Казалось бы, за последние годы Аслан Магомадов уже должен был привыкнуть к любым суровым испытаниям. Должна была зачерстветь душа, притупиться ощущение собственного горя и сострадания к чужой беде. Но все-таки его сердце сжималось от горячей боли при виде жестокой катастрофы – разрушения любимого родного города, бессмысленной гибели своего народа. И время не лечило эти раны…
Вот и сегодня, каким-то чудом оказавшись на свободе, едва переступив порог Чернокозовского следственного изолятора, Аслан в предчувствии счастья свободы был готов пьянеть от каждого глотка свежего воздуха, от ощущения простора и ясной возможности жить по собственной воле, но…
Добравшись до Грозного, он снова увидел, как навязчивый кошмар, до отвращения привычные груды дымящихся развалин, кучи битого стекла и кирпича, по которым пробирались несчастные, измученные и запуганные люди… Это вместо веселых и благополучных прохожих на тенистых, просторных бульварах и праздничных площадях такого уютного, такого красивого прежде, родного города. Города, который, наверное, каждому грозненцу и на том, и на этом свете снится до сих пор каждую ночь не как воспоминание и сожаление, а как единственная настоящая реальность!
Так часто бывает с любимыми, безвременно ушедшими людьми – их уже нет давно, а во сне они еще живы, будто и не случалось несчастья. Будто все само собой продолжается, течет по нормальному, положенному руслу жизни, как и следовало, если бы не смерть…
Мирное время… Оно снилось Аслану каждую ночь. А проснешься – снова невыносимое горе. Все теперь стало шиворот-навыворот: простая, настоящая жизнь во сне и ежедневный беспросветный кошмар войны наяву.
Выйдя из Чернокозовского изолятора и с трудом добравшись до Грозного, Аслан не мог радоваться даже собственному освобождению. По искореженным рельсам бывшего трамвайного пути он прошел на теперь уже бывшую улицу Красных Фронтовиков. После гибели она стала по-настоящему фронтовой улицей: не осталось ни одного целого дома. И вообще, весь район от бродвея, как раньше называли широкий проспект Революции, до сорок первой спортивной школы, от строгой и церемонной филармонии до шумного, суетливого Главпочтамта – весь центр представлял собою нечто страшное и странное, нереальное, будто ты случайно забрел не туда и попал в декорацию, где все сделано нарочно, чересчур, чтоб всем зрителям было без слов понятно – просто здесь снимают кино про войну…
Пятиугольный двор пентагона, где когда-то расположился и стоял насмерть отряд Гелаева, превратился в адскую воронку.
Вычурный Дом политпросвещения, с которого, можно сказать, и начались все несчастья чеченского народа, практически полностью уничтожен. И вместе с ними все жилые кварталы, магазины, кинотеатры, библиотеки, школы. Целая жизнь уничтожена. Погибла, как Атлантида. Вместе с живыми и безвинными людьми опустилась на дно прошедшего времени. Даже малым детям не оставив ничего в настоящем и будущем.
Когда-нибудь любопытные археологи раскопают и этот общий могильник, как нашли погибшую Трою, и будут по камушку восстанавливать загадочные картины безвозвратного прошлого.
А пока еще не занесены землей и не поросли травой родные камни, родные обломки…
Даже куски простой штукатурки, шуршащие на ветру обрывки обоев, осколки посуды, валяющиеся под ногами среди мусора, все до боли знакомо – комок в горле не дает дышать, когда вдруг расслабишься и нечаянно, в подробностях, вспомнишь и эту синюю штукатурку, и эти полосатые обои… Которые ты вместе со всем классом клеил учительнице химии, когда эта одинокая старушка, ко всеобщей радости, наконец-то дождалась счастья и переехала из коммуналки в отдельную однокомнатную квартиру.
Сначала только мальчишки помогали ей перевозить мебель. Было-то всего ничего – шкаф, стол и пара стульев. И бесконечные стопки книг! Ничего – на руках перетащили. Два квартала.
Директор, конечно, направил школьный грузовик, да тот пока не спеша заправился, пока адрес нашел – резвые пацаны уже все успели перетащить. Только потом, на следующее утро, хозяйственные девчонки пришли с тряпками – мыть и убирать. А до уборки решили потолок «подновить» – веником смахнули с него паутину, пыль, копоть. Вместе с побелкой! Беда невелика – стали потолок заново белить! Потекла вода – старые обои отклеились! Скинулись кто сколько мог – и купили новые обои. Пять рулонов по рубль сорок за штуку. Тогда это были деньги! Семь рублей! Выбрали отличные обои – полосатые, чтоб потолок казался выше…
С новыми обоями комнатка стала настоящим дворцом! На радостях и на кухоньке стены перекрасили! А в коридоре сделали модные оштукатуренные стены! Сами делали! Все по науке, как учили на уроках труда. Вот только когда стены высохли… Случилась одна неожиданность. Стены вышли загадочного темно-синего цвета. Но все радовались как сумасшедшие! Старушка химичка смеялась и дурачилась вместе со всеми, даже помолодела от этой суеты. А дети, проучившиеся у нее почти пять лет, только в этот день заметили, что химичка-то вроде бы и не такая уж старая, вовсе не занудная, а очень даже компанейская, веселая. И глаза у нее синие. Под «загадочный» цвет коридора…
Аслан, от волнения не поднимая головы, прошел мимо того места, где когда-то стоял его родной дом, боясь увидеть осколки собственной судьбы, собственного погибшего счастья.
А может оказаться под ногами семейный альбом с дорогими фотографиями…
Нет, его бы подобрали…
Или кусочки бабушкиного сервиза…
Или обрывки маминого праздничного платья…
Последние метры Аслан шел с закрытыми глазами. И мысленно навеки прощался с родными развалинами.
По бывшей улице Космонавтов он вышел на руины улицы Мира и повернул налево – в направлении к Центральному базару.
Среди разных мелких вещей, что Аслану возвратили на проходной в Чернокозове, на удивление, были и деньги. Не очень-то много, но можно было надеяться, что хватит на проезд до Назрани. Или до Слепцовска. А там…
Аллах поможет. Мир не без добрых людей.
А если денег не хватит, можно отправиться и пешком. Люди говорят, что за неделю пожилые женщины с узлами и чемоданами, с малыми детьми на руках добираются. А молодой мужик один, налегке!
На Центральном базаре ему сказали, что рейсовый автобус до Слепцовска уже ушел. Единственный автобус только в первой половине дня отправляется туда, чтобы засветло вернуться обратно. Теперь нужно ждать до завтра. Какой-то слепцовский частник на обгоревшем «пазике» набил полный салон, уцепиться не за что. Аслан поднажал, стараясь втиснуться до закрытия дверей.
– Дорогой! – крикнул ему усатый шофер из кабины. – Отойди! Отпусти автобус! Я так не поеду! Видишь сам, что уже некуда! Отпусти, пока люди тебя не отцепили! Не обижай нас!
Народ зло зашипел, тетки нахмурились под черными платками. Пришлось отцепиться. Скрипучие двери с трудом закрылись. Перед самым его лицом.
– От Минутки такси можешь взять, – посоветовал сердобольный владелец автобуса. – На улице Сайханова. От подземного перехода.
– Знаю. – Аслан разочарованно махнул ему на прощанье рукой.
Он еще немного послонялся без толку на рыночной площади, раздумывая, как бы лучше поступить – искать ли сегодня ночлег в городе и поехать на рейсовом автобусе завтра? Где можно отыскать кого-нибудь из знакомых? Можно ли попроситься к ним? Или уж лучше сегодня топать на Сайханова и подсаживаться четвертым в такси? Хватит ли денег на такси – вот главный вопрос.
– Гражданин! – Какой-то странный мужчина в пиджаке с меховым воротником осторожно тронул Аслана за рукав. – Я видел, что вы не поместились в автобус…
– Да, – насторожился Аслан.
– Вы один?
– Один.
– Дело в том, – как-то испуганно проговорил странный мужчина, – что я еду в Слепцовск. Могу и вас подбросить. Если вам надо, – добавил он шепотом.
– Мне до Назрани нужно, – признался Аслан. – А сколько это будет стоить?
– Договоримся, – кивнул мужчина. – Идите за мной. Но не рядом, а немного позади. Я первый пойду, а вы потом… Замечайте, куда я иду.
И странный мужчина, не оборачиваясь, засеменил в толпу, мелькнул за ларьками и юркнул в ближайший двор.
Безответственный внутренний голос уговаривал Аслана довериться и пойти за этим странным типом. Но, переждав первый порыв доверчивости, подумав немножко, Аслан все-таки решил быть осторожным. Мало ли что и кто ждет его? Неспроста же этот странный мужик заманивает его в укромный уголок? Надеется деньги отобрать? Или извращенец? Наверное, компания шпаны караулит доверчивых лохов в каком-нибудь разрушенном подвале. Потом бьют, грабят. Они рассчитывают, что человек не может ехать далеко без денег…
– Я так и знал, – зашептал голос над ухом Аслана, – что вы меня потеряете.
Перед ним снова возник человек в пиджаке с меховым воротником.
– Да я как-то еще и не решил, ехать мне или нет? – замялся Аслан.
– Вы боитесь меня, а я боюсь вас, – улыбнулся странный человек. И лицо его стало добрым, по-детски наивным. – Так мы и будем…
– Почему вы тут, на площади, открыто не набираете пассажиров? – прямо спросил Аслан.
– Тут только свои люди стоят. Они держат это место. Крыша. И они решают, кто повезет и куда. Деньги забирают.
– А на Сайханова?
– Там они и есть. А здесь только эти… Боевики. Гоняют. Чтоб все туда шли.
– Значит, вы нарушитель местных законов? Вас поймают, нам обоим достанется?
– Никакой я не нарушитель, – обиделся человек. – Совершенно другой случай. Ладно… Тут вот какой казус. Я еду сам по себе. Мне к родственникам надо в Слепцовск. А один ехать боюсь. Нужен попутчик. Но тоже… Надежный. А то, знаете ли…
– Вам нужен охранник?
– Ну…
– По-вашему, я похож на охранника? – спросил Аслан с нескрываемой иронией.
– Знаете, – странный человек оглянулся, – по одежде, по всему видно, что вы человек бывалый. А по лицу можно определить, что вы порядочный человек.
– А вы физиономист?
– Да. В определенной степени. Приходилось работать с большими… людскими потоками.
– Интересно, – поднял брови Аслан.
– Давайте отойдем. На нас уже смотрят, – заволновался странный физиономист. – Идите за мной.
И он повторил свой замысловатый трюк по запутыванию следов.
Аслан спокойно огляделся и не заметил вокруг ничего подозрительного. Он совершенно уверенно пошел за ларьки, перепрыгнул канаву и пробрался по мусорным завалам во двор полуразрушенного дома. В уцелевших частях ютились люди, женщины вывесили белье на просушку, старики о чем-то серьезно переговаривались у беседки, кивая друг другу папахами.
Пройдя через двор, Аслан очутился на пустыре, похожем на дворовое футбольное поле. Вытоптанная середина, чахлая травка по краям, друг напротив друга стоят самодельные ворота из неструганых жердей. На дальнем краю этого спортивного сооружения пыхтела помятая, ржавая «Нива» неопределенного светлого окраса.
Из кабины странный человек помахал Аслану рукой, подбадривая его и зазывая.
– Хорошо, что машина действительно есть, – вздохнул Аслан, подходя ближе.
Убедившись, что водитель в кабине один, Аслан опасливо приоткрыл дверцу:
– С нами никто больше не поедет?
– В том-то и беда, что у меня никого больше нет. Если бы был кто-то, я бы вас не пригласил, – сообщил странный человек. – Да и вообще не поехал бы. Садитесь быстрее.
Аслан сел и захлопнул за собой дверь.
– Ну, как говорил Гагарин, поехали! – провозгласил хозяин машины, и они плавно тронулись в путь.
Проехали по тряскому бездорожью, миновали какие-то заброшенные огороды, землянки, сарайчики, в которых тоже жили люди – на керосинках кипятили что-то в огромных алюминиевых кастрюлях, чумазые полуголые дети копались в пыли. И вечные старики в папахах…
– За город выскочим, – сказал водитель, – там будет легче. – Если нарвемся на ментов или военных, то вы мой шурин. Или деверь… То есть муж сестры моей жены. У жены сестра, а вы ее муж. Ладно? Жену зовут Лена.
– Лена? – удивленно переспросил Аслан. – Вашу жену или мою?
– Мою. Что вас удивляет?
– Да ничего. Меня зовут Аслан, а вас?
– Евгений Валентинович Еникеев.
– Вы русский?
– Татарин. И жена татарка. У вас жена – татарка. Зовут ее Катя.
– Разве Катя татарское имя? – снова удивился Аслан.
– Наверное. Я не задумывался. У меня совершенно другая специальность. Это надо бы уточнить у филологов. – Водитель выехал на асфальтированную дорогу.
– Я и есть филолог, – сказал Аслан. – В некотором роде. Учитель. Бывший.
– Мы с вами бывшие коллеги. Я вам про свою жену рассказываю не для развлечения, а для конспирации. Чтобы вы не запутались при опросе. А как ваше полное имя, отчество, фамилия?
– Аслан Арбиевич Магомадов. Мне тридцать пять лет. Жил в Грозном. На улице Космонавтов.
– Знаю такое место, – обрадовался Евгений Валентинович. – Я туда часто ходил в кино. Летний кинотеатр «Машиностроитель» знаете?
– Из окон квартиры половину экрана видно было! – похвастался Аслан.
– Значит, вы жили в доме ученых… Мы всегда старались на второй сеанс попасть, когда темнее. – Евгений Валентинович испытующе поглядел на Аслана.
– Вы меня проверяете?
– Проверяю.
– Было два сеанса. На девятнадцать и на двадцать три.
– Точно! – засмеялся Евгений Валентинович.
– Ну я тоже вас проверю, – насупился Аслан, – раз вы такой любитель кино… А кинотеатр «Юбилейный» вам приходилось посещать?
– Не городите ерунды, Аслан Арбиевич, – обиделся Евгений Валентинович. – Я жил напротив Дворца пионеров. На проспекте Орджоникидзе. А вы тут всякую чушь порете! – повысил он голос. – Проверяете меня, будто это я преступник!
Они замолчали оба. Евгений Валентинович напряженно всматривался в дорогу, Аслан отвернулся.
– Я, конечно, понимаю, до какого сумасшествия я докатился, – печально сказал Евгений Валентинович. – Но это, по-моему, неизбежно… В этом безбашенном мире… Что еще нам остается, как только не сойти с ума? – И добавил без паузы: – У меня нет жены. Уже три месяца. И сестры ее нет. Пропала…
Аслан молча смотрел в окно на воронки, развалины домов, бетонные блоки. Вот проехал БТР с солдатами федеральных сил. Вид у солдат был уставший, измученный, полевая форма сплошь была покрыта засохшей грязью.
– Не обижайтесь, – тихо произнес Евгений Валентинович. – Нам всем досталось.
– Я понимаю, – ответил Аслан, поворачивая грустное лицо к водителю. – Меня сегодня выпустили из Чернокозова.
– Как? – поразился водитель. – Не может быть! А за что брали?
– Ни за что. Сами понимаете – раз выпустили…
– Знаете ли, молодой человек, – Евгений Валентинович доверительно посмотрел на пассажира, – я долго думал над причинами всего происходящего с нами.
– Я тоже, – ехидно заметил Аслан.
– Все мы думаем об одном, это правда. И все по-разному.
– Согласен.
– Так вот мне кажется, что среди миллиарда причин, приведших нас к неизбежному трагическому результату, есть и одна, прямо скажем, мистическая…
– Так вы не только учитель физиономики? – снисходительно усмехнулся Аслан.
– До войны я преподавал марксистско-ленинскую философию в Нефтяном институте. Тогда другой философии не было. А я был. Был доктором философии. Профессором…
– Да? – искренне поразился Аслан и пожалел о том, что разговаривал с философом в таком высокомерном тоне. – Извините…
– За что?
– Ну… Я вас слушаю!
– Так вот… Вы хотите, чтоб я рассказал вам о ленинской философии?
– Нет, о мистической причине.
– Вы, как образованный человек, как несомненный патриот, наверняка знаете биографию Хаджи-Мурата.
Профессор выждал паузу. Аслан не проронил ни слова. И Евгений Валентинович продолжил:
– Я лишь напомню, если позволите?
– Внимательно слушаю вас. – Аслан даже голову чуть заметно склонил.
– Не придавайте моим словам слишком большого значения. Это частное мнение совершенно отчаявшегося человека.
– Простите, Евгений Валентинович, мне очень интересно.
– Впервые в истории Хаджи-Мурат упоминается в 1834 году. Он сел на престол в Хунзаре. А сел потому, что его брат убил законного хана Аварии. В мечети! Вы понимаете, что это такое – человеческое жертвоприношение в храме Божием?
– Понимаю. У русских Иван Грозный начал свое свирепое царствование с убийства в церкви. Боярина Репнина, кажется, в алтаре зарезали…
– Это одно из главных сатанинских таинств! – испуганно проговорил профессор ленинской философии. – Дальше больше… Я не буду разворачивать перед вами всю последовательность их служб и празднеств… Поверьте мне, Хаджи-Мурат, как и Ленин, прошел их в необходимой последовательности. Через семнадцать полных лет в 1851 году в Буйнакске… Как говорят народные предания, Хаджи-Мурат «шакалом напал на аул, убил хана, взял в плен его жену и детей и, как подлый хищник, скрылся в чеченских горах». В этом же году он предал Шамиля и перешел на сторону русских.
– Представляю их удивление! Это все равно как если бы Хаттаб перекинулся к федералам.
– И всех своих ваххабитских наемников перетянул бы, – уточнил профессор. – А через год он и от русских сбежал. Но неудачно. На следующий же день его настигли карабахи и лезгины.
– У Льва Толстого все подробно описано.
– А знаете ли вы, где похоронен Хаджи-Мурат?
– По-моему, где-то в районе Нухи?
– Правильно! Это на территории нынешнего Азербайджана. Но… Приготовьтесь, молодой человек! Слушайте меня внимательно! Хаджи-Мурат похоронен не весь!
Аслан вытаращил глаза.
– Сначала отрубленную голову Хаджи-Мурата заспиртовали и отослали в Тифлис на опознание.
– Как и голову царя Николая Второго.
– Правильно! Потом голова Хаджи-Мурата была переправлена в Петербург. В Кунсткамеру! У этого сатанинского экспоната и номер есть! 6521-й.
– А сейчас где она?
– Там же. Хранится в запасниках.
Впереди на дороге показался военный пост.
– Вот, – выдохнул Евгений Валентинович, – мне и кажется, что нужно нам эти останки похоронить. Соединить тело и голову. Соблюсти религиозные обряды – все как положено… Чтоб отвести от нас сатанинское проклятие.
– Говорят, голову Николая Второго тоже еще не нашли.
– Русские тоже мучаются. У них еще один бес – Ленин без погребения под стенкой валяется.
Постовые милиционеры издали помахали автоматами – приказывали остановиться.
– А почему мы, чеченцы, должны расплачиваться за какого-то дагестанского иблиса, за русского беса?
– У Бога нет различия между детьми. Мы все – одна семья. Почему мы, татары, умираем на вашей войне? – торопился высказаться профессор, притормаживая у КПП.
Милицейский патруль проверил документы у Евгения Валентиновича и у Аслана, все по очереди покрутили в руках его справку об освобождении из Чернокозова.
– Драпаешь? – совершенно равнодушно спросил офицер.
– Никого в живых не осталось, – честно признался Аслан. – Хочу в России отыскать родственников.
– Привози их домой. – Офицер протянул Аслану документы. – Скоро мир наступит, надо будет снова людьми эту землю населять.
– Найдутся желающие, – горько усмехнулся профессор.
– Это наша страна, – твердо заявил офицер. – И нам Аллах приказал жить здесь. Проезжайте! Отпускаю вас на время. Оба должны вернуться! Ясно?
И этот якобы грозный приказ прозвучал как пожелание жизни, мира, счастья!
– Спасибо вам. – Аслан чуть заметно поклонился и отступил к машине.
– Все кажется мне чрезмерным, странным и ненастоящим. – Евгений Валентинович залез в кабину своей потрепанной «Нивы». – Этот сентиментальный ментовской капитан. И эта разбомбленная земля, и эти кордоны, и эти люди с оружием.
– Дело не в окружающем. Это у вас, наверное, марксизм-ленинизм до сих пор перед глазами.
– Может быть, вы и правы, – охотно согласился Евгений Валентинович. – Скоро Слепцовск, я вас там высажу. Вы сможете самостоятельно добраться до Назрани?
– Ну там ехать-то всего минут пятнадцать! – Аслан убрал документы во внутренний карман.
– В мирное время и по неразбитой дороге, – тяжело вздохнул профессор. – Ну что мне с вами делать? Придется потом одному из Назрани возвращаться.
– Не знаю, хватит ли у меня денег?
– Бросьте вы ерунду городить! – вспылил Евгений Валентинович. – При чем тут деньги? Я же вам сразу заявил, что мне нужен только попутчик. А может, мне вам денег дать? Вы же далеко едете? Вам на билет хватит?
Аслан только плечами пожал.
В Назрани он понял, что денег в обрез – хватило только на плацкартное место до Москвы. Евгений Валентинович помялся-помялся, да и приплатил немного – на постель, и еще дал двадцать рублей – перекусить в дороге.
– Спасибо, профессор. – Аслан был бесконечно благодарен за помощь. – Я обязательно верну! Я не забуду!
– Возвращайтесь! Я буду ждать! Обязательно возвращайтесь! Как мент приказал – с женой и с детьми. С братом, сватом! Со всеми своими, кого разыщете.
– Я сына еду искать.
– Найдете, привозите ко мне. Я его философии выучу.
– Ленинской?
– Не шутите так, молодой человек!
– Простите, я же не хотел вас обидеть.
– Мне ехать пора. Темнеет…
И они расстались, мало веря, что судьба еще когда-нибудь сведет их вместе. Евгений Валентинович покатил по своим делам в Слепцовск, торопясь успеть, пока еще светло, пока еще можно проскочить. Аслан пристроился на вокзальной скамейке ждать до вечера.
Два раза его тормошили милиционеры, проверяли документы, но придраться было не к чему.
Подали к перрону состав. Ничего другого Аслан и не ожидал – нужный вагон оказался в самом конце платформы.
У дверей милиционеры еще раз проверили документы и билет.
В вагоне, не дожидаясь отправления, Аслан расстелил на верхней полке чахлый железнодорожный матрас, у пожилой проводницы досрочно выпросил постельное белье. И через несколько минут с удовольствием растянулся на холодной и чуть влажной простыне. Заснул сразу же. И во сне даже не заметил, как бесшумно и плавно тронулся скорый поезд.
Под стук колес хорошо спится.
И снова Аслан оказался дома – мама, лежа в гамаке, кричит с балкона, зовет обедать…
На кухне отец в переднике вытирает руки и ставит тарелки на стол, глядя прямо в душу печальными глазами…
Мальчишки стоят перед кирпичной стеной, увитой переплетениями дикого винограда.
– Чтобы вырос такой закрученный, такой толстый ствол у простого дикого винограда, – серьезно говорила черноглазая красивая девочка, – нужно… тысячу лет!
– Тогда и кирпичей не было! – смеялись мальчишки. – Как мог вырасти виноград на этой стенке, если стенки еще не было?
– Вы, мальчишки, дураки! – заплакала красавица.
И из ее глаз посыпались жемчужные слезы – они катились по траве и терялись.