Племена и народы, которые населяли лесные территории Прибайкалья, занимались активной охотой. Там же, где таежная местность сменялась лесостепью или степью, охота шла пассивным способом: с помощью различного вида ловушек, капканов и иного охотничьего инвентаря.
В некоторых районах охотничий промысел играл первостепенную роль в хозяйственной жизни. К примеру, для Южного Прибайкалья он являлся основным родом деятельности населения вплоть до 50-60-х годов ХХ века.
И. Г. Георги, описывая промыслы народов, населяющих байкальские берега, остановился на «зверловствующих Тунгузах»: «Звериный же промысел производят различно. Они употребляют при том луки, стрелы, рогатины, силки, ловушки, а особливо самострелы и приученных к гоньбе зверей собак… Поелику они ходят на звериной промысел обыкновенно поодиночке и притом смелы, то немало пропадает их от нещастных приключений, падения с гор, увязывания ногами промеж зыблющихся накипей, коими каменистые горы усеяны, также от быстроты рек, от хищных зверей и так далее…
Упражнявшийся щастливо в звериной или рыбной ловле Тунгуз принимается за содержание оленей; оскудневший же оленный Тунгуз берется за звериный промысел и рыбную ловлю либо разводит собак: но ни тот, ни другой не променяют лесов и гор на чистые степи или звериного и других промыслов на скотоводство».
Известно, что в прибрежной полосе Байкала добывали и бобра. Бобровые меха ценились очень высоко, и за них нередко отдавали соболей.
Особой статьей охотничьего промысла была добыча пушного зверя. Удачный сезон приносил экономическое благосостояние семье.
По осени собирал охотников делить «подлеморские речки» знаменитый на весь мир баргузинский соболь. На специальных съездах договаривались, кто и где будет соболевать. Соболевщик – профессия трудная и опасная. Застраховаться от всего было невозможно. Охотника подстерегали непогода и снежные лавины, труднопроходимые перевалы и горные дороги – зачастую единственный путь в определенное время года, позволяющий попасть к местам обитания соболя. Пока Байкал не встал, попасть из Подлеморья к Баргузину можно было только через горы. Этот переход был очень труден, т. к. идти приходилось по безлюдной местности, перебираясь с гольца на голец. Ветра, обычные в крае в это время года, в горах свирепствуют с особенной силой, навевая среди скал огромные массы снега – так называемые навивы, суметы. Насколько тяжел переход в такую пору, можно судить по приведенному ниже рассказу бывалого промышленника, которому случалось совершать столь опасные путешествия.
«Шесть раз ходил я через голец, но седьмой раз мог быть смертельным, после чего я заклялся ходить через голец. Было нас трое. Подхожу я к скале – сажень семьдесят вышиной, на которую придется влезать. Не имея веревки, оттуда спущенной, сняли мы лыжи, поддели юкши, на рога паняги одели, на ноги базлыги. В эту пору было видно, что подымается вьюга; я не оробел и товарищ мой Колмаков Савелич тоже не оробел, но Иван Егорыч сделал шаг назад – взяло его круженье; хотя и долго мы его уговаривали, пришлось подняться на вершину горы, но спастись было негде – вьюга усилилась. Я надернул скорее лыжи на ноги и опустился под гору, но тут забыл старые следы.