2616 г.
Кенигсберг, Российская Директория
Планета Земля, Солнечная система
– У Таньки ужасный характер!
Так говорили Танины одноклассники. Так считали Танины учителя.
Когда Таня поступила на факультет истории внеземных культур, эстафету подхватили одногруппники и преподаватели.
Словом, «характер» прямо-таки преследовал Танечку Ланину. И совершенно непонятно было, куда от этого характера деваться.
Когда после окончания университета Таня устроилась на скромную должность лаборантки в Кенигсбергский научно-исследовательский институт ксенологии (КНИИК имени Ю. Кнорозова), вместе с ней в сектор полевых исследований (именовавшийся попросту Лопатой) поступил и ее пресловутый «характер».
– Эта новенькая – она такая странная, – заметила аспирантка третьего года Жанна Скрябина, недовольно морща свой царственный носик.
– В смысле? – Старший научный сотрудник Оленька Белая неохотно оторвалась от зеркала, спрятала в косметичку тюбик жидкой помады кораллового цвета и вопросительно посмотрела на Жанну.
– Я к ней со всей душой, а она…
– А она? – Оленька снова уставилась в зеркало и принялась поправлять прическу. – Что – она?
– Понимаешь, я думала ее пригласить сегодня… Ну, на сабантуй. Сказала, заходи вечером в «Палисад», выпьем абсенту, потанцуем… Тем более повод есть и все такое… А она сказала, что танцевать не умеет, абсента не пьет и мне не советует. Причем с таким видом! С таким видом! – Голос Жанны звучал обиженно.
– Мало ли… Может, она и впрямь абсента не пьет… Потому и на сабантуи наши не ходит.
– А мы кто, получается? Алкоголички, что ли? Она на это намекает, да? Вот ты мне скажи – на это она намекает?!
– Да кто ее разберет, твою Таню, – пожимала плечами Оленька. – Она такая невоспитанная! А впрочем, чего ты хочешь от девушки с планеты Екатерина? Это же богом забытое место! Как ее вообще угораздило в университет поступить… Вероятно, по программе какой-нибудь. Что-нибудь вроде «Гуманитарные инициативы – жителям дальнего Внеземелья». Внеземельники эти, говорят, даже экзамены вступительные не сдают, их так просто принимают, для процентовки…
– И где только высокомерия этого набралась, выскочка инопланетная… – поддакивала подруге Жанна.
Нет, Таня Ланина не была высокомерной. Она была стеснительной. И немного замкнутой.
Разговоры с коллегами требовали от нее настоящего мужества. И всякий раз, когда нужно было это мужество проявить, Таня совершенно забывала про вежливость.
Впрочем, кое в чем Оленька и Жанна были правы: планета Екатерина, на которой родилась и выросла Татьяна, действительно сыграла здесь свою роковую роль.
До десяти с половиной лет круг общения Тани ограничивался ее родителями, Иваном и Неонилой Ланиными, старшим братом Кирюхой (который, впрочем, учился в спортивном интернате и дома бывал нечасто), а также двумя сотнями мафлингов, исконных представителей фауны планеты Екатерина.
Родители Тани руководили звероводческой фермой.
Ферма специализировалась на мафлингах, каковые на языке биологической науки именовались maflingi ovaferra.
Над главным корпусом фермы гордо реял российский триколор, да оно и неудивительно: заведение находилось на балансе Министерства Здравоохранения РД.
В двухэтажном доме из желтого ракушечника, пристроенном к северному крылу фермы, Таня Ланина и провела детство.
Мафлинги были ужасно прихотливым видом. Нигде, кроме средних широт планеты Екатерина, они нестись не желали.
Даже содержание в земных зоопарках мафлинги переносили из рук вон плохо – линяли, теряли интерес к противоположному полу, болели и скучали. Да еще и смотрели на посетителей с такой безысходной тоской, что особо впечатлительные дети начинали тут же, возле стеклянных вольер с грозными предупреждением «животных не дразнить и не расстраивать!», навзрыд плакать от жалости «к бедненькой белой крыске» и проситься домой.
Строить фермы на удаленных, слабо колонизованных планетах вроде Екатерины – затея дорогая и трудоемкая. Но земляне строили. Для этого у них были причины.
Из яиц мафлингов – продолговатых сизо-серых крапчатых – производился препарат сенокс, многократно повышающий стойкость человеческого организма к перегрузкам. Сенокс также существенно облегчал акклиматизацию к условиям колоний, которые хотя и устраивались в основном на планетах З-класса (то есть землеподобных), но каждая из них отличалась от Земли как дикий зубр от домашней коровы.
Сенокс был в тысячи раз дороже белужьей икры. В сотни раз дороже платины.
И все равно число частных лиц и организаций, готовых платить за сенокс баснословную цену, с годами не уменьшалось.
Над тем, чтобы синтезировать препарат, не уступающий натуральному сеноксу, бились десятки лабораторий (в одной только Москве – четыре). Увы, напрасно. Может быть, потому, что чудеса вообще не бывают синтетическими?
А ведь препарат и впрямь был чудесен. Пилоты, прошедшие курс терапии натуральным сеноксом, нормально переносили кратковременные перегрузки до 12 g без потери сознания.
Конечно, с матерком выползая из испытательной центрифуги, они не плакали от счастья и не кричали от удовольствия – мол, что за прелесть эти перегрузки, хотим еще! Но болевые ощущения у них почти отсутствовали, сознание сохраняло ясность, не уходило в «красный туман».
Нет, заменители сенокса такого эффекта не давали. Точнее, они не давали никакого эффекта.
И кому становилось легче от того, что формула искусственного сенокса в точности соответствовала формуле натурального? Или от раздававшихся на каждой конференции по фармакопее клятв заслуженных академиков в том, что не за горами день, когда тайны сенокса будут вырваны у природы?
Ну, уж по крайней мере не пилотам.
Поэтому правительства, разуверившиеся в возможностях химии, дружно раскошеливались на разведение ценных мафлингов в естественных условиях. Сдача в аренду угодий на Екатерине, целиком принадлежавшей Российской Директории, ежегодно приносила в казну доход, сравнимый с доходом от налогов со всего прибалтийского игорного бизнеса.
А на самой Екатерине простые труженики вроде Таниных родителей обихаживали привередливых мафлингов, чтобы те откладывали побольше ценных яиц.
Самка мафлинга приносила по одному яйцу в четыре месяца. А вот внимания к себе зверьки требовали ежедневно.
В обязанности Тани, помимо надзора за кормлением и поением животных, входила их чистка и обласкивание – без ежедневной порции поглаживаний мафлинги откладывать яйца категорически отказывались.
Таня вдохновенно вычесывала белую хрусткую шерсть мафлингов костяным гребешком, играла с ними в их грубые лесные игры, разнимала свары самцов из-за самок и как могла участвовала в жизни звериного коллектива. Когда Тане было восемь лет, мафлинги приняли Таню в свой прайд.
Именно из-за мафлингов Таня так неохотно, неумело сходилась с людьми.
Ведь они в отличие от людей общались телепатически. У этих чувствительных и своенравных животных вообще не было голосовых связок. Мафлинги общались мыслеобразами – и между собой, и со своими хозяевами.
«Хочется свежего проса! И морковки!» – просил мафлинг, и Таня шагала к пульту автоматизированного кормораздатчика.
«У меня болит яйцеклад! Скорее смажь его этой пахучей коричневой гадостью!» – требовала молодая самочка. И Таня откупоривала пузырек с препаратом «Заживин GR» (то есть для существ с метаболизмом типа GR).
«А правда, я красивый?» – интересовался мафлинг-вожак, и Таня бежала за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть пушистого красавца для альбома.
Фотографироваться мафлинги любили. В архиве Таниных родителей хранилось около двух тысяч снимков – столь же милых, сколь и однообразных.
Неонила Ивановна с двумя малолетними «белявками» на руках.
Дошкольница Таня в джинсовом сарафанчике, улыбаясь во весь беззубый рот, ведет «белявок» на прогулку.
Иван Ланин задает мафлингам витаминизированный корм, а прямо над ним красуется транспарант, заказанный к 23 февраля: «Здоровье мафлингов – боеспособность армии и флота!»
И действительно, отказать мафлингам в некой специфической фотогеничности значило пойти против истины.
Если глядеть на них сверху, они походили на больших, ростом с барсука, глазастых морских свинок белого колера.
А вот ножки, брюшко и нижняя поверхность шеи мафлингов были покрыты аккуратными серо-желтыми роговыми пластинками, плотно пригнанными одна к другой.
Астрозоологи утверждали, что своеобразная внешность мафлингов – помесь броненосца с морской свинкой – обусловлена эволюцией этого вида (любой школьник знает, что «эволюцией» можно объяснить практически любую несуразицу). Дескать, миллионы лет назад, когда мафлинги еще только формировались как отдельный биологический вид, на планете Екатерина произошло резкое потепление климата и стало нестерпимо жарко. Настолько жарко, что не будь на ногах и брюшках мафлингов этих ороговелых пластинок, зверьки просто не смогли бы более выбираться из влажного тропического леса к базальтовым берегам местных рек, добела раскаленных взбесившимся солнцем. А выбираться туда мафлингам было совершенно необходимо: брачные игры, равно как и спаривание, проходили у них в пресной речной воде, причем при температуре не менее 28 градусов. С течением времени жара отступила, а вот пластинки – остались.
Яйца мафлинги откладывали в кучи прелых листьев дерева ламама. Там же, во влажной лиственной утробе, спустя два месяца из яиц, по прихоти природы лопавшихся в один и тот же час, с точностью до пары секунд, появлялись на свет малыши.
Новорожденные мафлинги походили на червяков. С достижением отрочества они начинали смахивать на крохотных жабовидных крокодилов. Лишь спустя полгода на их спинках проклевывалась нежная белая шерсть, тогда же отпадал атавистичный кожистый хвост, а спустя еще полгода их туловища начинали приобретать милые сентиментальному глазу гуманоида пухленькие очертания…
Следить за этими метаморфозами маленькой Тане было интересно. Она часами не вставала с табуретки, наблюдая за тем, как крокодильчики-вегетарианцы учатся рыть себе норы в песчаном полу отсека для молодняка…
Неудивительно, что на чтение книжек про Колобка, Винни-Пуха, волшебника Звезденция и на забавы с другими детьми у Тани просто не оставалось времени.
Да что там Винни-Пухи со Звезденциями! Завозившись с пластинчатыми друзьями, Таня частенько забывала пообедать и поужинать.
В один из таких разов Таня, неожиданно обнаружившая, что смертельно голодна, взяла да и выпила одно надтреснутое яйцо мафлинга, отбракованное роботом-сортировщиком…
Вскрывать яйца самостоятельно было строжайше запрещено. Об этом твердили и родители, и забранные красной рамочкой «Правила поведения зоотехника» – они висели на стене укрытого прелыми листьями вольера, где неслись мафлинги-трехлетки.
Но Танин любимчик – мафлинг по имени Гуся – обнадежил девочку. Мол, от одного свежего яйца ничего ужасного с ней не случится. А яйцо ведь все равно пропадет – поврежденные яйца отправлялись прямиком в утилизатор.
Ничего «ужасного» и впрямь не случилось.
По вкусу яйцо мафлинга напоминало печеный шампиньон, ставший вдруг жидким.
Правда, после этого ужина, который Таня затем неоднократно повторяла, она перестала бояться высоты и скорости, приобрела выносливость сержанта осназа и стала еще более замкнутой.
Впрочем, сама Таня приняла эти перемены как должное. Подумаешь высота! Чего в ней страшного? То ли дело переливчатые ку-сколопендры, которые так и шастают между камнями у воды. Укусила тебя такая – и ты в коме. Не успели вколоть антидот за ближайшие двенадцать часов – покойник.
Родители же Тани замечательных изменений в физиологии девочки и вовсе не заметили.
Слишком уж они любили смотреть визор.
Особенно программы «Homo ludens», «Оборонлото» и «Твой звездный шанс». Во время этих замечательных шоу зрители с помощью устройства дистанционных платежей делали настоящие ставки и, случалось, выигрывали настоящие деньги…
А когда Таня все же пошла в школу (а пошла она сразу в пятый класс, экстерном сдав несложную программу первых четырех), ее ждало ужасное открытие: оказалось, что все люди, а не только брат и родители, общаются исключительно словами.
Выходило, чтобы ладить с людьми, нужно ужасно много слов! И притом подбирать их требуется тщательно и долго…
Но самым печальным Тане показалось то, что люди в отличие от мафлингов были склонны все время понимать превратно слова, подобранные с таким тщанием. А затем – обижаться.
Три года ушло у Тани на то, чтобы «стать как все», научиться смеяться, когда шутят, и завести подругу.
Первое она освоила где-то на оценку «3». Второе – на «4».
А вот подружилась она на все «5».
Красавица и умница Тамила Мезенцева, младшая дочь мэра города Северо-Восточный, столицы яйценосного промысла, стала ее альтер эго.
Именно Тамила, подающая надежды воспитанница хореографической студии при Театре юного зрителя, сделала из брюнетки Тани платиновую блондинку при помощи дешевого препарата «Белёк».
«Пацанам всегда нравятся блондинки! А крашеная или нет – они все равно не разбираются!» – приговаривала Тамила, покрывая длинные черно-коричневые пряди Таниных волос ядреной лиловой химией.
Она же преподала нелюдимой Тане азы поведения в компании одноклассников. И хотя компании Таня полюбить так и не сумела, Тамилины уроки ей все же пригодились.
Когда Таня и Тамила перешли в девятый класс, на таинственных, поросших жизнерадостной изумрудной растительностью курганах, которые были единственной ландшафтной достопримечательностью города Северо-Восточный, начались археологические раскопки.
Казалось бы, какое дело дочери фермеров до каких-то там остатков древних, да еще и внеземных, цивилизаций?
Однако Таню тянуло туда – к передвижным лабораториям с эмблемой группы «Археологика» – как магнитом.
Впервые ступив в желтую канавку свежего раскопа, где суетились мелкие роботы с короткими трубчатыми хоботами – они снимали песок и глину с древних камней (чуть позже она узнает, что археологи зовут их «пылесосами»), – Таня отчетливо ощутила: «Мое! Никому не отдам!»
С этим глубоким и правдивым ощущением не могла сравниться радость от возни со славными, но глупыми мафлингами. Что уж говорить о прочих убогих увеселениях провинциальной Екатерины?
Очень скоро археологи притерпелись к обществу стеснительной высокой девушки в синей школьной форме с длинной платиново-белой косой, свернутой кренделем на затылке.
Школьница осторожно расхаживала по их владениям и с жадностью губки впитывала в себя все, что вокруг происходило.
Случалось, она даже отваживалась задать вопрос какому-нибудь старшему помощнику младшего ассистента. А потом, краснея и бледнея, выслушивала сбивчивый ответ.
Спустя месяц Таню и вовсе начали принимать за свою. Ей даже разрешили присутствовать на летучках, а потом и на семинарах, которые время от времени члены группы профессора Каурина устраивали для учителей истории, заезжих любопытствующих с научными степенями и местных лекторов общества «Наследие».
А еще через месяц Таню допустили к горячим раскопам вместе с аспирантами первого года. В знак особого расположения ей доверили наклеивание говорящих бирок на свеженайденные артефакты (на языке полевой археологии данная операция помпезно именовалась «первичной классификацией»).
Таким образом, Таня Ланина сделалась для спаянного коллектива группы «Археологика» чем-то вроде полезного приложения к знаменитым екатерининским курганам.
С точки зрения умудренных опытом археологов Таня являлась идеальной помощницей. Она была молчалива, замечательно заваривала чай, не претендовала на дефицитное спиртное и совершенно ничего не требовала за свою помощь.
Некоторые неженатые члены экспедиции даже пробовали за Таней волочиться. Но были пристыжены строгим профессором Кауриным.
«Товарищи мужчины, имейте в виду! Замеченных в связях с несовершеннолетними увольняю без выходного пособия!» – заявил Каурин на одной из летучек.
«Товарищи мужчины» поняли своего руководителя правильно и сделали выводы.
Спустя год экспедиция, несолоно хлебавши, возвратилась в родной Новосибирск (Земля, Солнечная система). И хотя курганы оказались совершенно бесплодными в плане сенсационных находок (на профессиональном жаргоне археологов – холостыми), Таня со всей категоричностью, свойственной ее возрасту, осознала, что не сможет жить без ксеноархеологии.
Именно так: не сможет жить.
– Ты что, с катушек съехала, дорогая моя? Лететь? На Землю? В Кенигсберг? Учиться? Чтобы изучать черепки от ночных горшков, в которые альтаирские головоноги нужду справляли? – вопрошала Танина мама, тараща на дочь свои водянистые глаза.
– Только через мой труп! – заявлял Танин папа, авторитетно укладывая свою тяжелую ладонь на обеденный стол. – Вон поступишь в педагогический, если тебе так неймется… Поучишься годика четыре, замуж выйдешь, распределишься… Потом детишек будешь учить… Чем плохо-то?
– Да ты своей головой только подумай, откуда такие бабки, сестренка? Ты хоть знаешь, сколько билет стоит до твоего Кенигсберга? А еще обучение? Тоже ведь подумай: задаром кто тебя учить будет? – старательно подражая отцу, гундосил брат Кирюша, осваивающий специальность оператора перерабатывающего комплекса на ближайшей сенокс-фабрике.
Но Таня была непоколебима. Она даже взялась ожесточенно спорить, доказывая свою выстраданную правду. Чем повергла родителей и брата в состояние, близкое к ступору.
В самом деле, Таня, та самая Таня, от которой ничего, кроме «да, мам» и «нет, мам», обычно не услышишь, теперь читает родителям лекции!
– Во-первых, дорогой мой братик, – объясняла Таня, – если я сдам экзамены на «отлично» и пройду по конкурсу, платить за обучение не придется. У нас, в Российской Директории, обучение в университетах бесплатное. Если только ты не полная бездарь, конечно. – На этом месте Таня со значением глянула на брата, который скорчил в ответ кислую рожу.
– Ну а во-вторых что? – с издевкой спросил Кирюха.
– А во-вторых, скоро я стану совершеннолетней! И никто не сможет мне ничего запретить!
– Запретить-то мы, может, и не сможем, – хитро покручивая ус, заметил папа. – Но и денег на билет не дадим. Подумаешь профессию себе придумала. Ксеноархеолог! Да кому сейчас эти археологи нужны? Тем более «ксено»? Уж лучше бы на что-нибудь жизненное выучилась. Хотя бы на врача, как дедушка… Короче, на баловство свое денег даже не проси!
– И не надо мне ваших денег! Сама заработаю! – часто дыша, воскликнула Таня. – И все равно поеду!
– Да что ты заладила, как робот, поеду-поеду. – Танина мама строго поджала губы. – Да у тебя же в табеле одни тройки! Воображаешь из себя тут непонятно что… Понавыдумывала разного… Ты и диктанта-то простого не напишешь! Я уже не говорю про математику или что там у них сдают…
Последнее было горькой правдой. Хотя экзамен по математике для археологов был незатейливым, он все-таки был. Куда ж археологу без расчета объема усеченной пирамиды? Да никуда!
И с этой горькой правдой Танюше предстояло что-то решить.
Ведь чтобы поступить в университет – и не какой-нибудь завалящий, колониальный, а настоящий, земной, Кенигсбергский (его Тане горячо рекомендовал профессор Каурин), – одной любви к истории и археологии мало. Нужны знания.
В первый же день летних каникул, отделявших Таню от последнего, выпускного, класса, она приняла важное решение. Отныне и до поступления – у нее десятичасовой учебный день. Без выходных!
Библиотека, программы-репетиторы, курсы дистанционного обучения по всемирной истории, теории колонизации, культурологии культурсозидающих рас, латыни, живым языкам Великорасы и обязательно углубленный курс литературы и русского. И пусть голова к вечеру гудит, а глаза слезятся. Ради заветной мечты можно и потерпеть.
А как же мафлинги? Милые пушистые звери?
К черту милых и пушистых!
В конце концов, кормить и ласкать мафлингов смогут и папа с мамой. Ведь именно они получают за это деньги!
К концу учебного года в аттестате Татьяны Ланиной, выпускницы 11 «Б» класса средней школы № 14 г. Северо-Восточный планеты Екатерина, осталась всего одна тройка. Да и та по астрономии.
Однако родители не сдавались.
– Ладно, учебу ты, допустим, подтянула, – говорила мама, повязывая косынкой голову, утыканную аэробигуди. – И, допустим, теперь мы все видим, что у тебя серьезные намерения… Но…
– Что «но»? – сверкая зелеными глазами, спрашивала Таня.
– Но… Как бы объяснить… Видишь ли, доченька… Денег у нас все равно нет… – потупился отец.
– Как это – нет? А сбережения? У вас же есть сбережения? Ведь я же знаю, вам платят нормальные деньги! – задыхаясь от распирающего ее возмущения, говорила Таня.
– Жизнь – сложная штука… – почесывая недобритую скулу, протянул отец. – Были денежки – и сплыли.
– Но куда они могли сплыть?! Ведь мы же ничего не тратим! Никуда не ездим! Ничего не покупаем! Я второй год в одних джинсах хожу. Живем тут… как… просто как сычи какие-то! У нас даже машина одна на всех!
– Видишь ли, дорогая Таня… В последний раз нам с мамой ужасно, просто даже мистически не повезло! Мы тебе не говорили, чтобы тебя не расстраивать…
– Что значит – не повезло? – насторожилась Таня.
– Еще весной мы с мамой решили поставить на шесть из пятидесяти двух в «Оборонлото»… Программа проверенная, люди выигрывают все время, в газетах о них пишут… И комбинация была верная! Совершенно надежная, стопроцентная… Мы играли по системе! Но нам… Нам просто не подфартило! Проиграли мы, в общем. Получилось, что четыре тысячи терро… Черт его разберет, как оно получилось? – Отец снова спрятал глаза.
– Мы даже должны остались… Немножечко. – Неонила Ланина поднесла к увлажнившимся глазам носовой платок. Бигуди делали ее похожей на пупырчатого мегацефала с планеты Тэрта.
– То есть вы все просадили, да? Все просадили? Все до последнего терро? – Таня не верила своим ушам.
– Можно и так сказать, – сухо кивнул отец.
– Да у нас тут не ферма, а просто казино какое-то! – Таня едва сдержалась, чтобы не расплакаться.
Однако мораль была проста: денег на билет «Тургенев – Зеленоградск» предстояло еще добыть.
Но где добыть полторы тысячи терро за один месяц?
Решение пришло к Тане внезапно.
Воскресным утром она надела тонкое белое платьице в горошек и лакированные босоножки на высоком каблучке. Заплела волосы в две косы, взяла допотопную театральную сумочку (мамину) и отправилась в парк культуры и отдыха им. К. Шульженко.
В ту его часть, где за стеной вековых деревьев высился единственный взрослый аттракцион – русские горки.
Это сооружение, видное за сорок километров невооруженным глазом, было второй достопримечательностью города Северо-Восточный после исторических курганов. А по числу желающих на них поглазеть горки оставляли курганы далеко позади.
Понять туристов было легко: высота центральной опоры составляла пятьсот метров восемьдесят шесть сантиметров. Девять мертвых петель диаметром по полсотни метров каждая, шестивитковый «штопор»… Эх, да что там говорить!
Никогда не видать бы инопланетному захолустью такого экстремального аттракциона, если бы товарищ Поспелов, экс-мэр города Северо-Восточный, во дни своей босоногой юности не работал смотрителем знаменитого московского парка развлечений «Юность», где разве только в космос желающих не запускали.
Господин Поспелов знал толк в развлечениях для народа. Вступив в должность мэра, он первым делом заказал для города «Бодролет» – самую продвинутую модель русских горок из настоящих ужгородских комплектующих.
«Бодролетом» это чудо техники звалось неспроста: считалось, что тех, кто благополучно – не облевав соседей и не сорвав голосовых связок – доехал до конца, бодрость духа не покидает три дня и три ночи…
Табличка у кассы сообщала: к катанию на «Бодролете» допускаются только лица, достигшие пятнадцатилетнего возраста.
По большому счету, возрастной ценз можно было смело доводить до двадцати. Ведь «Бодролет» был забористым развлечением. Даже у бывалых смельчаков кружилась голова и подкашивались ноги. Иные девушки после заезда так и вовсе начинали плакать и биться в истериках. А бумажными пакетами с отторгнутым содержимым желудков были забиты все окрестные урны.
Впрочем, любители поездить на «Бодролете» не переводились. Уж очень скудным по части культурного досуга местом был город Северо-Восточный.
Помимо школьников старших классов, к числу завсегдатаев аттракциона относились солдаты срочной службы из соседней учебки. Взлетая на высоту сотен метров и ввинчиваясь штопором в землю, потенциальные пехотинцы Вованы и Толяны представляли себя пилотами-истребителями, штурмовыми десантниками, воздушными эквилибристами…
Популярным развлечением среди солдат были споры на предмет того, кто сколько заездов потянет без перерыва – то есть не выходя из вагончика. Спорили, естественно, на деньги.
Кататься на «Бодролете» больше двух раз подряд строжайше запрещалось правилами парка. Но смотритель аттракциона отставник Палпалыч глядел на солдатские забавы сквозь пальцы. «Дело ж молодое!» – говорил он, объяснительно разводя руками.
Просил только «не хыркать» без пакета.
Абсолютный рекорд, установленный кадровым сержантом Айрапетяном, составлял шесть заездов. То есть в общей сложности тридцать шесть минут непрерывной тошниловки.
Солдаты топтались возле касс, заключали пари, обсуждали недавний подвиг Айрапетяна, а также специальные техники, которыми он якобы пользовался во время установки рекорда («Главное – глаза не закрывать и не жрать перед этим делом!»). Они примеряли на себя роли покорителей аттракциона, тянули из жестяных баночек слабоалкогольную газированную гадость с романтичным названием «Светлая грусть» и умеренно сквернословили.
– А я, слышь, на тех выходных четыре раза сделал, только так! И нормальненько! – хвастался солдат, лицом похожий на утенка, а комплекцией – на аиста.
– Тоже мне, – хмыкал его рослый, стриженный под ноль товарищ. – Четыре – это не номер. Вот я почти пять на День Города сделал!
– Почти не считается…
– Не понял? – с угрозой осведомлялся первый.
– Вот ты с девушкой когда… ну это… Ты же не говоришь, что ее почти того?
– А чего? «Почти того» – это все равно что «того»! – сально улыбался стриженый.
– Вы говорите загадками, друзья мои, – вступал в разговор сержант, любуясь своими до блеска начищенными ботинками. – «Того», «сего»… Между прочим, для обозначения интимных отношений между мужчиной и женщиной в русском языке имеются специальные слова!
– Только они, по-моему, непечатные… – ухмылялся «утенок».
Когда очередной содержательный спор зашел в тупик, к солдатскому коллективу причалила симпатичная школьница. На ней было ситцевое платье в горошек и лакированные босоножки. Часики на черном кожаном ремешке подчеркивали тонкость ее запястий.
– Какие сегодня ставки? – деловито осведомилась школьница, нервически обтрепывая ремешок своей театральной сумочки.
– В банке триста терро, мадемуазель, – возвестил сержант, бесцеремонно разглядывая подошедшую. – Они достанутся тому, кто сделает на «Бодролете» шесть раз и… не… как бы это поделикатнее выразиться…
– И не сблюет, – уточнила Таня.
– Именно!
– Тогда я сделаю шесть!
Двое рядовых недоверчиво присвистнули.
– Поспорим? – Девчонка нахально уперла руку в бок и с вызовом посмотрела на сержанта.
– Давай-давай, сопливая, – вполголоса процедил тот.
Вскоре сетчатая ограда «Бодролета» была уже густо облеплена любопытным народом – солдатами, молодыми рабочими с космодрома, праздношатающимися мальчишками и обычными ничем не примечательными горожанами, вышедшими в парк на воскресный моцион.
Смотритель аттракциона Палпалыч ерзал на своем насесте и недовольно хмурился.
Он не одобрял поведения девчонки – ведь то, что она собиралась вытворить, было совершенно против правил!
А вдруг школьницу кондрашка хватит на пятисотметровой высоте? Причем не на шестом заезде, а с на самом первом? Ведь вагончик-то прозрачный – и сверху, и снизу. Бывали уже такие случаи, между прочим!
Но девчонка проявила бабское упрямство и мужскую волю к победе.
Покупая шесть билетов, она просто-таки сверлила его взглядом! Она возмущалась и совала ему под нос справку из поликлиники со свежими голограммами печатей. Мол, здорова. И физически, и психически. Да и солдаты тоже наседали…
Но главное, самому Палпалычу тоже было любопытно, чем кончится пари.
Ведь не каждому мужику под силу выдержать даже три раза (если только он не пилот какой-нибудь, там у них всякие тренажеры). И уж кто-кто, а Палпалыч это знал совершенно доподлинно.
«Эх, не случилось бы беды», – вздохнул бывалый отставник и нажал на кнопку «Пуск».
Первый заезд. Зрители равнодушно наблюдают за тем, как тележка взмывает ввысь, закладывает виражи, несется в пропасть и снова летит к солнцу. Девчонкины косы ожесточенно треплет недюжинный ветер. Кажется, она закрыла глаза. Ну конечно, ей страшно!
Впрочем, первый раз – это неинтересно. Первый выдерживают все. Даже отпетые хлюзди.
Второй заезд. На лицах зевак начинает проступать нечто, похожее на заинтересованность. А вдруг девчонка не выдержит прямо после второго? Но нет, машет из вагончика рукой: мол, все в порядке. И улыбается.
Третий. То же. И снова машет. Разве что не улыбается. Выносливая, видать.
Когда окончился пятый, зрители взорвались аплодисментами.
А когда вагончик, вдоволь налетавшись в вышине, в шестой раз причалил к стеклянной будке нижней станции, а Таня, бледная как смерть, но все-таки совершенно невозмутимая, ступила на дощатый помост, толпа, которая за время ее полетов стала только больше, восторженно загомонила:
– Ну дает деваха!
– Да она просто зомби какой-то!
– Спорнем, она не человек, а андроид!
– Да какой, в баню, андроид, это же Танька Ланина из четырнадцатой школы!
– Кучу бабок отхватила на ровном месте!
– Ни фига себе ровное место! Кошмар такой…
– Такая бледная, может, ей надо «скорую» вызвать?
Но никакой «скорой» Тане не требовалось.
Она хлопнула дверцей вагончика, уверенно сошла по ступенькам на землю и вполрта улыбнулась Палпалычу, который протянул было ей бумажный пакет.
Пряча в мамину театральную сумочку свой гонорар, который, кисло скривившись, протянул ей щеголь-сержант, Таня как можно громче заявила:
– Я и семь раз могу, товарищи. Кто не верит – готова доказать! Встречаемся в следующее воскресенье на этом же месте. И в это же время…
Призвав себе на помощь все свое самообладание, Таня медленно зашагала по направлению к центральной аллее, следя лишь за тем, чтобы не шататься. На ее лице цвела торжествующая улыбка. Еще бы! Триста терро – за час работы!
В следующее воскресенье она заработала еще триста, накрутив семь рейсов на глазах у двухсот зрителей в форме цвета «хаки». Да здравствуют чудодейственные яйца мафлингов!
Первый летний месяц принес Тане Ланиной восемьсот шестьдесят терро (три воскресенья минус цена билетов и мороженого).
А еще тысячу Таня заняла у дедушки Ильи Илларионовича, главврача военного госпиталя, что располагался в субарктической зоне планеты Екатерина.