В 1718 году в истории Российского государства произошло необычное событие. В отношении наследника престола царевича Алексея Петровича было инициировано расследование. Сыскное ведомство имело целью выяснить факт и степень участия царевича в антигосударственной деятельности. Следствию предшествовал отказ Алексея Петровича от прав на престол, а к окончанию следствия подозреваемый скончался. Это отчасти спровоцировало кризис власти после смерти Петра I, не оставившего других наследников. Но обо всем по порядку.
Царевич Алексей был нелюбимым сыном великого отца. Причин этой нелюбви было несколько, и они ничем не отличались от причин семейных неурядиц простых смертных. Во-первых, Алексей был рожден в браке царя с Евдокией Лопухиной, отношения с которой у Петра I не сложились. Во-вторых, ввиду активной манеры управления, требовавшей постоянной вовлеченности царя в дела государства, Алексей воспитывался вдалеке от отца: сначала с матерью под присмотром своей бабки Натальи Кирилловны, а после водворения Евдокии в монастырь в 1698 году – под опекой тетки Натальи Алексеевны.
В-третьих, Петра I не устраивали управленческие задатки царевича. Об этом свидетельствует, в частности, следующий эпизод. В ходе Северной войны во время шведского наступления вглубь страны проводилась масштабная операция по приведению укреплений Москвы в состояние большей боеготовности. Башни и стены Кремля и Китай-города, рвы и другие оборонительные сооружения требовали восстановления и ремонта. Царь доверил Алексею контролировать это направление, и результат не устроил Петра I. А узнав, что во время работ Алексей уезжал в монастырь навестить мать, царь пришел в ярость.
Но последней причиной, в результате которой связь между царем и наследником престола окончательно оборвалась, стало появление на свет 29 октября (9 ноября) 1715 года у Петра I и его второй жены Екатерины Алексеевны (впоследствии императрица Екатерина I) мальчика, Петра Петровича. С рождением второго сына Петр I более не рассматривал царевича Алексея в качестве своего преемника.
11 (22) октября 1715 года, незадолго до рождения царевича Петра, царь написал Алексею так называемый «тестамент» (завещание, напутствие), в котором указал сыну на его «непотребности» к управлению государственными делами: незаинтересованность в воинском деле, телесная слабость, лень, упрямство. В заключение Петр I подчеркнул цель своего напутствия:
«… все я с горестию размышляя и видя, что ничем тебя клонить не могу к добру, за благо изобрел сей последний тестамент, тебе написать и еще мало пождать, аще нелицемерно обратишся. Ежели же ни, то известен будь, что я весма тебя наследства лишу, яко уд гангренный, и не мни себе, что один ты у меня сын, и что я сие только в устрастку пишу, воистинно (богу изволшу) исполню, ибо я за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребнаго пожалеть, лучше будь чужой добрый, неже свой непотребной.»
Алексей испросил позволения уйти в монастырь. Отец в свою очередь дал наследнику полгода срока, чтобы тот подумал и сообщил о своем окончательном выборе. Вскоре после этого разговора, в начале 1716 года, Петр I отправился в почти двухлетнюю поездку по Западной Европе.
Конфликт с отцом тяготил и пугал царевича. Воспользовавшись отъездом царя, Алексей под предлогом поездки к отцу в Копенгаген покинул страну и отправился в Вену к свояку – императору Священной Римской империи Карлу VI. Узнав о бегстве сына, Петр I отдал приказ найти и вернуть его. Царевич был обнаружен сначала в замке в Тироле, а после того, как спешно покинул Тироль и снова скрылся – в неаполитанском замке.
Получив приказ возвратить царевича в Россию, в Неаполь отправились опытные послы П.А Толстой и А. И. Румянцев. С ними же Петр I отправил царевичу грозное письмо со следующими словами:
«Буде же побоишся меня, то я тебя обнадеживаю и обещаюсь Богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лутчую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаеш и возвратишся. Буде же сего не учиниш, то яко отец данною мне от Бога властию проклинаю тебя вечно, а яко Государь твой, за изменника объявлю и не оставлю всех способов тебе яко изменнику и ругателю отцову учинить, в чем Бог мне поможет в моей истине.»
Царевич получил это письмо из рук Толстого и Румянцева, но оно не смогло побудить Алексея вернуться: опека императора Карла VI позволяла ему противостоять воле отца. Лишь дипломатические уловки Толстого и Румянцева помогли расшатать уверенность царевича в надежности укрытия. В частности, Толстой прибег к помощи местного чиновника, который якобы по секрету рассказал Алексею о планах выдать его в Россию и о том, что решение это было якобы принято на самом высоком уровне – лично императором. Сопровождавшая Алексея в побеге бывшая крепостная Ефросинья Федорова, поддавшись на уговоры послов, тоже стала склонять царевича вернуться в родные края. Алексей успел отправить шведскому королю Карлу XII послание с просьбой приютить его, но, так и не дождавшись ответа, после долгих колебаний дал согласие на возвращение в Россию.
3 (14) февраля 1718 года, практически сразу по прибытии в Москву, царевич встретился с отцом. Петр I поставил Алексея перед фактом – царевич лишался наследства и права на престол. Новым наследником назначался младший сын императора, двухлетний Петр. От Алексея требовали подписать отречение от прав на престолонаследование, присягнуть на верность новому наследнику и полностью отказаться от попыток взойти на престол после смерти батюшки. Алексей письменно дал «клятвенное обещание» «воле родительской во всем повиноваться и того наследства никогда ни в какое время не искать и не желать и не принимать ни под каким предлогом». В этом же документе царевич признал брата своего Петра истинным наследником престола и скрепил это целованием креста в Успенском соборе Кремля.
В тот же день в присутствии духовных и светских иерархов манифест о лишении царевича прав на российский престол и его «клятвенное обещание» были публично зачитаны. Такая открытость церемонии должна была зафиксировать факт добровольного отказа царевича Алексея от прав на престол и подтвердить правомерность назначения царевича Петра новым наследником престола. Однако этим дело не закончилось. Царя интересовали противники его царствования, надеявшиеся на царевича и способствовавшие его бегству за рубеж. Начались допросы и розыск советчиков Алексея.
Под прямое подозрение попали приближенные к царевичу люди: начальник петербургского адмиралтейства А. В. Кикин, духовник Я. И. Игнатьев, камердинер Иван Афанасьев, мать царевича – инокиня Евдокия Лопухина и многие другие. На допросах, проходивших в Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге, Алексей назвал всех, кто был вовлечен в его побег. При этом свою роль Алексей определял как зависимую и подневольную. Розыск в суздальском монастыре, куда была заточена Евдокия, показал, что многие насельники монастыря сочувствовали бывшей царице. В их числе оказались любовник Евдокии Степан Глебов, игуменья монастыря Марфа, ключарь Федор Пустынный, несколько монахинь. Более того, поддержку Евдокии выражал епископ Ростовский и Ярославский Досифей. Все они были казнены как участники заговора против царя. Евдокия Лопухина была предана наказанию кнутом и сослана на север, в староладожский монастырь.
После завершения допросов и казней основных преступников Алексей надеялся на дальнейшую спокойную жизнь вдалеке от государственных волнений и перипетий. Об этом он писал своей любовнице Ефросинье Федоровой еще в письме от 3 (14) февраля 1718 года, в день своего отречения: «Слава Богу, что нас от наследия отлучили, понеже останемся в покое с тобою, дай Боже, благополучно пожить с тобою в деревне, понеже мы с тобою ничего не желали, только б жить в Рожествене. Сама ты знаешь, что мне ничего не хочется, только с тобою до смерти дожить». Ефросинья сопровождала его за границу, ее уговоры стали одной из причин возвращения царевича. Однако Алексея доставили в Россию быстрее, Ефросинья же была беременна, и для нее обратная поездка растянулась до апреля 1718 года. По ее возвращении судьба Алексея была предрешена.
На допросах Ефросинья дала показания, изобличающие царевича в намерении воспользоваться войсками зарубежных монархов и низвергнуть отца с российского престола. От Ефросиньи следователи получили письма, написанные царевичем в адрес сенаторов и архиереев во время пребывания за границей. В них он указывал на свое вынужденное временное отлучение от отечества и призывал не верить слухам о своей гибели. Об этих письмах царевич ранее на допросах не упоминал. Ефросинья вспомнила и о других тайных письмах, которые царевич писал одному из архиереев (к кому именно, она не помнила), а также о многочисленных жалобах на отца своего императору Священной Римской империи.
С ее показаний следователями было записано:
«Сказывал си он же Царевич о возмущении, что будто в Мекленбургии в войске бунт, и то будто он слышал из курантных ведомостей, а по том ей же сказывал, уже де бунт в городах близко Москвы, и то из писем прямых, а от кого не сказал, и радовался тому, и говаривал, вот же Бог делает свое. А про побеге де Царевичев ведали, что он же си сказывал, четверо, в том числе, и Царевна Марья Алексеевна [еще Кикин, Афанасьев и Дубровский. – Прим. автора], а сказал де си так, что я де хочу скрытца. Он же говаривал: я де старых всех переведу, а изберу де себе новых по своей воле. Он же де когда слыхал о каких видениях, или читал в курантах, что в Петербурхе тихо и спокойно, тогда говаривал, что то не даром, может быть, либо отец мой умрет, или бо бунт будет.»
На очной ставке Ефросинья повторила свои показания, а царевич поначалу «запирался» (возражал), но затем во многом сознался. Обнаруженные факты стали предметом судебного рассмотрения. 13 (24) июня 1718 года царь объявил духовенству и светским чинам о передаче дела царевича на их суд. Отказ самостоятельно вынести решение Петр I объяснил желанием избежать ошибки и разрешить дело максимально объективно. В своем обращении царь сравнил ситуацию личного рассмотрения преступного деяния своего сына с предвзятостью врача при лечении собственной болезни.