1
Несколько мгновений в неестественной позе и с дурацким выражением лица. И – готово, дело сделано, я сфотографировался на пропуск. Естественно, буду не похож на себя, если говорить о фото на документы – фотографии никогда не похожи на их обладателей. Как бы это ни противоречило законам физики – многие со мной согласятся. Фотографироваться я не люблю. Известная фраза – “сейчас вылетит птичка” – смущала меня с детства. Я действительно представлял, что настоящая птица притаилась где-то внутри фотоаппарата, вроде как элемент механизма. А она все не вылетала и не вылетала, и я уже в довольно раннем возрасте начал осознавать, что в ритуале фотографирования есть что-то лживое, противоестественное. Впрочем, в паре мультфильмов птичка таки вылетела, что успокоило меня на некоторое время. Мало ли, в чем дело? Может, аппарат просто легко ломается, дверцу клинит.
В детстве многое виделось по-другому. Я тогда, к примеру, знал, что существуют машины легковые и грузовые. Но думал, что и те и другие как, впрочем, и тракторы используются исключительно как личный транспорт. А продукты в магазинах изготавливаются прямо на месте, в соседнем помещении. С годами меняется мировосприятие, взгляды на мир, отношение к окружающим, идеология. Но остается ощущение какой-то неправильности, лживости происходящего.
Выхожу из фотоателье и иду в пивной бар, благо он неподалеку. Нужна передышка после глупого ритуала. Мое сегодняшнее изображение запечатлелось на пленке. Или в памяти цифровой камеры – скорее всего, на пленку уже лет сто как снимают только упоротые постхипстеры и безумцы. Мне же настоящему необходимо расслабиться. Добираюсь до нужного двора. Изначально хотелось неспешно выпить бокальчик на скамейке. Но оказывается, что это плохая идея. Там уже расположился житель соседнего дома, милиционер Лейба. У него сегодня выходной, по такому случаю Лейба облачился в парадный мундир, сшитый по спецзаказу у какого-то известного кутюрье. Рядом с ним мобильник, из динамика которого доносится песня попсовой группы, что-то вроде “я ухожу, ухожу с красивым”, в руках початая бутылка шампанского. Согласитесь, не самая лучшая компания.
Уютно устраиваюсь за столиком с кружкой светлого. Такой досуг приемлем. Вообще-то я люблю горы, люблю, чтобы было подальше от цивилизации. Но большую часть времени приходится торчать в городе. Соответственно, мне остаются кабаки, диван у себя дома, еще, пожалуй, посадки, медленно, но неуклонно мутирующие в парки культуры и отдыха. Крайний вариант – андеграундные клубы. Главное – чтобы было поменьше лишних людей, а лишние – это все, кто не свои. Простые человеческие радости – гидропарки, диско, кинотеатры – мне все это чуждо. Как и простые люди. Особенно те, что предпочитают оставаться таковыми из страха. Страха выйти за рамки обыденности, совершить что-либо нестандартное. Страха не перед поражением, но перед успехом. Пожалуй, главная характерная черта человечества – боязнь победить. Она проявляется практически во всех сферах жизнедеятельности, кроме суицида. Кроме того, обыватели не умеют веселиться по-настоящему. В них нет подлинного размаха, душевного полета, невооруженным глазом видно, что они просто пытаются сбежать от того ужаса, что окружает их каждый день. От бессмысленной деятельности, бессмысленного общения, сюрреалистичных потуг достичь вершин в том, что неинтересно даже им самим.
Над барной стойкой работает телевизор. Рекламный ролик. Учительница что-то объясняет детям. Вдруг меняется в лице:
– Что Вы себе позволяете? Да кто Вы вообще такой?
На последней парте сидит пьянющий мужчина, растрепанный, небритый, в тренировочном костюме. Отхлебывает из ополовиненной бутылки портвейна и выдает в ответ:
– А я из этого… из районо…
Кадр останавливается, на экране возникает надпись: “Будь мужиком – пей везде!”
Смело-смело. Интересно, что за канал позволяет себе пропаганду спиртного? При массовой-то непопулярности (не спиртного, а пропаганды, ясное дело). Теория заговора уже десятки лет как остается в тренде. Почему людям плохо живется? Может, потому что, во-первых, в который раз избирают в органы власти тех же самых мудил, а во-вторых, сами – ленивые трусливые жопы, не стремящиеся что-либо менять в жизненном укладе? Нет, конечно. Одно из излюбленных объяснений – живут плохо, потому что бухают. А бухают потому что массовая пропаганда всех зомбирует. Какая к херам пропаганда? Цены на бухло растут, как на дрожжах, рекламу запретили, распитие в общественных местах запретили, все без исключения общественные деятели только и трындят о “здоровом образе жизни”, фитнесс-клубы открыли едва ли не в каждом доме… Хоть один пример пропаганды? В ответ – глаза раскройте, Вы что, сами не видите, что с нами, простым народом, жиды (буржуи, гренландцы, ООН, инквизиция, масоны, Мировое правительство, рептилоиды, и пр.) творят.
Барменша переключает канал. Как раз начинается набирающее популярность шоу “Эксгумация”. Съемочная группа ездит по кладбищам и эксгумирует известных личностей. Эксперты определяют, как они сохранились, можно ли еще определить причину смерти, какие условия предоставляются мертвецам на кладбища. “А сегодня, дорогие телезрители, мы эксгумируем Николая Васильевича Гоголя!” – радостно кричит ведущий.
– Здорово, Варг! – это мой знакомый, Ваня.
Пожимаю протянутую руку, он занимает место напротив. Поднимает кружку, выдвигает вперед. Я отвожу свою подальше.
– Ты чего?
– Дружище, ты когда-либо вообще задумывался над смыслом этого ритуала. Когда сдвигаются бокалы, что при этом происходит?
– Ну и что?
– Считается особенным шиком чокнуться с размаху, так чтоб аж звенело. И чтобы напиток из одного сосуда перелился в другой. Зачем, по-твоему, это нужно?
– Наверно, древняя традиция. Типа чтобы удостовериться, что напиток не отравлен.
– Возможно, и так. Но существует и более глубокая интерпретация. Обмен жидкостями, обмен соками. Здесь явный сексуальный подтекст. Соответственно чокаться мужчине с мужчиной – здесь явный намек на нетрадиционные предпочтения. Каковые ни для меня, ни, насколько мне известно, для тебя не характерны.
– А поминки тогда… – Осеняет моего собеседника.
– Совершенно верно. Там все как бы чокаются с покойным. Некрофилия как она есть. Ничего удивительного. Прибитый гвоздями к кресту умирающий мужик как символ веры. Опять-таки все эти эти иконы в храмах, святые, изображенные на них давным-давно мертвы. Христианский культ это по своей сути некромантия в чистом виде.
Мы продолжаем пить. Ничего примечательного более не происходит. Помимо того, что Виталия Иваныча, местного напряжного типа, спускают с лестницы. Достал барменшу мольбами о кредите, а всех выпивающих просьбами одолжить денег. Так что все закономерно. “Ой, рученьки мои. Ой, ноженьки мои! Что же это вы со мной делаете”. – Причитает поверженный Виталий Иваныч. Остальные продолжают пить, пока бар не закрывается.
Мы выходим, выкуриваем по сигарете. Рассматриваем вариант догнаться, однако средства на исходе, так что решаем разойтись. Идти мне недалеко, мой дом в соседнем дворе. Захожу в подъезд, поднимаюсь по лестнице на свой этаж, достаю ключи… и осознаю, что открывать попросту нечего. Входной двери на месте нет. Нет, и все, гладкая стена. Причем по виду старая, выглядит так, будто стояла тут без ремонта еще со времен постройки дома. Экая неожиданность, блядь. Ничего себе расклады. И что же теперь делать? Звонить соседям? Да они меня не знают, как и я их. Как-то не успел познакомиться, да и желания особого не было. Скажут, знать тебя не знаем. А квартиры твоей здесь никогда не было, испокон веков стена была. На всех этажах по три квартиры было, а на этом вот почему-то две. Обыватели любят абсурдные объяснения. Главное, чтобы они вписывались в сложившуюся картину мира.
Все это очень странно. Я выхожу из подъезда, сажусь на скамейку, закуриваю. Начинаю вспоминать.
Недавно мне приснился сон. Я сидел у себя в квартире и смотрел на пейзаж за окном. И вдруг увидел в небе летающую тарелку. Затем – еще одну. Я побежал в соседнюю комнату и принялся лихорадочно рыться в поисках фотоаппарата, нашел и вернулся. Хотелось сделать фоторепортаж, сразу же выкинуть в Интернет и прославиться как уфолог. Новых тарелок не появлялось. Некоторое время все было тихо, затем я увидел корабль пришельцев, на этот раз он скорее напоминал летающий вагон современного поезда. Он врезался в мой балкон, и пришельцы вышли из него прямо ко мне в квартиру. Они были высокие, светловолосые и с голубыми глазами, очень красивые по нордическим стандартам. “Мы пришли освободить землян, – заявила девушка-пришелец, – вы будете нашими рабами”.
2
Всю ночь я гулял. Мне нравится ночной Нью-Вавилон, в нем почти нет людей, тихо, спокойно, уютно. Темнота обволакивает меня, и я чувствую себя удивительно защищенным. Я прошелся по улицам, выпил бутылочку бехеровки на набережной, глядя на отражение в воде звездного неба и огней ночных заведений. На заре я отправился к себе в офис, сегодня был мой первый рабочий день.
Контора выглядит достаточно необычно. В центре расположен огромный, диаметром метров пятьдесят, компас. В соответствующих собственному названию местах вокруг него размещены здания Северного, Южного, Западного и Восточного отделов.
Недавно я с успехом прошел собеседование. Собеседовавшие меня господа задавали вопросы о Древе Мира, рунах, камне Алатырь, фэйри, Хельхейме, Етунхейме, Асгарде, Калиновом Мосте и многом другом. В итоге, судя по всему, мои ответы их удовлетворили, и я был принят на работу в Северный отдел. Мне выдали ключ от личного кабинета, и сказали оформить пропуск. Зачем нужен последний, не знаю, охраны я на территории предприятия не замечал. Видимо, это своего рода ритуал, дань бюрократическому прошлому.
Мой кабинет оказался на редкость уютным. Меня там ждали массивный письменный стол, персональный компьютер, два книжных шкафа с полками, уставленными разного рода литературой, камин, запас дров, уютные кресла и медвежья шкура. Еще я обнаружил холодильник, под завязку забитый холодным пивом и различными мясными и рыбными закусками.
В курс дела меня никто ввести не успел, так что представления о своих обязанностях я не имел никакого. Я решил действовать на свое усмотрение: разжег камин, устроился поудобнее на шкуре и заснул.
Разбудил меня стук в дверь, судя по звуку, вероятнее всего стучали ногами. Отворив, я увидел за дверью Эрика, одного из тех ребят, что меня собеседовали. Он с первого взгляда оценил мой растрепанный помятый вид и сказал:
– Варг, возьми в холодильнике пивка, у нас с этим не строго. Только лечиться будешь по пути, шеф требует к себе.
***
Начальник оказался харизматичной личностью. Это был высокого роста мужчина с длинными волосами и бородой. Одет он в этот день был в длинный черный плащ с воротником из волчьей шкуры. Шеф представился Гримниром, сообщил, что обращаться к нему нужно на “ты” и без лишних церемоний, указал мне на мое место за круглым столом и с ходу приступил к делу:
– Итак, Варг, твое первое задание – добыть нам ангельскую пыль.
– Круто, так я теперь наркокурьер?
– Да не, ты неправильно понял. Ангельская пыль – это по сути прижившийся в нашем языке неправильный перевод. На самом деле “ангельский прах” (по-английски Angel dust, “dust” в переводе и “пыль”, и ”прах”), пепел, который остается после сожжения ангелов. Субстанция с многих точек зрения очень интересная.
– Ладно, исходные данные.
– Насколько нам известно, – сообщил Гримнир, – некая организация под названием Орден Единого Бога занимается массовым производством этой штуки. Они клонируют ангелов, а затем их сжигают.
– Принято к сведению. Надо бы, пожалуй, кого-нибудь к ним внедрить.
– Работаем над этим. Еще идеи?
– Есть одна мысль. Монотеистические религии, построены, как известно, на культе смерти. Если эти ребята из Ордена действуют в рамках принятой ими парадигмы, где им логичнее всего прятать что-либо ценное? Правильно, на кладбище!
– Молодец. Дальше. Где именно на кладбище? Полностью ж тебе его разрыть никто не даст.
– Некоторые надгробия делаются в виде ангелов. Возможно, это неспроста, надо проверить.
– Договорились, действуй.
3
И вот я катил на свое первое задание в любезно предоставленном начальством катафалке. Помимо транспорта мне выделили в помощь водителя и пару дюжих молодцев с лопатами. Разрывать могилы – интригующее занятие. Так сказать, почувствуй себя Виктором Франкенштейном. Кстати, о бароне. Несомненный гений. Однако не вписался в дискурс, и пипл его креатив не схавал. Одна небольшая ошибка в эксперименте – и объявили едва ли не врагом народа. Причем, подозреваю, что будь эксперимент успешным, закончилось бы приблизительно тем же. Мол, негоже человеку брать на себя работу Бога и создавать жизнь. Судя по тому, сколько вокруг дебилов, мудаков и уродов, у Бога это тоже не очень-то хорошо получается.
Чтобы скоротать время, я взял валявшуюся рядом на сиденье газету и принялся ее просматривать. Мне вспомнилось, что, судя по произведениям еще столетней давности, раньше в газетах печатали некрологи. Нынче этого нет. Смерть стала неинтересной, потеряла всякую привлекательность. Теперь она – событие как максимум в чьем-либо маленьком мирке, не более. Может это и неудивительно. В мире чертовых семь миллиардов людей. Пару тысяч туда, пару сюда, какая разница? Даже если миллионов. Пишут только почему-то о крушениях самолетов. Это вызывает интерес. Видимо, в наше время погибнуть в авиакатастрофе – это какая-то особая метафизическая привилегия
***
Мы на месте. Выходим. Водитель, кажется, его зовут Слава, размещает на педали сцепления волчий капкан. Видимо, он не доверят современным противоугонным средствам.
Мы идем между надгробиями, внимательно их рассматривая. Кладбище старое, здесь хоронили, когда Нью-Вавилона еще в проекте не было. Есть Адольфы родившиеся в начале сороковых годов XX века. Тезки безумного фюрера Третьего Рейха. Смелое заявление. Впрочем, говорят, некоторые представители местной интеллигенции тогда встречали национал-социалистов как освободителей. Есть экзотические фамилии и имена. Например, Фаиза Девлятшиновна Лебедева. Да возродится она в счастливом мире.
Кстати, знакомое имя. Мы с чуваками как-то случайно забухали на ее могиле. Я запомнил. И меня что-то смущает. Ага! У нее на могиле был ангел, а сейчас его нет. Он отбит. Приглядываюсь, и вижу, что земля над захоронением как-то уж излишне разрыхлена.
– Славик, – обращаюсь я к водителю, как зовут других двух ребят не запомнил. У меня вообще ужасная память на имена. – Тут был ангел. Теперь его тут нет. Его спилили.
Славик, нецензурно выругавшись, достает бинокль и глядит в него поверх могил. Потом передает бинокль мне. Я вижу высокую фигуру, удаляющуюся в направлении заниженных авто. Его сопровождают некие ребята ближневосточной внешности в белых кандурах и гафиях.
– Срань, – говорит Слава, – нас опередили. Этот типчик, который повыше, это Шамиль Добронравов. Мужик своеобразный. Видишь его татуировки – полумесяц на правой щеке, распятье на левой? Он настолько истово поклоняется одновременно двум богам – Христу и Аллаху – что за неподдельную страсть, которая прослеживалась в его приверженности обоим культам, заслужил в среде недоброжелателей прозвище Шамиль Бисексуал. Занимает в Ордене Единого Бога руководящий пост. Этот козлина умудрился нас опередить.
– Что будем делать? Дадим бой?
– Дьявол с ним. И все остальные вымышленные церковью персонажи тоже. Едем обратно в Контору.
Мне было обидно, что я провалил первое задание. Однако я доверился более опытному коллеге и не стал возражать.
4
Фидель читал в вагоне метро. Ему все никак не удавалось сосредоточиться, отвлекала соседка. Фидель особенно не любил людей, у которых, как говорится, рот ни на минуту не затыкается. Соседка была глухонемой, но в целом, как ни парадоксально, принадлежала к этой столь нелюбимой им категории граждан. Она непрестанно жестикулировала, объясняя что-то сидящему напротив мужчине. Резкие жесты отвлекали и, когда та наконец-то отсела на освободившееся место рядом со своим товарищем, Фидель возблагодарил бы богов, если бы в них верил. Дальше он ехал до нужной станции без лишних душевных переживаний, всецело погрузившись в книжные события.
Выйдя из метро, Фидель огляделся. Привычная картина. У расположенного неподалеку центра чего-то там собралась толпа ментов. Видать, гей-парад у них или какое другое служебное мероприятие. Дорогу в очередной раз разрыли. То ли ремонтировали ее саму, то ли какие-то коммуникации под ней, а может просто искали клад или изображали деятельность. По узкому неразрытому участку ползла вереница автомобилей, водители непрерывно сигналили. Фидель поморщился от шума, закурил сигарету и, протиснувшись в брешь между машинами, пошел по улице, минуя постхипстерскую кондитерскую. Еще раз поморщился. Постхипстеров он не терпел. Те косили под олдскул, выряжались в модные псевдо-рок-н-рольные шмотки, слушали безликие современные группы, которые в свою очередь убого копировали старую школу, сидели в таких вот кондитерских в свободное от работы время, черкая дорогими перьевыми ручками в брендовых блокнотиках в кожаном переплете и обсуждая шопинг. Истинный рок-н-ролл – это не имидж, не шмотки, это нечто куда большее. Если послушать тех же Rolling Stones, понимаешь, что когда они поют про Дьявола, они знают, о чем речь, они лично с ним бухали.
Фидель прошел несколько кварталов и свернул во двор дома, где жил Генрих. Там на скамейке уже дожидался всех Винсент. Они обменялись рукопожатиями.
– Здоров, Винс!
– Здорово, чувак!
За скамейкой спала в траве какая-та пьяная женщина. Друзья закурили и завели беседу о футболе. Разговор разбудил женщину, она кряхтя поднялась и присела рядом.
– Извините, молодые люди, я посижу здесь немного.
– Да без проблем, – ответил Фидель.
Она некоторое время молчала, затем сказала:
– Ребята, простите меня ради Бога. Я просто опять увидела этих трех собак и не выдержала – напилась.
Она пошарила в сумочке, достала наполовину выкуренную сигарету и попросила подкурить. Выдохнув дым, продолжила:
– Первая живет на первом этаже. Вторая ходит в магазин, покупает кефир и булочки. – И замолчала.
Тут как раз подошел Генрих и молодые люди покинули несчастную, так и не узнав, что делает третья собака.
Друзья двинули в лес. Шли минут сорок, почти не разговаривая, думая каждый о своем. Наконец они пришли на большую поляну, полностью защищенную от осадков деревянным навесом. Под навесом стояли старые телевизоры. Телевизоры использовались в качестве столов и стульев. При этом практически все они работали. В компании была традиция включать используемые в качестве мебели телевизоры в надежде на то, что они внезапно поймают какой-нибудь интересный сигнал. Разумеется, сигналы от телевышек уже давным-давно не загрязняли эфир, это было в далеком прошлом. Таким образом композиция из работающих телевизоров в какой-то мере представляла собой пародию на программу Института SETI по поиску внеземных цивилизаций. Завсегдатаи поляны пристально следили за тем, чтобы все аппараты были исправны, и носили с собой запасные батарейки для них.
Генрих, Винсент и Фидель удобно расположились на трех телевизорах, водрузили на четвертый огромную бутыль рома.
Они выпивают, иногда поют песни вроде "Fifteen men on the dead man's chest”. В остальное время Генрих включает музыку с телефона. В основном олд-скульный готик-рок вроде “She wants revenge” и совсем древних “Cure”, “Bauhaus”. Ведут беседу.
– Мы построим корабль и станем настоящей пиратской командой, – говорит Фидель, – будем ходить под парусами и брать на абордаж суда. Все охуеют, сейчас же пиратов не осталось, никто к такому не готов. Главное – не нарваться на военных. И фактор внезапности на нашей стороне. Увидев парусник, люди подумают, что это просто какое-то ебаное шоу. А тут мы, с саблями, с пушками, с пулеметом “Максим”.
– А еще мы поплывем в южную столицу мира, – говорит Генрих.
– Что еще за южная столица мира? – Интересуется Винсент.
– Есть четыре столицы мира. Сейчас открыты для посещений западная (Голливуд) и восточная (Лхаса). Северная, Ультима Туле, скорее всего, затонула, и возродится либо после глобальной экологической катастрофы, либо после начала строительства подводных городов. Местоположение приблизительно известно. Развалины затонувшей Гипербореи нашел Александр Барченко еще в XX веке. Надо будет туда съездить. Вот еще бы бабок для, как минимум, исследований, а лучше для создания подводных городов…
– Не спеши, что насчет южной? Речь же о ней сейчас. – Перебивает Винсент.
– Южная столица мира, как долго считалось, была скрыта подо льдами Антарктиды и недоступна до смены климата. Однако Третий Рейх то ли наткнулся на систему тоннелей, то ли сделал ее самостоятельно. В общем, проложил туда путь. И потомки тех первопроходцев из Рейха, по слухам, до сих пор живут там и готовятся к возрождению своей империи.
– То есть, мы поплывем туда и наткнемся на нацистов, – говорит Фидель, – и что мы будем делать?
– Договоримся. Мистики всегда как-нибудь договорятся.
– Ты нацист?
– Нет, – отвечает Генрих, – но я уважаю мистиков.
Их разговор был прерван появлением неожиданного гостя.
Многие молодые люди, особенно действительно не обделенные талантом и способностью к нестандартному мышлению, очень амбициозны. Они видят себя в будущем вершителями великих дел, пребывают практически в полной уверенности, что все вершины им покорятся. Но, как известно, строить далеко идущие планы – только богов смешить. Поэтому практически ничто из загаданного не сбывается. Кто-то отчаивается и опускает руки, потихоньку угасая в своем унынии. Кто-то продолжает бороться несмотря ни на что, и к таким иногда все-таки приходит удача в совершенно неожиданной форме. Так в случае Генриха и Винсента удача приняла облик средних лет мужчины, напоминающего викинга. В плаще с волчьим воротником. Гримнир завербовал их в Контору без особых проблем. Хватило бы даже перспектив отправиться в южную столицу мира, а им предлагали десятки подобных экспедиций. Фидель, разумеется, отказался. Он был против всякого рода контор.
5
Игнатий проснулся еще до рассвета в своей тесной съемной комнатушке. Поднялся с жесткого деревянного топчана, зажег свечу, снял со стены плетку и выполнил привычную процедуру самоистязания. Умерщвлению плоти Игнатий уделял особое внимание с младых лет, когда он был всего лишь юным послушником, а вовсе не главой инквизиции Ордена Единого Бога. Покончив с этим, он позавтракал куском черствого хлеба, запив его виноградным соком, сел за стол и погрузился в утреннее чтение Библии – к Священному Писанию он обращался ежедневно в течение последних двадцати лет.
Помолившись, Игнатий покинул свое жилище. Он вышел из дому несколько раньше обычного, прежде чем отправиться на встречу с собратьями по Ордену, Игнатий должен был сделать важное дело – завербовать новичка в армию Господа. Новобранцем суждено было стать Матвею, соседу Игнатия, мужчине средних лет и неопределенного рода занятий. Матвей как обычно сидел на скамейке у подъезда, хмурый и задумчивый. Игнатий сел рядом, достал откуда-то из глубин рясы флакончик настойки боярышника и протянул соседу. Тот осушил фанфурик в один глоток и грустно пробормотал:
– Эх, мудак я пропащий.
– Никакой ты не пропащий, – убедительно сказал Игнатий, – еще есть время сослужить службу Господу нашему.
– Да кому я нужен, мудак эдакий.
– Да не волнуйся, Господь тебя поймет и простит. Скажу по секрету, он такой же мудак, как и мы с тобой. Так что? Ты с нами?
– А куда ж я денусь? – ответил новый сторонник Ордена.
***
Игнатий любил вербовать людей. Больше этого он любил лишь посылать на верную смерть уже завербованных. Он делал это, не задумываясь, принесет ли это пользу Ордену, есть ли в их миссии какой-либо смысл. Ибо в смерти уже самой по себе есть смысл, она оправдывает саму себя. Одним из любимых мест Игнатия в Ветхом Завете было: “И стал Моисей в воротах стана и сказал: кто Господень, [иди] ко мне! И собрались к нему все сыны Левиины. И он сказал им: так говорит Господь Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трех тысяч человек”. А еще ему очень нравилось: “Не медли [приносить Мне] начатки от гумна твоего и от точила твоего; отдавай Мне первенца из сынов твоих; то же делай с волом твоим и с овцою твоею [и с ослом твоим]: семь дней пусть они будут при матери своей, а в восьмой день отдавай их Мне. Ибо Моисей сказал [им]: сегодня посвятите руки ваши Господу, каждый в сыне своем и брате своем, да ниспошлет Он вам сегодня благословение”. Этот эпизод можно было трактовать двояко: и как человеческое жертвоприношение, и как посвящение с младых лет служению Господу. То есть, скажем так, смерть в рассрочку.
Вербовка людей, особенно людей пропащих, отчаявшихся, была его коньком, однако не всегда все проходило гладко. Он как раз решил перед появлением в штаб-квартире Ордена заглянуть в гости к одному человеку, которого ему так и не удалось привлечь на свою сторону. Сложно сказать, друг это был или враг. Он кардинально отличался от Игнатия практически во всем. Если верить художественным произведениям, такие вот не пойми худшие друзья или лучшие враги встречаются повсеместно. В жизни чаще всего люди все же дружат с теми, кто близок им по интересам и убеждениям. Однако есть место и исключениям.
***
Авессаломыч был бомжом. Но бомжом необычным. В отличие от вечно пьяных, грязных и вонючих “коллег” он был очень аккуратным. Пол в заброшенном подвале, где он ночевал, был всегда тщательно подметен и вымыт. Свои лохмотья Авессаломыч по ночам стирал в текущем в расположенном неподалеку яру роднике, где он также и купался. Служившие ему посудой битые тарелки и консервные банки дочиста вымывались после трапезы. Более того, даже найденную стеклотару Авессаломыч перед тем как сдать тщательно прокипячивал.
Авессаломыч пил мало и исключительно в одиночестве. Он любил взять чего-нибудь крепкого и засесть где-нибудь в лесу или у себя в подвале, погрузившись в свой собственный мир грез. Послушать музыку. Как-то он нашел на помойке разбитый ноутбук, отнес его в сервис-центр и отремонтировал на скопленные деньги, заработанные сдачей стеклотары и макулатуры. Он подключил ноутбук к розетке, которую ему за бутылку вывел в подвал знакомый электрик, и теперь мог слушать музыку и записывать свои мысли. Музыку он скачивал в интернет-кафе и сбрасывал на найденную на дороге флэшку.
Возможно, вы удивитесь, что он не скопил себе денег на съемное жилье, не восстановил документы, не стал добропорядочным членом социума. Однако его не интересовал социум, не интересовала добропорядочность. Кроме того, зачем ему съемное жилье? Он навесил замок на свой бесхозный подвал, и фактически стал его собственником. Пожалуй, его можно было бы назвать сквоттером, но сам Авессаломыч предпочитал именоваться бомжом.
***
Игнатий вновь заглянул в гости к Авессаломычу, и тот приветствовал его.
– Привет, Игнатий, – сказал он.
– Привет и тебе, нечестивец, до сих пор не побитый камнями, – отвечал Игнатий, – порождение нечистого.
– Это я-то нечистый? А кто мне говорил, что мыться – значит смывать с себя благословение Господне?
– Ну, это образно. Благодари Господа, что ты не кастрат и не урод. Ведь сказано в Библии: “у которого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему; никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать, ни слепой, ни хромой, ни уродливый, ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с поврежденными ятрами”.
– Это, конечно, все разумно, да вот бояться мне нечего, потому как нет вашего бога. Для нас, во всяком случае. Это еврейский бог, и я ему не подчиняюсь.
– А кому подчиняешься?
– Своим, языческим. Еврейский, кстати, он тоже своего рода языческий. То есть свой, но только для евреев. А же предпочитаю северных. Тех, в которых верили мои далекие предки.
– А если я тебя, Авессаломыч, возьму и убью? Куда ты попадешь? В рай, в ад?
– Да не важно, Игнатий, куда я попаду. В Хель или в Вальхаллу. Из любого из миров я рано или поздно вернусь сюда. Только из Хель – просто жить как и сейчас, а из Вальхаллы – на битву, в качестве великого воина. Они по сути отличаются друг от друга, эти два мира, тем, что те, кто попадает в Хель, просто участвуют в круге жизни. Рождаются, рожают, живут, умирают. Кто воплощаются из Вальхаллы – те сражаются. Они меняют мир.
– Важно или неважно, но скоро ты об этом узнаешь, – произнеся это обещание, Игнатий достал кинжал и воткнул его Авессаломычу в сердце. Ему было больно, так как он убивал единственного человека, которого мог хотя бы с натяжкой назвать другом. Но друзья – для язычников, а в его сердце не должно быть ничего, кроме Бога. Аминь. И пусть Он примет сию кровавую жертву.
6
Винсент возвращался домой в свой суетливый город, переполненный злом и глупостью. Возвращался с удовольствием. Он был человеком действия, а ведь действовать можно где угодно, в том числе и здесь. Он возвращался с отдыха, мысли его были упорядочены. Отрыв от постоянного места обитания дает возможность взглянуть на собственную жизнь здраво, в особенности, если провести время или хотя бы его часть в относительном отдалении от цивилизации. В крайнем случае, просто поставить палатки на речке в нескольких километрах от ближайшего села.