После развода с мужем, я жила в съемной комнате коммуналки. Три шага в сторону, шесть шагов прямо – вот и все пространство, которым я владела. Общая кухня с протекающим краном и налетом грязи на буфетах, где хозяйничали соседки, растрепанные, в растянутых халатах, с угрюмыми помятыми лицами, ванна с черными пятнами на эмали и обшарпанными крашенными стенами – были те места, куда я старалась не заходить без крайней необходимости.
До развода у меня были друзья, совместные походы на пикники и шумные посиделки. Но бывший муж рассказывал им небылицы и настроил против меня. Пришлось разорвать все прошлые связи, даже с лучшей подругой, с которой мы не сошлись взглядами на допустимые вещи в браке. Я осталась одна.
У меня не было своей квартиры, 8 лет назад я приехала в город учиться из крохотной деревни в дальних районах области и после учебы жила в квартире мужа. В деревне оставалась бабушка, которая меня вырастила, но уже прошло 3 года, как она умерла.
Там остался мой дом – деревянный, с тремя комнатами и большой русской печью. После смерти бабушки, я сразу поставила его на продажу, но покупателей не нашлось. Место было глухое – 2 км только до ближайшего магазина, деревня почти заброшена, а сам дом был стар и уже начинал разваливаться.
Мне больше не к кому было туда ехать, и за 3 года я там ни разу не была. Но сейчас, оставшись одна, я часто вспоминала свое детство – озеро, где плавала вместе с головастиками, еловый лес, подступавший к деревне с трех сторон, луговые травы, большие ведра ягод, сушеные грибы на печи, козу Маню под окнами, и бабушку – строгую, но заботливую, заменившую мне мать.
Когда лето подошло к июлю, я взяла двухнедельный отпуск и решила провести его в своей деревне. «Вернуться в родные просторы», как говорил кто-то из школьной программы и, упаковав небольшой рюкзак, на раннем автобусном рейсе отправилась в путь.
Дорога предстояла долгая, пыльный, старенький автобус часто останавливался на сельских станциях и набивался людьми. На одной из остановок в середине пути в салон вошла знакомая женщина. Я узнала в ней тетю Катю, которая до пенсии работала уборщицей в сельской школе. Жила она в нескольких километрах от нас и дружила с моей бабушкой. Я окликунула ее и поздоровалась.
- Света, ты что-ли? Никак в деревню едешь?
- Да, хочу там отпуск провести.
- И не страшно тебе будет? Деревня-то пустая, никого не осталось.
- Как никого, а Акулина Петровна, а дедушка Степан?
- Бабушка Акулина в город уехала, внуки взяли, будет у них доживать. Всех ее курей и корову продали. А Степан уж второй год как помер. Напился, пошел в другое село еще водки купить, а его по дороге и прихватило. Уже мертвого на обочине нашли.
Тетя Катя еще долго рассказывала о внуках и родственниках моих бывших соседей, о том, как и кому продавали «Акулью корову». Уже подъезжая к своей станции она сказала:
- Деревня твоя вся бурьяном поросла. Туда и не пройдешь теперь. Ты лучше переночуй у меня, а завтра обратно поезжай. Что ты там одна-то будешь?
- Нет, тетя Катя, я хочу посмотреть, что теперь с моим домом. И хорошо, что никого нет, поживу одна в тишине.
Тетя Катя начала было меня переубеждать, но тут подошла ее остановка. Она выскочила из автобуса, ворча и качая головой. А я проехала еще немного и вышла среди поля на перекрестке. Теперь мне предстояло свернуть направо и пройти 3 км пешком.
Было уже около полудня. Солнце жгло и пылало. Наступила самая жара. Я пониже опустила козырек кепки и, выпив воды из бутылки, пошла сначала по асфальту, потом по широкой тропе. Чем дольше я шла, тем больше меня что-то напрягало. Что-то казалось неправильным. Я никак не могла понять, что именно. Наконец, я остановилась и огляделась – все было таким как и должно быть в июльский день, зелень травы, синие заросли люпина, кроны одиноких берез. Но одно было странным – тишина. Не слышалось ни шума машин, ни пения птиц, ни жужжания шмеля. Даже ветер не шелестел листвой. Только звук моих шагов нарушал безмолвие.
Не найдя этому никаких объяснений и не желая поддаваться страхам, я включила музыку на смартфоне. Звуки русского рока резко закричали в тишине и почти сразу замолкли. В этом месте плохо ловила связь. Пришлось примириться с окружающим безмолвием и продолжить путь.
Спустя время, я приблизилась к знакомым деревянным домам. После рассказов тети Кати, я ожидала увидеть здесь запустение. Но трава на обочинах оказалась аккуратно подрезанной, а в домах явно кто-то был. Я слышала доносившееся оттуда стуки.
Слишком устав от жары и дороги, чтобы выяснять обстановку, я направилась к своему дому и уже поднималась на крыльцо, как вдруг услышала за спиной голос:
- Светочка, ты ли это? Ишь какая красавица выросла!
Вскрикнув от неожиданности, я обернулась. Возле крыльца стояла Акулина Петровна. Точно такая, как я ее видела в последний раз. Немного оправившись, я даже узнала ее ситцевый платок с синими узорами и разноцветную кофту. Она опиралась на палку и вела с собой на веревке белую козу.
- Ты что, никак испугалась? Я тебя все детство нянчила и бабушку твою помню. Мы с ней жили душа в душу. Грех тебе бояться меня.
- Акулина Петровна, что вы здесь делаете? Вас же внуки забрали.
- Заберут меня, как же. Всю жизнь в нашей деревне жила и никуда отсюда не уеду. Не надо мне их квартиры. У себя дома доживать буду.
Коза в это время заблеяла. Я посмотрела на нее и удивилась, как она похожа на Маню. Те же черные плоски на шее, те же криво торчащие рога. Я в детстве ухаживала за ней и хорошо помнила. Когда наша Маня состарилась и умерла, я плакала о ней целую неделю.
- А откуда у вас коза? У вас же не было коз.
- Не было, а теперь есть. Приходи ко мне домой, я тебе молока налью.
- У вас коза совсем как наша Маня. Где вы такую достали?
- У соседей купила прошлого года. К нам сюда новые жильцы понаехали. Пойдем, я тебя познакомлю.
- Что за жильцы?
- Так пойдем, узнаешь. Да еще мне юбку зашить поможешь, я стара уже, слаба глазами. А я тебе за это яиц отсыплю.
Хоть я и устала, но привыкла помогать, когда меня просят и уже хотела сойти с крыльца, как вдруг раздались неожиданные звуки. Мой смартфон, все еще поставленный на музыку, в этот момент решил заиграть. Зазвучала песня Аквариума, прерванная на любимых мною строчках:
«-…Но Твоя красота – свет в окне потерянному в снегах, Твоя красота ошеломляет меня, я не могу устоять на ногах…»
Акулина Петровна дернулась и стала пятиться назад, бормоча:
- Что это? Что это? Прекрати это!.. – ее лицо стало меняться. Морщины превратились в глубокие складки, кожа потемнела и напоминала теперь сушеный гриб, глаза стали круглыми и желтыми.
Музыка внезапно смолкла из-за вновь прервавшейся связи. Акулина Петровна, протянув руки, пошла ко мне, ее лицо вновь было человеческим, но беззубый рот оскалился.
- Пойдем со мной, я тебя вареньем накормлю, меда дам.. Пойдем со мной, внучка, по хозяйству мне поможешь. Старших надо уважать… - говорила она походя к крыльцу, но дальше видимо не могла подняться.
В руках я держала ключ от входной двери и бросилась ее отпирать. Руки тряслись, а старый замок заедало. Пришлось повернуться к соседке спиной. Видя, что я ухожу, она пришла в ярость, начала материться и стучать клюкой по ступеням. Коза истошно блеяла. Замок все никак не поддавался. В какой-то момент я повернула ключом слишком сильно, раздался треск и замок заело окончательно. Ключ остался внутри.
- Светочка, как ты теперь домой попадешь? – внезапно сменив тон на ласковый продолжило то, что притворялось Акулиной Петровной. – Пойдем ко мне, не на крыльце же тебе ночевать.
Я молча привалилась к двери, намереваясь, если нужно, простоять здесь всю жизнь. Мнимая Акулина Петровна вновь пришла в ярость, мат возобновился. С неестественной для старухи прытью, она бегала вокруг крыльца, колотила клюкой об дерево, перейдя в конце-концов на какой-то непонятный язык, напоминающий кваканье. Наконец, грозя мне клюкой, крикнула:
- Вот подожди еще ночь будет! – и с квакающими ругательствами ушла. Коза же за это время куда-то исчезла.
Все еще дрожащими руками, я попыталась набрать службу спасения, плохо представляя, что им скажу. Но связи не было, а смартфон уже доживал свой последний заряд. Я села, облокотившись на дверь, и постаралась собраться с мыслями. В школе у меня была пятерка по ОБЖ, но хотя ситуация явно попадала в разряд чрезвычайной, ничего похожего мы не проходили. Интуиция подсказывала, что случай требует молитвы и крестного знамения, но к сожаленью я не умела креститься и знала наизусть только первую строчку из «Отче наш». Что делать, если я выросла в просоветской семье, а в сознательном возрасте была агностиком с интересом к буддизму?
Пока я размышляла, ко мне пришел еще один посетитель. Я уже нисколько не удивилась, увидев покойного деда Степана. Изображая подпитие, тот, пошатываясь, проковылял к крыльцу.
- Дочь, курица у меня убежала. Помоги поймать.
- Нет у вас никакой курицы, вас вообще не существует! Отвяжитесь вы от меня!
- Помоги, дочь. Я твою бабушку знал. Она ко мне в лес ходила. Я ей траву подсказывал.
- Какую еще траву?! – тут я вспомнила, что бабушка, хотя у нее висел портрет Ленина, действительно собирала траву и верила в колдовство. В углах дома она сыпала какую-то землю и запрещала мне трогать. Когда наша Маня захворала, поила ее отварами, что-то наговаривая. Я не обращала на это внимания, считая, что все старые люди суеверные. При этом она любила хвалить коммунизм и терпеть не могла «попов».
- Ну что сидишь, дочь, сойди ко мне. Я тебе такую травку открою, от нее ты всех краше станешь. А хочешь, я тебя любовное зелье варить научу? Любой мужик, какой захочешь, с ума от тебя сойдет.
- Вы мне еще грибков галлюциногенных и конопли принесите.
- А и то, – не уловил юмора покойный Степан. – Хочешь, белены, хочешь мухоморов, все тебе доставлю в лучшем виде.
- Нет, хочу коноплю. Не надо мне ваших мухоморов, коноплю давайте!
- У нас такая трава и не растет. Чем тебе мухоморы не угодили? – удивился дед.
- Что вы мне всякую фигню предлагаете? Несите качественную наркоту!
- Ишь ты какая изборчивая, умная какая! Вот погоди, придет ночь, проснется домовник, и крыльцо твое тебе не поможет. – ворча что-то неразборчивое, дед удалился со двора.
Весь день меня не оставляли в покое. То приходила моя лучшая подруга и звала купаться на озеро: «Что сидишь в такой жаре, а пойдем поплаваем! Вода холодная, кувшинки цветут.» То заявился мой бывший муж, просил прощения и звал уехать с ним на курорт. Его я, не выдержав, обматерила. Потом заходили разные люди из прошлого, кто покойный, кто живой, но никак не могший быть здесь. Заходила моя кураторша из университета, наш декан и директриса с работы. Последняя грозила мне увольнением, если я немедленно не сойду с крыльца и не поеду с ней на смену. Пользуясь случаем, я ей высказала все, что накопилось за трудовые годы. Та ушла, грозя мне штрафами и домовником.
Наступал закат. Смартфон давно сел. Окна моего дома казались темными и ничего не отражали. Когда солнце ушло и оставило лишь последний розовый отсвет у горизонта, двор преобразился. Все кругом оказалось заросшим густым бурьяном. Трава пробивалась сквозь крыльцо, доходила выше колена. Ровной пеленою поднимался туман.
В доме за моей спиной начались какие-то шорохи. Потом что-то с грохотом упало. Я попятилась с крыльца, но на последней ступени остановилась. Весь двор был наполнен, но уже не людьми. Я видела сморщенных женщин с круглыми желтыми глазами и свисающими, бородавчатыми грудями, с жабьими лапами вместо ног и гадюками в волосах. С ними рядом стояли мужские фигуры из тины с огромными лягушачьими ртами. В центре возвышался трехметровый силуэт, напоминавший дерево. Но с когтистыми лапами, волосами из травы и глазами, светящимися зеленым. На заборе, свесив хвост, сидела русалка, ее лицо в сумерках казалось белым, прекрасным, но безжизненным.
Что-то заскребло в дверь за моей спиной. Затем забарабанило, затрясло. Замок, который намертво заело, щелкнул, и дверь распахнулась. На пороге стояла гигантская черная кошка, в метр ростом, с горящими желтыми глазами. Кошка выгнулась, готовясь к прыжку, ее зрачки быстро расширялись.
Я, как умела, прочертила перед ней крест. Кошка замерла и зашипела. По наитию, я стала произносить самые духовные слова из песен Аквариума, которые смогла вспомнить:
- «Серебро Господа моего, серебро Господа. Да разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?..»
Кошка попятилась в дом. Сложив руки крестом, я вступила во двор и пошла прямо на чудовищ, громко напевая:
- « Я ранен в сердце, меня не излечат. Я ранен светлой стрелой, чего мне желать еще?..»
Чудовища расступались, я напевала все уверенней, чувствуя нарастающую силу. Слова казались такими прекрасными, светлыми, ничего общего не имеющими с окружающей тьмой. Словно были из какого-то другого мира, в который я хотела вернуться.
- «…И эта долгая ночь была впереди, и я был уверен, что мы никогда не уснем. Но знаешь, небо становится ближе с каждым днем…» - пела я, проходя деревню, идя по полю в сторону села. Я пела про небо, про Белую Лошадь, про Город Золотой. Пела всю дорогу, пока не дошла до поселка с синеглавой церковью, где мирно спали люди. Я подошла к дому тети Кати и постучалась в окно.