Я вышел из зала заседания, и на плохо гнувшихся ногах дошел до стула и плюхнулся. Глянув на недовольную физиономию товарища в очках, вспомнил, что до сих пор сжимаю в руке карандаш, который зачем-то взял с собой. Выложил карандаш на столешницу, кивнул парню – мол, забери, но тот отчего-то настороженно замер. Видимо, морда у меня была в тот момент не самая подходящая для дискуссий.
Фух, можно перевести дух. Думаете, если я рассказываю о заседании так легко и свободно, то и сам чувствовал себя также? Ага, как же. Пару раз чувствовал, как по спине течет струйка холодного пота. Надеюсь, моя французская сорочка, с накрахмаленным воротничком, не пострадала? Где я себе в Москве такую найду?
Слава богу (м-да, даже коммунисты вспоминают о Всевышнем в таких ситуациях) меня не арестовали, не расстреляли, и даже работу миссии признали удовлетворительной, поручив объявить всем сотрудникам благодарность. Что ж, объявлю. И даже премию выпишу, франков по сто. Нет, по сто жирно, и по пятьдесят хватит.
Дух уже перевел, пот благополучно высох, можно подождать товарища Ленина. Интересно, как долго придется ждать?
Словно отвечая на мой мысленный вопрос, дверь отворилась и в предбаннике появилась товарищ Фотиева.
– Владимир Иванович, – сообщила секретарь, поджимая губы. – Владимир Ильич просил передать, что заседание продлиться еще часа два и вы пока можете сходить погулять, а потом он приглашает вас на обед.
Кажется, Лидия Александровна была недовольна, что Ленин приглашает на обед какого-то Аксенова, но вида не показала. И где Председатель СНК отыскивает секретарей, у которых на физиономиях написано страдание от запора?
Я невольно перевел взгляд на огромные настенные часы, показывавшие шесть часов. Через два часа уже не обедать, а ужинать пора, но как знать, не придерживается ли товарищ Ленин английской системы, когда обедают поздно?
Уже собираясь выйти, вспомнил, что свое пальто и кепку оставил в квартире Ленина. Выходить в зимнюю Москву в одном костюме показалось неправильным, а сидеть в этом предбаннике еще два часа нет ни желания, ни сил.
– Мне бы пальтишко забрать, – робко попросил я, а Фотиева, смерив меня еще более недовольным взглядом, ужала губы в тонкую щель и, не говоря ни слова, пошла по направлению к лифту, постепенно ускоряя шаги.
Время не засекал, но как показалось, что секретарь вернулась почти мгновенно. Передавая мне верхнюю одежду, Лидия Александровна соизволила сказать:
– Модное у вас пальто. Заметно, что за границей покупали.
– Увы, мадемуазель, что имеем, то и носим, – вздохнул я.
От такого обращения, товарищ Фотиева обмерла. Вон, даже рот слегка приоткрыла. Вот, незадача. Опять из вылезли замашки из будущего, в котором всех женщин от пятнадцати и до шестидесяти пяти называют девушками. Зато Лидия Александровна заговорила вполне человеческим голосом:
– Нет, Владимир Иванович, в Москве нужно что-то потеплее носить. Для Франции ваше пальто сойдет, а для нашей погоды оно неподходящее, да и кепочку лучше шапкой заменить.
Не буду же я говорить, что кроме шинели у меня ничего нет, да еще вспомнить бы, где я ее оставил? Ни в своем кабинете, ни в комнатушке в Доме Советов я ее не нашел. А это пальто мне покупала Наталья, взамен того, в котором я явился в Париж. Дочери графа Комаровского, видите ли, не понравился цвет и фасон верхней одежды своего жениха. Дескать – в таких еще до Первой русской революции ходили. Пальто, кстати, я получал в распределителе на Лубянке, перед своей первой поездкой во Францию в составе делегации НКИД, а выбирать его помогала Лидочка – супруга Артузова. А, вспомнил, куда девал шинель! Мы же тогда отправились на квартиру Артура, я там переоделся, а шинель и оставил, с намерением забрать ее в самое ближайшее время, но стало не до того.
Шаркнув ножкой перед секретарем Ленина, я отправился гулять. Вышел из Кремля через Спасские ворота, прошелся по Красной площади, и понял, что гулять мне расхотелось. Уж слишком холодно в столице моей родины, а пальтишко и кепка и на самом-то деле не спасают ни от мороза, ни от ветра. Пойду-ка я на свое рабочее место, в кабинет на Лубянке. Авось, встречу кого-нибудь из знакомых, да и товарищу Ленину надо бы подарок отдать. Я второй день обитал в Москве, но в комнатке в Доме Советов было только самое необходимое, вроде смены белья и зубной щетки, а чемоданы с подарками оставил в рабочем кабинете. Все-таки, на коллег из ВЧК надежды больше, нежели на неизвестных соседей, пусть они и крупные партчиновники, а открыть замок на дверях моей комнатушки – раз плюнуть.
Эх, нехороший я человек. Почему это не верю в честность и добропорядочность советских людей? Видимо, сказывается буржуазное окружение, в котором я пребываю последние месяцы. В мире капитализма, как-никак, плавают либо акулы, либо рыба помельче, но тоже хищная. И как, скажите на милость, сохранять доверие?
Ежели, понесусь мелкой рысью, вроде той, с которой передвигается товарищ Фотиева, замерзнуть не успею. Но тут, совершенно кстати, со стороны храма Василия Блаженного донесся звонок трамвая.
В вагоне почти также холодно, как и на улице, зато ветром не дуло, а до Большой Лубянки всего одна остановка. Хмурая тетенька-кондуктор, в валенках с калошами, потрепанном меховом жилете, наброшенном на телогрейке, зато с новой кожаной сумкой, к которой прикреплены четыре катушки билетов. Услышав, что мне нужно до Большой Лубянки – всего-то одна остановка, кондукторша изумленно вскинула брови и содрала с меня проезд аж десять тысяч рублей. Теперь понятно, почему трамвай едет полупустым. А совсем недавно ездил бесплатно. Стало быть, военный коммунизм на транспорте отменили. Правильно, разумеется, но цены убойные. Инфляция растет, но десять тысяч, как знаю, это либо стоимость обеда. Билетик сожрал всю имевшуюся в карманах российскую наличность Ладно, все равно надо либо валюту менять на рубли, либо жалованье получать. Любопытно, сколько мне нынче причитается? Нет уж, когда окончательно вернусь в Москву, выбью себе служебную машину. Начальнику ИНО ВЧК положен личный транспорт, а иначе на общественном разорюсь.
В здании Лубянки дежурный, помнивший меня еще со времен учебы на курсах, сообщил:
– Товарищ Аксенов, вас Артур Христианович спрашивал. Велел передать, что очень хочет вас видеть. Мол, чтобы вы к нему зашли, как приедете.
Прежде чем пройти в кабинет Артузова, располагавшегося этажом выше, я заскочил к себе, чтобы захватить подарки, а заодно придумать, что подарить товарищу Ленину? Хотя, для Владимира Ильича есть одна вещь, что может понравится вождю. Сунув подарки в бумажный пакет, пошел к Артуру.
В отличие от моего кабинета, выходившего прямо в коридор, у начальника ОСО имелась небольшая приемная, где сидела унылая девушка, стучавшая по клавишам «Ундервуда». Чувствовалось, что пишбарышня устала, и ей хотелось домой, но вот работе конца-края не видно.
– Начальник у себя? – поинтересовался я, на что девица только кивнула, не спрашивая, кто таков, и по какому вопросу, хотя секретарям и положено ограждать начальство от лишних, или ненужных посетителей.
Артузов тоже был занят – что-то рисовал. Услышав шум открываемой двери, сделал попытку повернуть бумагу рисунком вниз, но узнав старого друга, расслабился. После рукопожатий Артур кивнул на рисунок и смущенно пояснил:
– У нас большие реформы грядут. Гражданская война заканчивается, нас перестраивать станут. Скоро фронты начнут в военные округа перестраивать, как при царском режиме. Мне послезавтра на коллегии выступать о планах работы Особого отдела, потому решил, по твоему примеру сделать наглядное пособие. Глянь, как тебе? Новая структура ОСО.
Я глянул. М-да. Схема выглядит очень красиво, и рисует Артузов отлично, и почерк, в отличие от моего прекрасный, но…
– Переделай, – предложил я.
– А что не нравится? – удивился Артур.
– Артур, я-то ладно, переживу, но ты должен оценить будущую реакцию Феликса Эдмундовича, да и не только его. Не помнишь, отчего сняли с должности товарища Кедрова? Кстати, моего наставника, да и твоего тоже? Он же сделал из ОСО собственную структуру. А ты что творишь? – ткнул я пальцем в схему. – У тебя отделы контрразведки будут существовать параллельно с территориальными отделами чека. Ну, пусть называть нас станут не Чрезвычайной комиссией, не суть важно. Найдут старшие товарищи название, прикрепят. Вон, у тебя задуманы уездные бюро контрразведки, на кой они нужны? Это и лишние деньги, и штаты.
– Два или человека на уезд, это разве много? – пожал плечами Артур.
– Два-три человека, нет смысла и пачкаться. Они ни дежурство организовать не смогут, ни оборону. Уж пусть лучше губчека с уездными отделами милиции сотрудничают. А по России это сколько будет? Сколько у нас губерний? Не помню точно, но что-то около шестидесяти. Опять-таки, за достоверность цифр не ручаюсь, но пусть будет шестьсот уездов. Получается, более тысячи единиц личного состава. На уровне уезда очень мало, а на уровне государства – очень много. А теперь скажи – что будет делать бюро контрразведки в каком-нибудь Мухосранске, где все население тысяч десять, а то и меньше? Они там сопьются за две недели. Не зря же уездные чрезвычайки еще в девятнадцатом году отменили.
– А как нам подозрительные элементы выявлять и на контроле держать? – огрызнулся Артузов. – В каждом уездном городе есть бывшие офицеры, даже белогвардейские, бывшие полицейские, жандармы, да и прочие, типа махновцев. Уездные бюро и будут этим заниматься.
– А зачем? – пожал я плечами. – Пусть в низовым военных комиссариатах – в волостных, уездных составляет общие списки, выделяют подозрительных персонажей, а губернский военкомат направит их в губчека. Губвоенком все равно отчет делает – сколько зарегистрировано бывших офицеров, и бывших белогвардейцев. А губернские чекисты пусть лучше с агентурой работают. Если бывшие по домам сидят, так и хрен с ним, а если трудятся, так не сложно к ним людей подвести, пусть присматривают. Опять-таки, особые отделы в губерниях и губчека станут постоянно натыкаться друг на друга, мешать работать. Может такое быть, чтобы разработку одного объекта вели сразу два подразделения? И на хрена это нужно? Народ же постреляет друг друга к чертям собачьим. А кому особые отделы губерний подчиняться станут? Армейские контрразведчики ладно, напрямую тебе, а как в губерниях? Сам же сказал, что фронты скоро начнут в военные округа переформатировать, куда ты фронтовые отделы контрразведки денешь? Если дивизия в каком-то городе размещена, то все равно без связи с местным чека ничего не выйдет. Пусть особые отделы местным губчека подчиняются, тебе же проще будет. Так что, сделай такую схемку.
Быстро, хотя и коряво, я набросал схему будущей структуры ОСО ВЧК (или уже ГПУ?). Головной отдел, этакий паучок, от которого шли паутинки к военным округам, и к дивизионным отделениям контрразведки.
– Вот так вот, – с удовлетворением констатировал я. Бросив взгляд на часы, спохватился. До встречи с Лениным остался час. Успеваю, разумеется, здесь и идти-то всего ничего, но лучше бы выйти заранее, с запасом, чтобы уж точно успеть. И еще подарки надо отдать.
Артузов тоже спохватился:
– Володя, чай будешь пить? Или, подожди с полчасика, пойдем ко мне в гости, поужинаем вместе?
– Увы, но сегодня я уже приглашен, – вздохнул я. Не стал хвастать, к кому именно приглашен, а только сказал: – Я же сегодня в Кремле был, с отчетом, так меня один товарищ пригласил, а я уже согласился. Знал бы, что тебя встречу, отказался бы, а теперь уже поздно, пообещал.
Вот тут я малость соврал, от приглашений к руководителям государства не отказываются, но эта ложь не такая и страшная. Скажем так, непринципиальная.
– Жаль, но если пообещал, надо идти, – кивнул Артур. – Лидочка на днях о тебе спрашивала – мол, как там Владимир, женился ли на Наталье Андреевне?
– Официально еще не поженились, но мы в процессе, – доложил я, вытаскивая из пакета еще один пакет, поменьше, зато заполненный кофейными зернами, потом еще свертки и сверточки. Почувствовав себя Дедом Морозом, сказал. – Вот, настоящий кофе, из Бразилии. Духи, это для супруги, и чулки для нее же. А вот шоколад.
– Ну, ты даешь! – обрадовался Артузов подаркам, особенно кофе. Взяв коробку с духами, открыл ее, понюхал флакон. – Представь, супруга недавно мечтала – где бы ей хорошие духи купить? В Москву все больше польскую контрабанду привозят, а мне, вроде, неловко такую покупать. Можно, конечно, товарищам французские духи заказать, но сам понимаешь…
Еще бы я не понимал. Начальнику контрразведки республики только свистнуть – ему не то, что флакон, цистерну духов подгонят. Хоть туже Шанель, хоть Кристиан Диор. Впрочем, я про такие духи здесь еще не слышал[1]. Но французские духи не сегодня придумали, и не вчера. Вообще, Франция и духи – это близнецы-братья. Перефразируя классика «Мы говорим Франция, подразумеваем – духи, мы говорим духи, подразумеваем – Франция». И привезут даже не вражеские шпионы, а «честные контрабандисты», с которыми мы не устаем бороться и в этой, и в той истории. Но Артузов слишком принципиальный человек, чтобы пользоваться служебным положением. Даже я, заработавший репутацию честного человека, по сравнению с Артуром, жулик и двурушник.
– Вот видишь, какой я догадливый, – хохотнул я, прикидывая – не оставить ли Артузову красивый бумажный пакет, с картинкой, изображавшей Эйфелеву башню, или зажать? Решив, что себе я еще найду, великодушно решил оставить.
– Только скажи-ка честно – сам догадался, или Наталья Михайловна посоветовала? – поинтересовался Артур, хитренько посмотрев на меня.
– А вот своих товарищей и даже друзей, допрашивать неприлично, – решил я уйти от ответа. – А будешь много болтать – будешь мало кушать!
– Все ясно, – усмехнулся Артузов. – Очередной «аксенизм».
– Что, очередной? – не понял я.
– «Аксенизм» – любезно пояснил Артур Христианович. – Словечко у нас новое появилось. Как услышим – «крышу снесло», «чердак протек», «отморожен, на всю голову» – так сразу и говорим – «аксенизм», мол. А товарищ Дзержинский уже пообещал выговоры объявлять за «аксеновщину». А кому объявлять? Недавно на коллегии разбирали жалобу на товарищей из Самары, что медленно дела рассматривают, так Ксенофонтов заявил: «Как сказал бы Аксенов – Ёж, птица гордая. Пока не пнешь, не взлетит!» Представляешь, сколько хохоту было? Да что Ксенофонтов. Недавно сам товарищ Дзержинский сказал – мол, что за хренотень ему на подпись принесли? Володя, ты скажи – откуда у тебя столько странных слов?
Ну и чего тут ответишь? И это не первый человек, кто ловит меня на «странных» словах. Та же Наташка уже не раз спрашивала. Ишь ты, «аксенизмы»… Нет, надо бы как-то себя контролировать, вроде, стараюсь, но значит плохо стараюсь.
Раздумывая, чтобы ответить, поймал себя на том, что рука тянется почесать затылок, а этого в присутствии начальника контрразведки республики делать нельзя. Потому, я только раздумчиво пожал плечами и сказал:
– Артур, я и сам не знаю. Вот, появляются они откуда-то, а откуда и как – убей бог не знаю. Может, оттого что с языками иностранными беда – приходится то английский осваивать, то французский, потому и лезут в речь всякие сорняки.
Не знаю, сумел ли убедить Артузова, нет ли, но ничего более умного в голову не пришло. Но вроде, убедил.
– Володя, – слегка замялся Артур, опять принюхиваясь к склянке. – Ты не обидишься, если я духи пока придержу у себя?
– Конечно нет, – удивился я. – Придерживай, сколько хочешь.
– Видишь ли, у Лидочки день рождения через неделю. Я бы ей тогда и подарил. А ничего, если я скажу, что специально тебя просил, чтобы ты из Франции духи привез?
– Конечно ничего. Наоборот – Лидочке будет вдвойне приятно, что ты заранее позаботился. А чисто формально – ты же мог мне заказать, правильно? А может ты и заказывал, а я забыл.
Я посмотрел на часы – полчаса осталось, надо бежать, а иначе опоздаю.
– У входа дежурная машина, водителю приказано мотор не глушить. За десять минут довезет. Хочешь, отправлю? – предложил Артур и сняв телефонную трубку отдал команду.
Хм, а ведь я и сам мог бы взять дежурную машину. Не подумал. Когда я уже стоял в дверях, Артузов спросил:
– Тебя же Владимир Ильич пригласил, правильно?
– Он самый, – не стал я врать, и ломать голову – как это главный контрразведчик страны «вычислил», кто меня пригласил? Сложного ничего нет. О заседании Политбюро Артузову положено знать, а кто мог бы пригласить меня на ужин? Точно, что не Троцкий и не Каменев. Мог еще Сталин, но этот в Москве наездами, сам питается где попало.
– Володя, ходят слухи, что новым начальником ВЧК можешь стать ты. Советую тебе, как другу – откажись. Не знаю, какую причину для отказа можно придумать, но ты человек умный, придумаешь. Но на молодость и на недостаток опыта лучше не ссылаться, сам понимаешь. Как ты говоришь – не прокатит.