Когда спускался вечер, Роман Непомнящий всегда совершал пробежку: три километра в одну сторону, три обратно. Бежал он по тропинке вдоль берега Байкала. Иногда тропа уводила ближе к лесу, к выпирающим из земли корням вековых сосен. Однажды Роман заметил, как из кустов на него смотрит рысь. Крупная кошка разглядывала странное существо, тратящее силы напрасно. Если бы человек гнался за добычей или обходил свои владения, помечая территорию – цель его была бы ясна, а бегать ради забавы, чтобы устать и вспотеть… странные они, эти люди.
Но Роман точно знал – перед сном необходимо снять напряжение. Ему всего тридцать восемь, а ночь для него уже превратилась в сущий кошмар. Хотя тело тренированное, мышцы пружинистые, а лёгкие не задыхались, даже если он ускорялся, совершив приличный рывок.
Проживал Роман Непомнящий в одиноком доме на холме, совсем рядом с Байкалом. Из соседей у него только лес, озеро и рысь с кисточками на ушах.
Вернувшись с пробежки, он принимал контрастный душ, обтирался насухо полотенцем и переодевался в чистое, словно к чему-то готовился. Потом заваривал травы в чайнике и, устроившись у окна в полстены, наблюдал, как мерно или взволнованно качаются волны на могучем озере, а на небе светит луна – если тучи не прячут её от глаз…
На воде сегодня было спокойно. С кружкой чая Роман подошёл к холодильнику.
Вот «кола» в литровой бутылке: газированный напиток, безусловно, неполезный, но шестнадцатилетнего Глеба можно иногда баловать. Сын всё-таки.
Вот итальянский сыр с плесенью, мелкими трещинами и голубыми прожилками – это для тёщи, Татьяны Николаевны. Любит она сыр – и итальянский знает, почти как родной.
Для восемнадцатилетней дочери, которую звать Анюта, куплена упаковка пирожного с кремом и в шоколаде, а ещё апельсинов килограмма три, чтобы сок надавить полный кувшин.
Для жены Ольги – китайские груши: такие крупные, пузатые, жёлтые. Груши у наших китайских друзей бывают невероятно сочными и воздушными.
У самого Романа вкус был непритязательный. Он достал докторскую колбасу, извлёк из хлебницы ржаной каравай и соорудил бутерброд. Откусив краешек с поджарой корочкой, снова открыл дверь холодильника и подумал: «Для чего я купил столько еды? У меня ведь и жены нет. Нет детей. А той весной тёща погибла в Иркутске».
Растеряно Роман присел на стул, сложил руки на коленях.
Ровно год назад в таком же тёплом мае они все умерли; ушли из его жизни. А он продолжал не только думать о них и покупать для них продукты, но и встречаться с мёртвой семьёй. Обычно это происходило после пробежки, холодного душа, чаепития, проверки содержимого холодильника и заката. Роман выходил из дома, разжигал костёр в камине, присаживался на деревянную скамейку у стола, где могли уместиться ещё семеро, и ждал появления родных.
Переживания об ушедшей семье совершенно запутали Романа. Назвать его сумасшедшим не решился даже доктор лётного отряда; но от полётов всё-таки отстранил. Всё по закону…
Хлопая по карманам, Роман искал телефон. Телефон нашёлся сам, запиликав под лавкой функцией «напоминания».
«Пора пить таблетки, – опомнился Роман. – С ума можно сойти без этих таблеток».
Он вернулся в дом, чтобы проглотить вечернюю дозу. Запил таблетки остывшим напитком из трав и снова отправился в беседку, прихватив с собой полную бутылочку воды.
Его карие глаза заискрились. На вытянутом, худощавом лице, с длинным прямым носом и острым подбородком – играла улыбка. «И кто только придумал эти лекарства? – качал головой Роман. – Пей не пей, а семья всё равно вернётся. Опять я увижу детей, родную жену и тёщу… куда без неё?»
Он разжёг в камине огонь. Дрова занялись быстро. Щёлкали сучки, потрескивали сосновые ветки, пылали сухие иглы; в ночи засыпал великий Байкал. Волны мерно покачивались, переливаясь в темноте под светом большой луны. Роман всматривался в даль озера, погружаясь в мир видений. Иногда ему было уютно прятаться во мраке от реальности и ошибок.
Первый признак погружения – это боль между лопаток и вздрагивание подбородка, будто звучал приказ командира: «Равняйсь». Голова его дрожала, челюсть становилась ещё крепче, ещё острее. Роман «равнялся» не один раз и не два. Его подбородок, словно в него втыкали острые провода под напряжением, выдавал нервные рывки, заставляя выплёвывать слюни, – и так раз десять пока не послышится хруст в шее, пока не появятся они.
– Тише, дорогой, – первой заговорила жена Ольга. – Мы уже рядом. Успокойся. Посмотри на нас.
Трясущейся рукой Непомнящий потянулся к бутылке. Он отвернул пробку, сделал глоток. Вода пахла тиной, словно минералка трёхдневной протухлости, которую подала ему пожилая женщина в Геленджике на пляже, со словами: «Пей сынок на здоровье. Это полезно».
На языке стало горько. Роман знал, что нужно проглотить воду, иначе пользы не будет, а видение сбежит и спрячется где-то за валунами на берегу озера. Потом ищи своих родных в темноте – ни за что не найдёшь, только рысьи глаза в лесу встретишь.
– Ромочка, всё таблетками балуешься? – послышался голос тёщи.
Непомнящий поставил бутылку на стол.
Ну, ладно… все в сборе: сын, дочь, жена, тёща, которая вечно что-то спрашивает.
В беседке у самой крыши горела лампочка. Она была не яркой, но внутри беседки светло. Огонь в камине прибавлял тепла, а призраки отбрасывали длинные тени и казались живыми людьми.
Жена сегодня пришла в синей юбке и чёрной кофточке. Сын в сером спортивном костюме: куртка у него с засученными рукавами и короткие резиновые сапоги на ногах. Дочь в кроссовках, джинсах и толстовке с капюшоном. Тёща, как всегда, сидела на стуле в халате и тапочках, будто ждала, когда ей включат телевизор.
– Вот мы и встретились, – пересчитал семью Роман. – Каждый вечер у нас собрание. Куда от вас только деться? Непросто мне с такой ношей.
– А папа всё мечтает… – закатила глазки дочь Анюта, поправляя русую прядь. – Ты бы завёл себе кошку, что ли… или сторожевую собаку. Пап, нельзя так мучить себя. Купи себе компьютер или планшет. В интернете, знаешь, сколько всего интересного?
Роман представил, как покупает собаку: почему-то сразу громадную, лохматую, с мокрым носом. По вечерам он бегал бы с ней по берегу, кидал здоровенную палку и кричал: «Тузик, мать твою!.. апорт!» – а пёс вместо палки волочил бы к нему дохлую рыбу и весело вилял хвостом.
С барбосом было бы весело, но что делать с гигантом, если снова вызовут на работу? Роман – вертолётчик со стажем. Уважаемый человек. Профессиональный пилот, а не кинолог.
– Дочь, я не могу взять собаку, – постучал по пробке на бутылочке Роман; его голова уже успокоилась, а голос невидимого командира стих, не заставляя равняться куда-то в сторону. – А вдруг мне завтра в полёт, Анюта? Я человек ответственный. Собаку оставить не с кем. Не брать же её в кабину? Животные в вертолёте запрещены уставом. Так что отставить – покупать пса.
Сын Глеб почему-то усмехнулся. Он перевёл взгляд на луну и сказал, словно хотел обидеть отца.
– Папа, какой из тебя пилот? Тебя даже сторожем не взяли после того случая… Тебе летать запрещается. Ещё убьёшь кого-нибудь.
На лице сына откуда-то появилась кровь. Глеб немного удивился, заметив капающие с подбородка капли, но затем вытер ладонью и нос, и губы, и щёки, – и сплюнул на землю красную слюну.
Челюсть Романа снова ожила и задёргалась, не боясь потерять фантомную связь.
– Не говори так со мной, сын! Я не заслуживаю порицаний от тебя. И вообще, я хороший пилот и добрый отец! Я делал, что должен! Тебе это ясно, Глеб?
Тёща слушала и вязала, перебирая невидимые нити. На её лице появились очки, мышиная старческая шаль упала на плечи, и вмиг посидели волосы. Из доброй пожилой женщины она быстро превратилась в старуху.
– Ты виноват и не виноват, Ромочка, – сказала тёща, просто оттого, что не хотела слушать, как ругаются сын и отец. – Прошлого не вернёшь и ничего уже не изменить… А собачку ты заведи. Пусть она дом охраняет, играет с тобой и есть из миски. Я люблю смотреть, как кто-то ест; и готовить я люблю, вернее, любила… А ещё твоя собака будет выть по ночам, а собачий вой лучше человеческого плача. Верно, я говорю, Анюта?
Дочь Романа была красивая, стройная девушка, с личиком ангельским. Она лишь качнула ровными бровками, то ли соглашаясь с бабушкой, то ли принимая безысходное прошлое.
– Я думаю – отец всё-таки виноват. Конечно, он меня не убивал, но его желания чрезвычайно поспешны и принесли много беды. Папа уже не ребёнок и должен был предвидеть. А как иначе? Он всё-таки хозяин семьи и отвечает за всех нас. Я так думаю…
Сын, продолжая оттирать кровь, резко развернулся к отцу. На лице Глеба сверкнул оскал. Голова его была острижена, как у солдата первогодка, плечи широкие, шея короткая, уши сломанные, потому что парень занимался классической борьбой.
– Лучше бы ты оставил меня в покое. Тоже мне, возомнил из себя спасителя! Может, из меня толк бы и вышел, если б не ты? Ведь многие были против. Давай спросим у мамы – хотела ли она брать меня в семью?
Жена Ольга была самым сдержанным призраком. Она и при жизни терпеливо переживала судьбу, данную ей вселенной. А в те дни, когда Роман настаивал усыновить маленького Глеба, Ольга покорно приняла его волю.
– Ты несправедлив к отцу, сынок. И не смей разговаривать с ним в таком тоне! Научись уважать старших, Глеб… Твой отец – добрый человек. Он всегда заботился о семье.
Ольга жевала губы, кусая их, словно тоже хотела залить кровью лицо. Но разве у приведений течёт что-то в жилах? Призрак всегда лёгкий, пустой. Вот если бы укусить китайскую грушу, чтобы она упала в призрачный желудок, предавая веса телу и словам – вот тогда было всё натурально.
– Меня не волнует наше общее прошлое, – с горечью произнесла Ольга. – Меня расстраивает мой муж в настоящем. Потому что Рома слишком быстро нашёл мне замену и скоро забудет о нашем существовании. Ты ведь ждёшь её – свою любовницу?
Роман Непомнящий пожал плечами, не желая докладывать призракам о любовных тайнах:
– Возможно, она приедет, возможно, нет – какая вам разница?
– Есть разница, – улыбнулась Ольга. – Ты ждёшь её, и мы подождём. Хочу посмотреть, как ты изменяешь мне с Ритой.
Роман скривил губы в улыбке. Мёртвая жена ревновала к живой любовнице. Ну, надо же, какая интрига!
– Не будет Риты сегодня. Завтра ночью приедет. У Риты недельный отпуск намечается. Семь дней с ней вместе проведу, представляете? Семь дней она будет отвлекать меня от встреч с вами. Так что, не наговаривайте на неё. Вас уже не вернуть, а Рита мне больше чем друг.
Вся семья насторожилась.
Дочь тоже ревновала к новой женщине. Тёща Татьяна Николаевна вязала невидимыми спицами невидимую нить, причмокивала и хмурилась. Глеб играл желваками, будто это касалось его лично. А бывшая жена с сожалением сказала: