…Над холмистой равниной Сеговии медленно проплывали серые облака. Неохотно сползая с жемчужно-серого сумеречного небосклона за линию горизонта, раскрасневшееся от усталости после долгого трудового дня солнце все еще старательно ласкало город алыми лучами, скользя по черепичным крышам домов. Длинные черные тени возвышающегося над Сеговией монастыря степенно увеличивались, накрывая добрую часть города шлейфом приближающейся ночи. В окнах одного за другим жилых домов вспыхивал свет, мелькали силуэты готовящихся к ужину горожан.
С одного из остроконечных шпилей монастыря сорвалась черная тень, стремительно очертив круг над площадью. Пронесшись мимо высокого прямоугольного окна одной из монастырских кель, освещенного тусклым, мерцающим дрожанием свечи, черный ворон сердито каркнул и, шлепнув сильными крыльями по воздуху, скрылся за одной из многочисленных башенок.
Сидящий во главе длинного трапезного стола, по обоим сторонам которого стояли еще по три обращенных к выходу из кельи стула, церковный служитель в черной доминиканской рясе отложил гусиное перо в сторону и взял очередной пергаментный свиток, но так и застыл с не развернутой бумагой в руках. Его внимание привлекла мелькнувшая огромная черная тень, стремительно пронесшаяся мимо раскрытого окна монастырской приории. Сквозь тягучую тишину, успешно перенимающей власть ночи, отчетливо послышалось грозное карканье.
– Ворон, – подметил приор вслух и вернулся к документам.
Сорвав печать и развернув свиток, пожилой мужчина с обрюзгшими сальными щеками щурил глаза и неслышно шевелил сухими морщинистыми губами, внимательно вчитываясь в изложенный на бумаге текст. Густые седые брови то задумчиво вздымались вверх, то строго сужались над переносицей, словно жили отдельной от лица жизнью. Не дочитав, церковный служитель отложил пергамент и поднялся со стула. Опираясь рукой на стол, он медленно обошел его с трудом переставляя дряблые старые ноги и остановился около оставленного на другом краю столa кувшина и блюда с мясной и сырной нарезкой. Наполнив кубок вином и отправив в рот кусок холодной телятины, приор вернулся к неоконченной бумажной работе.
Прижав морщинистые ладони с короткими толстоватыми пальцами к лицу, церковный служитель протер уставшие глаза и часто захлопал редкими седыми ресницами, отгоняя сон. На минуту задержав взгляд на толстой свече, мерцающей веселым огоньком, приор вновь взглянул на очередной пергамент, обмакнул гусиное перо в чернильницу и размашисто подытожил изложенный текст своей подписью.
В дверь осторожно постучали. Томас де Торквемада поднял глаза и громко буркнул скрипящим, словно старые дверные засовы, недовольным голосом:
– Войди.
– Ваше Святейшество, – боязливо промямлила появившаяся из-за тяжелой двери голова с выбритой, как того требовали правила принадлежности к католическому духовенству, макушкой-тонзурой. – Извините за беспокойство… Срочное донесение…
– Давай сюда, Хулио, – кивнул головой Великий Инквизитор, разрешая служителю войти в келью приора.
Высокий молодой человек приоткрыл дверь чуть больше и протиснулся в образовавшуюся щель. Он набожно перекрестился, взглянув на занимавшее едва ли не всю стену слева от входа огромное распятие. Вырезанный из черного дерева Христос застыл в вечной агонии невыносимого страдания.
Худощавое тело, путаясь в черной доминиканской рясе, просеменило через всю келью и, поцеловав приору руку, замерло около стола. То ли стесняясь собственного роста, то ли старательно унижаясь перед Великим Инквизитором, Хулио сильно сутулился, вжимая ушастую лысину в узкие плечи. Он протянул Томасу де Торквемада свернутый пергамент и, часто кланяясь, тем же путем, только задом, просеменил обратно к двери.
Дождавшись когда молодой монах исчезнет за дверью и последняя плотно закроется за ним, Великий Инквизитор сорвал печать и развернул бумагу. Угрюмое, суровое лицо приора осветила мимолетная добродушная улыбка, совершенно несоответствующая злобным маленьким глазкам. Письмо оказалось не государственного, а частного характера и содержало в себе приглашение к обеду oт достопочтенного герцога Сеговии, Альваро де Равеля. О времени званного обеда говорилось отдельно с уважительным извинением за ранний час трапезы в связи с необходимостью вечернего отъезда герцога в Севилью.
– Что же, хорошо, – пробормотал вслух Томас де Торквемада, откладывая письмо в сторону. – Навещу…
Его маленькие злобные глазки вспыхнули задорным огоньком предвкушения сладостного греха. Не смотря на старую дружбу с герцогом Альваро де Равель, Великий Инквизитор позволял себе грязные плотские фантазии по отношению к герцогине при каждом случае их встречи. Прищурив веки и закатив глаза, приор вынул из тайных уголков памяти образ Марии де Равель. Сорока с лишним лет герцогиня все еще была красива, стройна и соблазнительна вся целиком: от нежной улыбки пышных губ до длинных красивых ног.
Подстегнутaя разыгравшейся фантазией приора черная тень отделилась от каменной стены и, воплотившись в волшебно-сияющее видение, шагнула навстречу Томасу де Торквемада с изысканной учтивостью и чувством собственного достоинства. Окинув женщину взглядом, Великий Инквизитор слащаво ухмыльнулся и облизнул сухие морщинистые губы. Герцогиня Мария де Равель поклонилась и ответила приору молчаливой улыбкой, блеснувшей на влажных губах. Легким движением тонких длинных рук она приспустила легкую полупрозрачную ткань, обнажив белоснежные плечи.
Томас де Торквемада указал ей рукой на широкую постель и женщина, смущенно улыбнувшись, безапелляционно направилась туда. Присев на край кровати, Мария де Равель распустила собранные в высокую прическу волосы и облокотилась на подушку, отчего роскошная обнаженная грудь выпала наружу из-за ткани незамысловатых одежд.
Подцепив пальчиком витой локон, женщина вновь улыбнулась и глядя куда-то мимо приора, игриво поманила к себе. Томас де Торквемада нехотя оторвал взгляд от соблазнительного тела и обернулся. В мавританской аркаде входных дверей смущенно переминалась с ноги на ногу молодая девушка, виновато пряча жгучие карие глаза за пышными ресницами.
– Роза? – на тяжелом выдохе произнес Томас де Торквемада, узнав в девушке дочь достопочтенной четы де Равель.
Роза де Равель изящно поклонилась приору и медленно направилась к той же постели, на которой уже устроилась поудобнее ее мать. От дивных видений серая холодная, лишенная роскоши и мебели, монастырская келья приора озарилась переливающимся светом. Приблизившись к широкой кровати, девушка поправила ниспадающие локоны каштановых волос и в тот же момент легкая ткань скользнула с ее тонких плеч на пол, обнажив белоснежную стройную спину с узкой осиной талией и упругими ягодицами развивающихся бедер. Роза де Равель обернулась и, взглянув на задыхающегося от охватившего возбуждения Великого Инквизитора, обожгла приора острым взглядом карих глаз.
– Ваше Святейшество, – малиновые губы девушки расползлись в нежной улыбке. – Почему Вы, падре, так смотрите на меня?
– Ты для меня …сама чистота и добродетель… во плоти, – заплетающимся языком пробормотал Томас де Торквемада, переводя обезумевший взгляд то на лежащую на кровати герцогиню Марию де Равель, то на стоящую рядом с ней Розу. – Не знаю, …смогу ли объяснить, как мне этого не достает… Добродетель – та пища, которую алкает моя душа, но ее не часто встретишь в Сеговии. Вот почему я смотрю на тебя …с великой радостью, …дорогая Роза.
– Почему Вы, падре, так смотрите на меня? – громко рассмеявшись, вновь спросила девушка, словно неудовлетворенная ответом приора, и, протянув руку, поманила его длинным пальчиком. – Идите же к нам…
В дверь резко постучали и видения обеих женщин рассыпались миллиардами ярких огоньков. Ворвавшийся в открытое окно вечерний ветерок дыхнул прохладой, подхватил волшебную пыльцу и, закружив ее в извивающиеся столбики, умчал из монашеской кельи в сад. Оставшись наедине с самим собой во мраке кельи и торопливо отдернув руку из-под полы монашеской рясы, Томас де Торквемада сердито взглянул на дверь. Откашлявшись и возвращая себе прежний величественный, и в то же время скорбный и безгрешный вид, Великий Инквизитор громко крикнул.
– Войди!
Скрипнув петлями и выплеснув в келью приора полосу света, дверь отворилась. В следующую же секунду льющийся из коридора свет загородила высокая широкоплечая фигура. Лицо ночного гостя скрывала падающая от широких полей шляпы тень. Прогремев каблуками дорожных высоких сапог со шпорами, мужчина переступил порог и следом за ним в келью приора прошмыгнула все та же недавняя долговязая и сутулая фигура церковного служителя Хулио с коптящим факелом. От яркого танцующего на конце факела пламени осветилось лицо и дорогие одежды мужчины.
Всем своим видом, в легких доспехах из полированной стали и с позолоченным орнаментом, при шпаге и кинжале, ночной визитер показывал свою принадлежность к настоящим высокородным испанцам. Прищурив глаза Томас де Торквемада узнал в мужчине дона Луиса Алвадан, личного секретаря королевы Изабеллы. Приподнявшись со стула приор учтиво склонил голову с блестящей тонзурой и протянул руку вперед. Дон Луис шагнул навстречу, поприветствовал приора поклоном и, тотчас же припав на одно колено, поцеловал руку Великого Инквизитора.
– Что привело тебя ко мне, сын мой? – спросил Томас де Торквемада.
– Предписание Ее Величества, – коротко ответил секретарь, вынимая из-за пазухи пергаментный свиток с государственной печатью и протягивая его приору.
Приняв письмо, Великий Инквизитор отвернулся к столу и склонился ближе к дрожащему огоньку толстой свечи в медном подсвечнике. Он быстро с хрустом сковырнул печать и развернул пергамент. Выведенный каллиграфическим почерком текст за подписью королевы приказывал приору прибыть в Севилью не позднее указываемой в письме даты, а именно через три дня от вчерашнего числа. Не смея пренебречь величайшим повелением королевы, Томас де Торквемада аккуратно свернул свиток и, часто кивая головой, поднял глаза на дона Луиса.
– Не откажи мне в любезности, сын мой, – сказал Великий Инквизитор. – Сопроводить меня. В лесах и на дорогах от Сеговии до Севильи полно разбойников…
– К моему величайшему сожалению, Ваше Святейшество, – глубоко вздохнув и отрицательно мотая головой, ответил секретарь королевы. – Я не смогу этого сделать. Мне надлежит вернуться во дворец к завтрашнему полудню. Но неужели у Вас в монастыре, падре, не найдется храбрецов, способных защитить Вас от разбойников и демонов?
– От демонов может и найдется, – ухмыльнулся приор. – Все мы тут служим слову Всевышнего. А вот от разбойников – сложнее. Хотя…
Маленькие прищуренные глазки Великого Инквизитора вспыхнули радостным огоньком. Томас де Торквемада вспомнил о другом письме, в котором говорилось не только о званном обеде в доме герцога Альваро де Равель, но и о последующем отъезде последнего именно в Севилью и именно с вызовом во дворец.
– Отлично! – самодовольно воскликнул приор и, звонко прихлопнув, энергично растер ладони. – Я присоединюсь в этом путешествии к герцогу.
Великий Инквизитор вновь поднял глаза, взглянув на высокого широкоплечего королевского секретаря снизу вверх, и поинтересовался.
– А не знаешь ли ты, сын мой, в чем спешка предписания? Неужели во всем дворце не нашлось других посыльных, нежели отправили тебя?
– Нет, Ваше Святейшество, не знаю. А посыльные есть, – скромно улыбнувшись, ответил дон Луис Алвадан. – Но я счел за честь лично доставить Вам предписание Их Величеств королевы Изабеллы и короля Фердинанда… Кроме того, признаюсь, я сам вызвался доставить вам это письмо еще и потому, что рад сбежать на некоторое время от суеты дворцовой жизни…
Королевский секретарь мимолетно взглянул в распахнутое настежь окно монастырской приории на выглянувший из-за томных черных туч печальный лик луны.
– Но мне пора, – подытожил он после некоторой молчаливой паузы. – Позвольте откланяться, Ваше Святейшество.
Великий Инквизитор протянул дону Луису руку для поцелуя. Последний припал на одно колено и коснулся шершавой морщинистой кожи губами. Резко поднявшись на ноги, секретарь развернулся и быстро вышел из кельи приора. Тяжелая дверь скрипнула петлями и наглухо закрылась за его широкой спиной.
Вновь оставшись наедине с самим собой, Томас де Торквемада вернулся к столу и с явным недовольством в глазах взглянул на разложенные бумаги. Прежде чем приступить к неоконченной работе, он вновь наполнил кубок вином и в несколько глотков осушил его до дна. Но едва он присел на стул и взял в руки гусиное перо, как в дверь вновь постучали. Но на этот раз осторожно и таинственно. Казалось, что это не стук, а шуршание скребущейся мыши.
– Войди, – сердито буркнул приор, утомленный частыми ночными визитами.
Дверь отворилась и на пороге возникла крошечная детская фигурка. Подняв глаза от пергамента и скользнув снизу вверх по тощему детскому тельцу слащавым пошлым взглядом маленьких хитрых глазок, Великий Инквизитор медленно провел кончиком гусиного пера по своей толстой щеке. Не говоря ни слова, приор величественно указал девочке на широкую кровать, а сам вновь склонился над недочитанным документом.
Шлепая по каменному полу босыми ногами, девочка подошла к постели, забралась на нее с ногами и, поджав острые коленки к подбородку, обхватила их тонкими худыми ручoнками. Она сидела молча, боясь пошевелиться и не отводя больших изумрудных глаз от Великого Инквизитора. Наконец поднявшись со стула на ноги, Томас де Торквемада не дочитывая документа обмакнул заостренный кончик пера в чернильницу и размашистым почерком торопливо подвел итог: «Debita animadversione puniendum!»
– Да будет наказан по заслугам!
С противным скрипом о бумагу гусиное перо заключило жестокое с кисло-горьким запахом смерти решение Святой Инквизиции росписью приора и было оставлено хозяином поверх документа. Томас де Торквемада загaсил пальцами мерцающую свечу и направился к кровати. Его толстое с широкими скулами лицо осветилось злорадной улыбкой…