Ульяна Лаврова
– Привет, золотко, думала, я тебя не найду? – раздался во тьме мерзкий скрипучий голос того, кого я никогда в жизни больше не хотела видеть. – Думала, сможешь вечно от меня скрываться?
Дернулась, попыталась вырваться, освободиться, сбежать, да сделать все, что угодно, лишь бы оказаться как можно дальше от него.
Даже имя его боялась произнести вслух. Настолько сильно страх и ужас въелся в подкорку.
Вздрогнула, дернула головой, попыталась осмотреться. Казалось, его голос звучит ото всюду, создавая ощущение западни. Ловушки, и которой мне уже никогда не выбраться. Западни, в которую вошла сама, чтобы сбить его ищеек со следа. Чтобы спасти, и защитить самое дорогое, что у меня осталось на этом свете.
Открыла глаза, желая взглянуть прямо своему ужасу в лицо, но ничего кроме кромешной тьмы разглядеть так и не удалось.
Судя по спертому вонючему воздуху, и по ощущениям, мне на голову нацепили какой-то старый грязный мешок. В рот вставили кляп, типа резинового мячика, и стянули ремешки вокруг затылка. Чтобы лишний раз не орала, и не смогла позвать на помощь.
Замерла, вся превратилась в слух. Прислушиваясь к громким шагам ублюдка. Он, запугивая, кружил вокруг меня злобным бешенным зверем. Сгорал от ярости, скрипел зубами от беспомощности.
Значит, если я до сих пор жива, если не убил, а продолжает пытать и мучить, мое солнышко далеко отсюда.
Мне наконец, удалось спрятать мое сокровище так далеко, так надежно, что даже отчиму, с его огромными связями в криминальном мире, не по силам отыскать.
Значит, я старалась не зря.
Когда отчим сдернул с меня пыльный мешок, я мысленно широко улыбалась. Да я бы смеялась во все горло, если бы не проклятый резиновый кляп. От которого уже пересох рот, и потрескались уголки губ. Жесткий шарик настолько плотно закрывал рот, я даже не смогла смочить губы слюной. Лишь чувствовала, как от уголков потрескавшихся губ стекают на подбородок капельки крови.
Он не нашел!
От резкого, ударившего по глазам яркого света на мгновение зажмурилась. Боль в глазах, после нескольких дней кромешной темноты казалась непереносимой, по щекам потекли слезы. Лишь через несколько мгновений я смогла проморгаться, пока глаза привыкали к свету.
– Смотри на меня, шалава! – в лицо ударило свежее ментоловое дыхание, смешанной с его мерзким сладковатым запахом. Отчим вцепился в мои волосы, с силой дернув на себя, заставил запрокинуть голову. – Открой глаза, когда я с тобой разговариваю!
Понятия не имею, чем мой отчим поливался, или в чем купался, но вонял он знатно.
Брезгливо усмехнулась, и открыла глаза, почти привыкнув к резкому свету. Взглядом выражая все свое презрение, всю лютую ненависть, что испытывала к этой твари.
Теперь, осознав, что у него ничего нет, что он ничего не нашел, страх и ужас исчезли.
Я не боялась за собственную жизнь, за то, что этот больной на голову ублюдок может со мной сделать. Больше не боялась.
На этот раз, я все слишком хорошо спрятала, настолько далеко, что ни этому ублюдку, ни его извращенцам дружкам ничего не найти.
Никогда.
И чтобы сохранить свою тайну, я пойду на все. Выдержу любые пытки, пройду огонь, воду и медные трубы, если придется. Сделаю все, что угодно, чтобы сохранить свою тайну.
– Смотри на меня, тварь! Говори! – Отчим больно впился пальцами сардельками в мои щеки. Другой рукой продолжая тянуть за волосы. – Говори, где документы? Куда ты все спрятала?
– Вадик, ты ей кляп то сними, – жестко ухмыльнулся голос одного из его не менее мерзких дружков. – Порвешь такой сладкий ротик, а у меня на него столько планов.
Отчим отпустил мои волосы, расстегнул застежку на затылке, дернул ремень со всей силы, что губы потрескались еще больше. От сильного рывка отчим даже не заметил, что вырвал клок волос, запутавшихся в застежке.
Я с трудом сомкнула пересохшие губы, провела по ним языком, смачивая слюной слизистую. Пить хотелось неимоверно, но окружившие меня отчим и трое его дружков не спешили давать воды.
Меня передернуло, от пошлого, сального взгляда Баракуды, которым он пожирал мой рот, при этом потирая вздыбленную ширинку.
– Говори, где они? – прошипел один из друзей отчима. – Хочешь пить? Говори!
Жажда сводила с ума, пить хотелось неимоверно, я пожирала взглядом стакан с водой в руках ублюдка. Сглатывала остатки слюны, смачивая пересохшее горло. Сгорала заживо от жажды, но продолжала молчать.
– Бизон, дай ей воды, – подал голос второй ублюдок, – а то сдохнет еще до того, как успеет все рассказать.
Бандит приложил к моим губам стакан, давая напиться. Остатки воды выплеснул мне в лицо.
– А теперь, говори, куда ты все спрятала? – вмешался отчим, отвесив мне оплеуху. – Говори, шалава!
– Да пошел ты, ублюдок, – прошептала с трудом, осознавая, что подписываю себе смертный приговор. – Ты никогда ничего не найдешь. Никто из вас никогда ничего не найдет! – со всей души плюнула отчиму в лицо, с удовольствием наблюдая, как перекосило его потную мерзкую рожу.
В этот момент, за себя я не боялась, плевать, что эти твари сделают с моим телом. На все плевать. Главное, выстоять, не рассказать, не произнести ни звука!
Твердила я мысленно словно мантру, представляла, что у меня нет голоса. Что я не могу говорить, не смогу рассказать им…
От моего молчания все четверо словно с катушек слетели. Сдернули меня со стула, и со связанными руками кинули на железную койку. Поставили на колени, а руки сзади подцепили к какому-то устройству, раздалось жужжание, звон цепи. Руки потянулись вверх, суставы вывернулись до боли. А я уткнулась лицом в грязный серый матрац. Невольно выставив задницу кверху.
– Какая зачетная жопа. – Болезненный шлепок опустился на попку, за ним последовал второй, третий. – Она у тебя еще целочка, Кабан?
Мерзкие голоса окружили, раздавались ото всюду.
– Конечно. Для себя берег, хотел своей женой сделать. Сразу после того, как ее мамашу на тот свет отправил.
– А она тебе все карты попутала? – ухмыльнулся бандит по прозвищу Шакал. – Взяла да сбежала, все прихватив с собой.
– Сейчас мы все исправим, да, Улечка? – отчим больно сжал промежность прямо через джинсы. – Ты же была послушной девочкой? Сохранила для папочки целочку?
– Иди в жопу, больной извращенец. Вы понятия не имеете, на что нарываетесь, ублюдки. Вам никогда, ни за что ничего не получить.
Я закричала, охваченная безумным страхом, брыкалась, сопротивлялась. Но что может сделать слабая беспомощная женщина, против четверых здоровенных мужиков.
Они мигом разорвали на меня всю одежду. От вололазки, и джинсов, до трусиков.
Придавив к постели, лапали мерзкими потными руками. Оставляя грязные следы на спине, бедрах, ягодицах.
Продолжала брыкаться и кричать, ощущая как отчим пристраивается сзади, утыкаясь холодным жестким отростком в промежность. Пыхтит, и никак не может попасть в нужное место.
– Блядь, она сухая как пустыня! – выругался отчим, сатанея от ярости. И вдруг отступил, позволяя мне выдохнуть, даря мизерную надежду, что все закончилось.
– Сейчас, моя девочка, сейчас я тебя разогрею. Потечешь как миленькая… – Лихорадочно бормотал отчим, откуда-то из другого угла комнаты. – Отошли все! – рявкнул отчим, и в следующее мгновение, мою спину обожгло ударом.
Они сыпались один за другим, снова и снова, полосуя спину, бедра, ягодицы в кровавые лохмотья.
Шипение, удар, снова шипение, и снова удар.
Все мое тело сгорало в мучительной агонии вместе с душой.
Сознание от мучительной боли помутилось, казалось, еще больнее просто быть не может. Так я думала, молча извиваясь под ударами кнута.
Так я думала, когда меня почти потерявшую сознание окатили водой, от которой все раны на теле зашипели. Потоки воды разъедали плоть, доводя до безумия.
А затем, закричала, сжимаясь, содрогаясь, когда все четверо накинулись на меня, насилуя, калеча. Спереди, сзади, казалось, они вторгаются в не только в мое тело. Казалось, они истязают мою душу.
– Ты не захотела по-хорошему, теперь, будет по-плохому. Там, куда я тебя отправлю, толпы голодных зеков будут драть тебя вот так днем и ночью. Пока не заговоришь!