Я являюсь свободным философом, что не отменяет моей конфессиональной принадлежности к православию. Окидывая общим взоров эти две работы, представленные в данной книге, предвижу, однако, вопросы о догматической и конфессиональной чистоте со стороны «профессиональных» православных богословов. Но я действительно не понимаю, что такое «профессиональный» богослов. Когда-то я закончил философский факультет, то есть имею красный диплом МГУ об окончании философского факультета. Да, богословских факультетов я не кончал, но передо мной авторитет древних отцов церкви и мнения наших опытных старцев, духовная значимость которых никем не оспаривается. К тому же, у меня есть и свой личный религиозный опыт. Богословы же современные все не без изъяна. Нет уже того откровения Духа, которое питало древних отцов, начиная с апостола Иоанна, св. Ефрема Сирина и отцов каппадокийцев. Ссылаться на мнения современных богословов я не считаю нужным, ибо не знаю ни одного, которому можно было бы доверять полностью. Духовным опытом постигшие тайны Святого Духа, древние отцы имеют в своих преемниках разве что тех богомудрых мужей, кои облечены духовным саном, то есть по роду деятельности своей непрестанно связаны с молитвой и предстоянием перед церковным престолом. Авторитет таковых для меня несомненен. Однако, и у них могут быть вопросы к моим писаниям, прежде всего, с точки зрения терминологии.
Например, я использую иногда индуистские (а точнее, санскритские) термины или понятия. Конфессионально православные скорее всего обличат меня в отходе от православия. Почему? Потому что я использую синоним, который более емко и точно обозначает одним словом то, что в традиционном богословии нам понадобилось бы выразить фразой из нескольких слов. Но богословие древних отцов церкви знало многочисленные заимствования из древних греков и неоплатоников, это, однако, не дает повода ставить крест на богословии великих александрийцев, каппадокийцев или, например, св. Исаака Сирского, который вышел из монофизитской среды. До сих пор идут споры об Оригене, который, несмотря на свои неоплатонические отклонения от православия, учении о предсуществовании и переселении душ и т.п., тем не менее, был христианским мучеником. А его виднейший ученик и брат св. Василия Великого святой Григорий Нисский, немало почерпнувший от своего учителя, на шестом Вселенском Соборе (681) был включен в число «святых и блаженных отцов» (прав. 2), а Седьмой Вселенский Собор (787) назвал святителя «отцом отцов», подтвердив его значение как вселенского учителя веры. И это несмотря на его оригеническое учение об апокатастасисе, кое до сих пор не принято исторической православной церковью, и по поводу которого патриарх Фотий Константинопольский заметил: «То, что у святителя Григория, епископа Нисского, сказано о восстановлении (περι ἀπο-κατάστᾰσις), Церковью не принимается».
Поскольку греческое богословие, к коему относятся отцы-каппадокийцы, а также богословы Александрийской и Антиохийской школ, развивалось в рамках греческой же образованности и культуры, неслучайно и заимствования из платонической и неоплатонической терминологии, особенно у александрийцев, претерпевших сильное давление ариан, например, у св. Климента Александрийского. Но и их противники в спорах каппадокийцы Иоанн Златоуст и Василий Великий получили классическое греческое образование того времени. К греческой образованности, тем не менее, не имели никакого отношения ветхозаветные пророки и первые иудео-христиане, такие, как апостол Павел, или, например, сирийские отцы церкви, сознательно пренебрегавшие эллинским мудрованием, – святые Ефрем и Исаак Сирины. Разброс влияний и культур, сформировавший патристику, был, таким образом, велик. Санскритские источники были отцам церкви неведомы. Однако, богословие упанишад существовало уже как несколько сотен лет к тому времени. Развивалось бы христианство не в Малой Азии, а в Индии с самого начала патристики, или, скажем, в Китае, кто знает, какие заимствования из терминологии буддистов или даосов мы бы тогда увидели. Конечно, это ни в коем случае не обеднило святых отцов и не ставит знак равенства между христианством и индуизмом. Наоборот, в дальнейшем мы коснемся их фундаментального различия.
Я подхожу к вопросу терминологии в данном случае прагматически. Если есть понятие «карма», не надо пытаться его заменить размытыми понятиями «судьба» и «фатум», или «возмездие», или «закон причины и следствия». Все это неуклюже неточно. Наиболее адекватно это понятие отражает русская поговорка «что посеешь, то и пожнешь» – парафраз слов апостола Павла из Послания к Галатам: «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет». (Глава 6, стих 7). Интуиция, да и само Евангелие подсказывают нам, что ничего «неправославного» в этой поговорке нет. Если же иные богословы доказывают нам, что «карма» – термин неправославный именно по причине отсутствия в нем Божьего произволения, которое способно изменить «карму», то нам ничего не запрещает сказать, что такое произволение есть, и, действительно, карма не абсолютна, как не абсолютен закон тяготения. Ибо известны случаи, когда младенцы, выпадавшие с 8-го этажа и выше, оказывались живы и без единого ушиба, так как закон гравитации на них не действовал, а действовало Божие произволение остаться им невредимыми, что, однако, не отменяет закон тяготения в принципе, как и все физические законы вообще. Точно так же Божье произволение не отменяет карму как принцип жизни или духовный закон: «всякое действие в этом мире имеет свое последствие, к человеку возвращается и добро, и зло, или в этом мире, или в будущем». И этот закон неумолим. Аналогично и с другими терминами.
Привыкших мыслить исключительно в конфессиональных рамках традиции я бы просил прочитать обе книги до конца, прежде чем делать окончательные выводы.
Первое издание данной книги было два года назад. За прошедшее время произошли изменения и в моей жизни, и в моем мировоззрении. Если суммировать общее направление изменений, по каковой причине читатель и получил новую редакцию, я стал меньше внимания уделять собственным недовольствам и наблюдениям, а больше святоотеческой традиции. Для того, чтобы быть, недостаточно только знать, надо именно быть. Это основной вывод, который я сам сделал из обеих книг. Мы можем по атомам расчленить вселенную и изучить Библию наизусть, но если не быть в реальности Святого Духа и живой Церкви Христовой, то все это зря. Знание надмевает, а спасает лишь личные усилия по спасению души, аскетизм, вера, молитва, самоограничение и живая вера во Христа. Бог есть любовь, и любовь одна лишь спасает, будь то искусство, помощь ближнему или познание мира. Поэтому в некотором смысле мой труд бесполезен, ибо ничего, кроме непознаваемого чувства любви не спасает: ни богословие, ни философия, ни религия. Любовь же открывает бесконечные горизонты во всем – в самореализации человека согласно предназначению, которое нам уготовал Бог. Вместе с тем, знание основ подобно хорошей обуви, в которой можно пройти каменистыми дорогами богопознания. Именно этому и посвящены мои книги – найти правильный ориентир в духовной жизни современного мира. И ответ всегда один -начинать с себя, начинать с покаяния. Этому я и хочу посвятить свой труд.
Михаил Салиас, сентябрь 2019 г.