Предлагаемая читателю книга принадлежит перу замечательного человека – Ивана Петровича Сидорова, доктора физико-математических наук. К великому несчастью, в прошлом году он покинул сей бренный мир. Но он оставил после себя то, что наконец увидит свет в форме книги – наиболее полного собрания его мыслей и идей, – и что особенно ценно – изложенных им самим, из первых рук, из первых уст, из первых глаз, от первых муз (по пословице).
Иван Петрович родился, казалось, в совсем ничем не примечательном городке Нештатинск, затерявшемся в одном из анклавов нашей необъятной a mari usque ad mare Родины.
Он был поздним ребенком у своей матери, потому она щедро изливала на него все тепло и ласку созревшей для материнства женщины. Отца своего он не знал, спрашивал у матери несколько раз. Мать уходила от ответа, сын не настаивал, а с годами стало уже совсем неважно.
В школе мальчик заинтересовался сначала астрономией, которая в конце концов привела его к физике, та – к химии, а оттуда и до биологии, как оказалось, рукой подать. При этом и гуманитарными дисциплинами Ваня не пренебрегал, тем более что давались они ему без особого труда. Он начал рано сочинять стихи, прозу, а также задумывал написать что-то вроде поэмы с названием «Аналогии», где хотел бы собрать микро-макро параллели между различными явлениями природы, метя в сердцевину самых основ мироздания. Дома он любил сесть у круглого зеркала в прихожей над телефонной тумбочкой, натянуть на голову круглую металлическую сетку для промывания овощей и фруктов, одной рукой поднести ко рту карандаш, взять в другую коричневый кожаный блокнот и, сделав задумчивый вид, изображать из себя Сапфо как на известном портрете кисти неизвестного живописца.
Но подлинно расцвел ИП на университетской скамье. И это заметно было во всем: в его успехах научных и в его успехах жизненных – думал даже жениться, но решил отступить, не торопиться. А потом женой ему стала Урания и ее сестры – свояченицами.
Иван Петрович стал подлинным Ломоносовым и Кулибиным наших дней. Обоими в одном лице. Он был ученый-самоучка (автодидакт), одинаково интересовавшийся и физикой, и биологией, и лингвистикой, и всеми остальными науками, не чурался и наукологии. Не побоимся быть обвиненными в преувеличении и скажем со всей твердостью издателя, что кругозор его был соразмерен горизонтам всенеобъятной вселенной, пусть и не в том смысле, что он исчерпал все и достиг самого дна мироздания, но в смысле горизонтоохватывающей своей способности, так сказать, и в смысле темовмещения – от мельчайшего до величайшего, от нижайшего до высочайшего, от посюстороннего до потустороннего. Причем он не просто интересовался, но активно занимался всем этим, высказывая смелые идеи, предлагая оригинальные подходы к решению застарелых и заскорузлых задач (как несомненно заметит внимательный читатель, его незамыленный глаз видел то, на что давно уже никто или не обращал внимания, или что человечество отчаялось уже разглядеть во всех подробностях, где уж там познать!) – в т.ч. и «проклятых вопросов».
Наука не просто занимала И.П., но по-настоящему зачаровывала. Буквально все в своей повседневной жизни он пытался осмыслить как научный факт. Так однажды, увидев качнувшуюся под взлетевшей птицей ветку, он тут же исчислил у ветки скорость раскачки, угол отклонения от оси ее стабильности, максимальную амплитуду качания, засек время угасания этой амплитуды и даже вывел рабочую формулу, чтобы можно было и впредь рассчитывать колебания веток после взлета с них птиц прямо на месте и безотлагательно.
Но в отличие от амплитуды качания ветки мысль И.П. на этом не угасла, а наоборот стала набирать силу, вопреки всем законам физики и природонатуральной энтропии. Выведя формулу, он задался следующим, более широкомасштабным вопросом: а не сопоставимо ли колебание веток от ветра или от прыжков белок и других мелких грызунов, равно как и прочих древолазающих и – прыгающих животных, с колебанием ветки от вспархивающей птицы? (В скобках заметим, что новый отряд – dendrolazans-dendropolzans – в биологический терминологический обиход предложил ввести именно И.П.) Так И. П. пришел к необходимости вывести закон колебания древесных веток вообще.
Но и на этом наш Ломоносов не остановился: он сравнил колебания древесных веток с колебаниями веток кустарников. А потом он задался вопросом: каково сопротивление – ведь колебание вызывается в сухом остатке именно сопротивлением веточного вещества веществу птичьих (или сопоставимых с птичьими, в случае с dendrolazans и -polzans) конечностей – каково сопротивление одного материала другому, от которого с известной силой толчка это последнее отрывается? И насколько сопротивление это зависит от (NB) намеренности, интенциональности толчка?
Таким образом, начав с тривиального взлета птицы и качнувшейся от этого ветки, И.П. уточнил слишком общо и не до конца сформулированный закон Ньютона о действии, которое равно противодействию. Как широко известно в кругах, близких И.П., именно так родилась блестящая поправка И.П. ко второму закону Ньютона: он свел воедино действие-противодействие, сопромат и целеполагание, иными словами, ввел в научный обиход переменную намеренности действия, без которой закон оставался неполным несколько сот лет – и никто этого даже не замечал! А ведь и в самом деле действие может быть намеренным, и тогда противодействие (читай: сопротивление материалов – отсюда, сопромат; кстати, сокращение, столь популярное сегодня, ушедшее в народ, первым употребил в курилке тогдашней Ленинки, между прочим, что бы там ни говорили, именно И.П.!), как подтверждает опыт, активней, чем в случае действия ненамеренного.
Некоторые восхищенные этой мыслью (простой, как и положено быть всему гениальному) отечественные ученые снеслись с Нобелевским комитетом по премиям в области физики, и там пообещали обязательно наградить И. П. Но – воистину: не верь никому! – время церемонии приближается, а приглашения все нет и нет. Хорошо, ждем… Год следующий. А от комитета – ни ответа, ни привета. И еще год проходит. И еще. Ни гугу. Только несколько лет спустя все выяснилось, и то через знакомых, по неофициальным каналам, обходными путями, почти случайно. Оказалось, даже в Нобелевском комитете, этом, казалось бы, храме всех девяти муз, правит бал та же банальная бюрократия, фактически самопровозгласившая себя одной из сестер – «музой» номер 10, если хотите. Эта дама, с ног до головы увитая красными и розовыми лентами, решила передать дело Ивана Петровича из комитета по физике в комитет по премиям мира (справедливо, впрочем, – надо отдать ей должное, – уловив не только физическую, но и этическую составляющую поправки Сидорова к закону Ньютона, как та официально была названа для протокола, обнародованного задним числом). Ну это и понятно: гениальный в одном – гениален во всем, и трудно порой решить, по какому комитету проводить блестящую, междисциплинарную по своей сути идею. Но при переносе из одного комитета в другой папка с делом, представьте, затерялась! А ведь Иван Петрович передал в Нобелевский комитет существовавшую лишь в одной-единственной копии формулу – запечатленную на картонном клочке от пачки «Беломора», который подвернулся ему под руку в кармане брюк в исторический момент наблюдения за колебанием ветки, описанный выше. И вот утрачен и клочок, и в порыве научного озарения спешно набросанная на нем гениальная формула – утрачены, увы, навсегда! Как рассеявшийся дым выкуренной, из все той же пачки «Беломора» папиросы!
Оправившись от удара, сегодня мы благодарим судьбу за то, что сохранилось от этого нового Ломоносова хоть то, что сохранилось.
Как было сказано выше, И.П. не только новый наш университет, он и мастер-изобретатель Кулибин. Кстати, любопытно, что И.П. был еще и левша (sapienti sat – разумеющий да уразумеет)! Он изобрел и сам смастерил целый ряд приспособлений и механизмов, действующих моделей и аппаратов, которые могли самостоятельно и лишь с незначительной топливно-энергетической подпиткой (которой можно смело пренебречь) двигаться, вращаться, летать и проделывать разные операции от счетно-исчислительных до забавного гримасничанья и подмигивания игрушечных человечков! Таким образом, можно смело утверждать, что Иван Петрович вплотную подошел к решению проблемы конструкции вечного двигателя, в возможность создания которого свято, подвижнически верил. Как смеялся он над горе-физиками, которые свое бессилие решить задачу оправдывают пораженческой псевдологикой известного чеховского персонажа: мол, этого не может быть никогда!
На страницах этой книги непредвзятый читатель найдет богатую, щедрую россыпь бисера – практических идей и задумок нашего Кулибина. И все это не просто пополнение общечеловеческой копилки знаний или, как сказал бы Вернадский, обогащение ноосферы. Реализация даже небольшой части его идей в народном хозяйстве может улучшить и облегчить жизнь огромного количества людей, преумножить богатство всей страны в целом и даже поднять ее ВВП.
Перед тем как предоставить слово самому нашему герою, пожалуй, следует отметить еще одно важное свойство предлагаемого читателю текста. Автор его – не только ученый и мыслитель, но и, не побоимся сказать, даровитый художник слова. Ссылаясь на известный спор физиков и лириков, можно с уверенностью сказать, что Иван Петрович – физик и лирик в одном лице в той же степени, в какой он в одном лице и Ломоносов и Кулибин (заметим в скобках: тут он, безусловно, напоминает нам первого не только как ученого, но и как литератора). Он физический лирик и лирический физик! Физико-лирик и лиро-физик. В этом смысле он новый наш Лукреций: о науке он пишет художественно, порой и в стихах (хоть и не рифмованных, но ведь и Лукреций не рифмовал)!
Итак, не смея более томить читателя, превращая здоровые предвкушения в патогенные танталовы муки, скажем только: то, что читатели (и, благодарение, в многочисленных копиях!) держат в своих руках, – это плоды трудов и дней Ивана Петровича Сидорова, изложенные его собственными словами и собственноручно. Пусть эта книга найдет своего благодарного читателя. Кто знает, может, и какой-нибудь служитель патентного агентства пролистает эти записки и оформит один-другой патент, пусть и посмертный. Увы, Нобелевская премия посмертно не дается, да вряд ли Иван Петрович и принял бы ее, после того как в Нобелевском комитете обошлись с одной из лучших его идей. Как бы там ни было, мы уверены, что все сидоровские идеи, мысли, наблюдения, соображения, догадки и интуитивные прозрения найдут свое достойное место в современной науке, а он сам – в пантеоне великих умов человечества.
P.S. Кстати, издание снабжено приложением – одной до сих пор бывшей неизвестною статьей ИПС, предметом которой является не что иное, как смысл жизни человеческой с точки зрения физики, и Эпилогом с последними текстами, вышедшими из-под пера ИПС. В настоящее время готовится также собрание сохранившихся СМСок и электронных писем, любезно извлеченными для нас близкими Ивана Петровича из памяти их телефонов и из почтовых онлайновый ящиков, доступ к которым нам не менее любезно предоставили спецслужбы, которых мы благодарим, но (по их просьбе) не называем.
P.P.S. Кстати, чтобы подготовить читателя к композиционной неординарности записок И. П., скажем: их то замысловатость, то игривость, то причудливость, а то и витиеватость, то легкое и свободное ручьисто-кристальное бурление, то суровое наводнение мысли, от которого не уйти, не скрыться, которое захватывает и которое влечет с собой (куда, неизвестно!) – записки эти основываются на ассоциативном сцеплении мыслей, переживаний, наблюдений, размышлений, рассуждений; махина эта, кажется, дыбится без единого замысла, без красной нити, без стержня, краеугольного камня, замкового (ср. пушкинское «Куда ж нам плыть?»). Но дойдешь до конца, остановишься, оглянешься, задумаешься, – и встанет все, как по велению свыше, на свои места и развернется гобелен вековечной вселенной, в которой живет человек, природа, в которой вращаются миры, в которой рождаются и умирают…
P.P.P.S. Указание чтецам, которые пожелают включить отрывки из публикуемого текста в свои сценические выступления: слово «атом» и его производные должны произноситься с ударением на «о», а не на «а», – физически. Кстати, и «симметрию» ударяйте на втором «и».