Ветер нёс запах дыма, горечи, обречённости и тоски – всего того, что неизбежно сопутствует наступлению холодов и осени. Здесь, в двух переходах от Перевала, она начиналась стремительно: ещё вчера детвора с визгом и хохотом плескалась в речке и влюблённые назначали встречи под зловеще-кровавыми цветами саэхенны, а сегодня ледяное дыхание Севера забиралось под шерстяной плащ.
Солнце поднималось медленно. Бледно-золотые лучи сначала едва затрагивали тёмную кромку леса, превращая его в нечто ещё более зловещее, чем обычно; потом – растекались теплым янтарём по несохнущим лужам под ногами.
Два десятка грациозных, лёгких и стремительных, как птицы, коней неслись по старой дороге на восток – прямо навстречу наступающему дню.
Эрунну чуть приподнял голову – чтобы лучше было видно эту скачку, ведь ей, возможно, предстояло стать последним, что он вообще увидит в своей жизни. Что ж, это было вовсе неплохо: рассвет и безумный почти-полёт в неведомое – будто они не люди, а духи осени и просто заберут его с собою.
А, может быть, они были просто сном, нелепым бредом умирающего, потому что всё дальнейшее казалось совсем невозможным. Рассветные всадники остановились – напротив него, лежавшего в ворохе сухой листвы у обочины; двое даже спешились.
В глазах у Эрунну мутнело – он то видел всё ясно, то падал в яму тумана, он отчаянно боролся с подступающим забытьем, но – силы покидали его слишком быстро.
Поэтому когда один из незнакомцев опустился рядом с ним на колени и откинул капюшон открывая угасающему взгляду Эрунну самое прекрасное из виденных им когда-либо лиц, у него не осталось дыхания даже на стон…
– Лльэи, ты хорошо подумала?
– Да, отец.
Певучие мелодичные голоса журчали вокруг рекой, быстрой, ледяной и очень чистой горной речкой мчались по камням. Говорили на Древнем Наречии – чуть иначе, чем привык Эрунну, но разобрать смысл было всё же возможно.
– И ты не хочешь, чтобы я или кто-то из таримэ остался с тобой?
– Отчего же? Я только не согласна, чтобы ты кому-то приказывал это делать. Только если сами захотят.
– Тогда с тобой останусь я.
– Нет, отец. Ты нужен своему народу больше, чем сумасшедшей дочери, которая решила задержаться в потерявшем надежду мире.
– Но ведь не навсегда же мы расстаёмся, Лльэи?
– Я догоню вас. Как только больше не буду нужна ему – я вас догоню.
Ему снилось, что он блуждает в тёмном, незнакомом лесу. У него не было ни тёплой одежды, ни лошади – он метался между деревьев, пытаясь найти верную тропу, но исчезли все её следы. Он продирался сквозь бурелом, сквозь путаницу колючего кустарника, оставляя на нём клочья рубашки…
Когда вдалеке в сплетении ветвей мелькнул огонёк, неверный, неясный, призрачный, Эрунну бросился к нему, вовсе не разбирая дороги – настолько измотанным и несчастным он себя ощущал.
Только лес внезапно прекратился и впереди расстилался поросший самыми разнообразными цветами луг. Эрунну выбежал на него, успев на мгновение обрадоваться тому, что из той непроглядной чащи всё же был выход, и – с ужасом осознал свою ошибку.
Это был не луг, конечно же.
Это было болото.
А вдалеке так же мерцал недосягаемым светом тревожный, манящий огонь – то внезапно угасая, то вспыхивая в другом месте.