После успешного нападения на колонну общий настрой добровольцев явно изменился. Большинство их долго ещё ходили в приподнятом настроении и радовались, как дети. Их значимость в собственных глазах существенно возросла, они теперь не просто бродили по району, периодически отсиживаясь в том или ином селе – они участвовали в настоящем бою, и теперь на их счету было целых восемь солдатских жизней! Но прошло время, праздничная эйфория улетучилась, и отрядовцы вновь подступили к своему командиру, в нетерпении спрашивая: когда же снова в бой? Теперь атака какой-то тыловой колонны их не устраивала, они горели желанием участвовать в настоящем, масштабном деле, в котором будет возможность пролить не литры, а целое море русской крови. Они жаждали боя, о котором долго бы вспоминали во всей Чечне… Цагараеву по душе были такие вопросы, но он только загадочно улыбался и говорил:
– Успеете ещё. Скоро никто из нохчей без дела не останется!
Через неделю Салман действительно собрал всех и, придав своему лицу как можно больше значимости, объявил:
– Завтрашним утром покидаем село. В горах намечается крупная акция, наша задача – перекрыть ущелье и продержаться до полудня. Если всё получится в горах, то обороняться уже придётся самим русским.
– А если не получится? – озвучил вопрос Далаев Нуради, вертевшийся на языках у всех.
Цагараев снисходительно хлопнул его по плечу и решительным, не допускающим никаких возражений тоном, заявил:
– Должно получиться! Если же нет – отойдём по приказу, как подобает боевому подразделению армии Ичкерии!
– Что, одни будем ущелье удерживать? – уточнил один из ичкерийцев, стараясь придать своему голосу безразличие – И что это за ущелье такое?
Их главарь в ответ напустил на себя ещё больше важности и загадочности. Глядя куда-то в сторону от вопрошающего, он сквозь зубы процедил:
– Не одни будем.
Но, видя, что такой ответ не устраивает всех, добавил торопясь:
– Ещё Солтаханов Хусаин со своими подойдёт. У него людей много, вместе с нами полторы сотни наберётся. А о месте операции и других подробностях – завтра узнаете, перед самым отъездом.
– А почему сегодня нельзя? – возмутился Нуради.
– Потому что нельзя! – перешёл в крик Цагараев – Всё утром! Так спокойнее будет.
Он ушёл, но его люди не торопились расходиться. Они, разбившись на мелкие группы, ещё час обсуждали предстоящее завтра событие и гадали о том, что было недосказано их командиром. Как-то быстро наступил вечер, ветер утих и землю окутал туман. Ещё через час упали сумерки, всякое движение прекратилось, и село погрузилось в сон.
В заданном районе отряд собрался, как и планировалось, к девяти утра. Как обычно, все блок – посты миновали без происшествий и особых материальных затрат. Неожиданно сквозь свинцовую пелену облаков робко проглянуло солнце, но тут же скрылось и оттого небо над головой показалось ещё более хмурым, чем прежде. Высадившись из машин, люди шли по склону, сгибаясь под тяжестью боеприпасов, сминая высокую мокрую траву. Но, несмотря на крутость подъёма, устать они не успели, так как идти пришлось недолго. Через двести метров возвышенность плавно перешла в ровную площадку, в глубине которой ютилось село. За ним зеленел лес, который, словно пушистым покрывалом, ровным слоем окутывал нависающие горы. На краю площадки их уже ждали. Более сотни ичкерийцев уже расположились здесь, обживая удобные для ведения огня позиции. Навстречу Цагараеву вышел приземистый плотный мужчина с аккуратно подстриженной бородой. Они обменялись приветствиями и традиционно обнялись, после чего Солтаханов сразу же повёл Салмана к ближайшему выступу у дороги.
– Вот здесь и вправо, до самого конца площадки, места занимайте. Не возражаешь?
Цагараев осмотрелся. Внизу, в какой-то сотне метров петляла дорога. Отсюда просматривался довольно широкий её участок, и предполагаемые цели открывались бы полностью на обширном, насколько позволял сгущающийся на глазах туман, пространстве. Но в затяжном бою этот плюс запросто мог обернуться в жирный минус, так как огневые средства военных также имели возможность сосредоточить массированный огонь на этом участке местности. «Нечего сказать, удружил! – подумал он с неприязнью – Сам успел выгодные позиции занять, а мне места для смертников оставил!» Но в данной ситуации спорить не приходилось, и лицо Салмана расплылось в добродушной улыбке:
– Как скажешь, Хусаин! Мы этих собак с любого места бить привыкли.
Солтаханов спрятал в усы довольную усмешку, мгновенно посерьёзнел и протянул руку в сторону разросшихся у поворота грунтовки кустов.
– Вон напротив них фугас. Правее, через каждые пятьдесят метров, ещё два заложены. План простой: как появятся русские – подрываем фугасы и бьём из всего, что имеем. Я видел, у тебя гранатомётов хватает, да и пулемётов тоже! Я со своего края дополнительно ещё двумя агээсами поддержу, ну остальными стволами тоже, разумеется!
Он бросил ещё пару фраз и заторопился прочь, в то время как Цагараев уже приступал к расстановке своих людей вдоль отведённого ему рубежа. На самом уступе он решил расположить два крупнокалиберных пулемёта и ещё десяток стрелков, в распоряжении которых имелось четыре противотанковых гранатомёта, позволяющих вести вполне эффективный огонь по бронетехнике.
– Время советую не тратить, прямо сейчас начинайте окапываться! – посоветовал он отобранным им «счастливчикам».
Те, видимо, нисколько не догадывались, какое счастье им привалило на самом деле, и совет своего командира дружно проигнорировали. Чеченцев вообще весьма трудно укорить в какой-либо любви к процессу сооружения укреплений, в том числе земляных. Как правило, делать такую работу за них приходилось русским рабам или пленным, что фактически означало одно и то же. Но сейчас таковых поблизости не было, да в ближайшее время и не предвиделось. Подумав, за лопаты взялись только двое – Сулейманов Ибрагим и ещё один бородач, участвовавший уже в боях под Шали прошедшей весной. Ибрагим никогда не чурался труда и именно по этой причине Салман взвалил на него обязанности пулемётчика. Позировать с таким оружием перед объективом нравилось всем, но постоянно таскаться с этой ношей согласился бы не каждый. Нрав у Сулейманова был покладистый, и Цагараев об этом знал. И вот теперь он, отнюдь не богатырского сложения, стал неразлучен с «доверенным» ему тяжеловесом. Оба мужчины молча копали землю, не обращая внимания на насмешки своих товарищей, пока не вырыли вполне пригодные для стрельбы лёжа окопы. Ибрагим замаскировал бруствер срезанным дёрном, так, как его учили в срочную ещё при Союзе, установил пулемёт, и лишь тогда безмятежно развалился на траве. Миновал час, за ним второй, и цагараевцы успели изрядно продрогнуть, но русских всё не было.
Они появились ближе к полудню, причём появились оттуда, откуда их никто не ждал – со стороны гор. Сначала слева и чуть выше раздался приглушённый шум двигателей, затем из сгустков тумана показались боевые машины. Рота внутренних войск меняла дислокацию и, следуя на равнину, о приготовленной здесь засаде ровным счётом ничего не знала. Но, совершая марш, войсковики ни на минуту не забывали, что совершают его на фактически вражеской территории, а потому были настороже, чего никак нельзя было сказать о чеченцах. К этому времени тем давно наскучило ожидание и, не обнаруживая русских со стороны равнины, они восприняли приближающуюся с гор колонну как обещанное подкрепление. Едва заслышав шум моторов, ичкеры вскочили со своих мест и с восторженными криками сбились в отдельные группы. Стоя в полный рост, они всё ещё ошарашено глазели на выплывающую из тумана технику, когда башенные стволы уже разворачивались в их сторону. Ещё через мгновение, всего лишь отчасти открывшаяся их взору колонна, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановилась, и с бортов боевых машин, образовывая ломаную цепь, посыпались бойцы. И только тут чеченцы, продолжая стоять в полный рост, словно очнувшись ото сна, открыли беспорядочную пальбу. В ответ сразу же заговорило русское оружие. Разрывы подняли комья земли, посылая в плоть воющие осколки, а летящий от дороги свинец заставил противника залечь и ползти, ползти прочь от убийственного огня.
– Взрывай фугасы, взрывай! – кричал вжавшийся в землю Цагараев, поднеся «Моторолу» к самому рту.
Внизу, под склоном, громыхнуло три взрыва, но когда Салман поднял голову, то увидел, что особого вреда они не принесли. Первый вздыбился как раз между головной и последующей машинами, оставив осколки в телах двух бойцов, другие вообще обозначились на пустых, так и не занятых военными местах. От цепи солдат донеслись команды, и русские пошли в атаку, с каждой минутой сокращая расстояние до устроившего засаду врага. Кто-то ещё пытался огрызаться редкими очередями, кто-то лежал, боясь поднять голову под прикрывающим бойцов огнём БМП, но всё больше и больше становилось тех, кому уже никогда не суждено было встать с земли. Когда атакующая цепь сократила расстояние вдвое, повстанцы побежали. Они бежали, как и подобает джигитам, с визгом и криками, неслись, словно неукротимая волна, неслись прочь, оставив в панике своих раненных товарищей. И в первых рядах, словно на крыльях, неслись оба их боевых командира. Оставалось всего несколько огневых точек, но и они под сосредоточенным огнём русских смолкали одна за другой.
Ибрагим лежал в вырытом им углублении, посылая короткие очереди в приближавшихся солдат. Рядом, в пятнадцати метрах, в своём окопе навсегда затих бородач. Вокруг стоял сплошной грохот от разрывов, над головой выли осколки, а разбитый бруствер всё чаще принимал на себя смертоносный свинец. Сулейманов видел, как к селу и дальше в горы бежали остатки обоих отрядов. Он не знал, оказывает ли ещё кто-нибудь сопротивление военным, или же ему последнему суждено умереть тут, на этом изрытом снарядами уступе. Но, несмотря на это, он снова и снова заставлял себя приподниматься и прижимать к плечу приклад пулемёта, всем телом ощущая его толчки при выпускаемых очередях. Он так и стрелял, пока сверху, по навесной траектории, не шлёпнулся рядом осколочный выстрел, выпущенный из подствольника. Коротко блеснул разрыв, и мгновенно обожгла резкая боль. В глазах помутилось и Ибрагим, теряя сознание, выпустил из рук оружие.