий. ОМДС было рекомендовано «стараться внушить и утвердить магометан в мысли, что долг каждого верноподданого – служить своему истинному, природному государю-императору верно и нелицемерно и всеми зависящими от него способами стараться приносить пользу его императорскому величеству, ревниво оберегая интересы государства от посягательства врагов». Муфтий Габдессалям Габдрахимов предписал имамам «при каждом удобном случае и возможно чаще прочитывать это наставление прихожанам и внушать, что каждый правоверный мусульманин обязан повиноваться властям и законам, противозаконных деяний не творить, быть покорным судьбе, во всем терпеливым и уповать на всемилостивейшего Аллаха и, не боясь превратностей судьбы, с охотой и готовностью идти на службу государства…»[41].
Еще до начала войны против Османской империи 1877–1878 гг. муфтий С. Тефкилев сумел «отличиться», представив императору адрес «о верноподданости чувств» мусульман округа ОМДС. Александр II с благодарностью принял адрес и велел объявить подданным, что он «не сомневается в их верноподданических чувствах». Доведя до сведения мулл информацию об этом важном политическом событии, оренбургский муфтий выразил уверенность в том, что духовные лица и их прихожане сумеют оправдать доверие российского государя[42].
В отличие от российских исламских духовных лиц, лишенных возможности принимать участие в политической жизни страны, османские религиозные деятели, шейхульислам, имамы и шейхи различных тарикатов, обладали влиятельным, порой решающим, голосом в государственных делах, оказывая серьезное воздействие на власть имущих, вплоть до самого султана.
Из истории известно, что османские султаны традиционно принадлежали к какому-либо суфийскому братству, а значит, являлись мюридами, т. е. учениками, последователями отдельно взятого шейха[43]. Например, на Абдулхамида II сильнейшее влияние оказывал шейх саййадитской ветви тариката рифаийа Абулхуда Мухаммад ас-Саййади (1850–1909)[44], но все же принято считать, что 34-й султан в истории Османской империи Абдулхамид был представителем шазилитского тариката, а последние султаны Мехмед Решад и Мехмед Вахдеддин относились к мевлевийскому тарикату.
Российская мусульманская община, по мнению исследователей, характеризуется следующими основными чертами:
1. В этноконфессиональной идентичности татар-мусульман главным являлся религиозный фактор.
2. Повседневная жизнь основной массы происходила на периферии, в сельской местности в консервативных поземельных общинах и махаллях, изолированных вследствие особенностей расселения и языкового барьера от происходивших в стране общественно-политических процессов.
3. Школьная политика царизма второй половины XIX в., направленная на установление контроля над религиозной системой образования, действия властей по открытию русско-татарских школ и русских классов при медресе и мектебе, воспринимались как вмешательство во внутриобщинные дела мусульман, поскольку шариат регулировал практически все стороны жизни сельского жителя.
4. Мусульманское сельское население индифферентно относилось к общественно-политическим событиям в стране, что наиболее ярко выразилось в его пассивном участии в выборах в Государственную думу[45].
5. Духовно-административная власть в приходах была сосредоточена главным образом в руках духовенства. Помимо руководства общественной молитвой, заключения браков и регистрации разводов, наречения имени новорожденному, руководства похоронно-поминальным обрядом, имамы осуществляли возложенные на них официальной властью функции: объявляли и разъясняли указы, распоряжения, мероприятия, проводимые правительством.