Оперативник службы контроля за незаконными перемещениями Мурён гнался за трансфераптором, который только что воспользовался рудиментарным навыком, – телепортацией ближнего радиуса, – преодолел ограничительную сетку и разорил гнездо птерокрылых. Вопиющее нарушение порядка. Раз гены так сложились, мог бы пойти в учёные, на худой конец в доставщики, а не тырить яйца у полуразумных существ с примитивными целями. В смысле, для еды, а не для чего-то возвышенного. Научный интерес ему бы ещё может простили, а вот такую архаичность – нет! Тьфу! И это у них, в самом центре разумной галактики в Рукаве Лебедя. Не где-то там на задворках вселенной, а прямо под боком у высокоинтеллектуальных и высокоморальных особей, которым даже эволюция не указ.
Не то чтобы Мурён его осуждал, как любой фелид, он тоже любил яйца, но обзаводился ими по закону в официальных лабазах и за честно заработанные монетки. Другое дело, что генномодифицированный и искусственно выращенный продукт был крайне далёк по вкусовым качествам от оригинала, – как-то в рамках оперативной работы ему довелось вкусить настоящих, этот привкус счастья на языке не забылся до сих пор, наверно, единственный, из прошлой жизни, – но что поделаешь. Рукав Лебедя – пример прогресса и нравственного развития для всяких там окраин и захолустий – надо соответствовать.
Вот попал бы он в какие-нибудь доисторические средневековые декорации, тогда бы развернулся, борясь с хищниками и нарушителями порядка. Разумеется, попутно сея доброе, милое, вечное… Но он не хотел. Последние годы он загонял себя в дополнительных сменах, сверхурочных и переработках, лишь бы подольше не возвращаться в пустое жильё.
* * * *
Вечером Мурён сидел в баре с коллегами, в очередной раз возмущающимися падением нравов и вопиющими преступлениями, и комментировал их цитатами из кодекса. Он вообще был не самым разговорчивым собеседником. Когда смысл жизни сворачивается до одного единственного дела, посторонних мыслей не остаётся. Он даже вкусы толком не ощущал, понимая, чем сейчас напивается, только по цвету напитка. Собутыльники, впрочем как всегда, не понимали его рвения работать максимально правильно и отстранённо, даже если шанс попасться на превышении полномочий равняется нулю. В этот раз разбирали пойманного трансфераптора и костерили слишком правильного сотрудника. Мурёна. Ну выбивался он из коллектива, что поделаешь. Да и плевать.
– Так ты поймал его с яйцами и также с яйцами сдал в участок? И ни одного себе не оставил? – восклицал коллега, и его шерсть вставала дыбом от возмущения, а хвост остервенело бил по бокам. Единственное чем он мог напугать. Клыков и когтей у него не было. В рамках текущей борьбы со слепой покорностью эволюции он избавился от них в первых рядах. За что получил повышение. Кому они нужны, когда цивилизацией взята под контроль даже эволюция.
– Правила гласят… – Мурён начинал их перечислять под бокальчик молока и шевелил вибриссами.
С момента получения заветного значка службы контроля, он калёным желёзом выжигал все нарушения, но всегда в соответствии с кодексом. Зудело у него на некомпетентность.
– Ты своим тоже так говоришь? Ах, да, тебе же некому…
Мурён закусывал сушеной генномодифицированной безвкусной воблой и молчал. Когда-то давно кто-то вот так же халатно отнёсся к своими обязанностям, и ушлый трансфераптор сожрал не просто чьи-то яйца, а целую семью разумных фелинов. Исключительный случай, принимая во внимание, что для трансферапторов это было сродни каннибализму. Следователи потом пришли к выводу, что возможно какой-то очень редкий ген у трансфераптора изменился столь фатально, что виновник не чувствовал никаких моральных преград против поедания себе подобных. А из-за искусственных ограничений эволюции, принятых в Рукаве Лебедя, мутант не погиб, а был заботливо выращен в безопасной среде. Сбежав из питомника, этот трансфераптор загрыз часть сородичей и, почувствовав вкус крови, даже не подумал останавливаться. Об этом даже в центральный комитет сообщали, правила отсева ужесточили, но семью фелинов было уже не вернуть.
Мурён тогда чуть с ума не сошёл, из жизнерадостного пушистика превратившись в чёрно-рыжую тень, которая ходит по ночам, рычит на каждую из четырёх лун и зовёт, зовёт, зовёт. Главным врагом он наметил государственных ограничителей эволюции, которые не позволяли генетически ущербным особям гибнуть, выращивая их, лелея и внедряя в мирное общество, он тогда просто возненавидел их питомники. То, что его, хищника по происхождению, вынудили есть травяное мясо с пластиковыми яйцами и пить соевое молоко, он мог ещё как-то простить, но не выращивание опасных монстров на радость генетикам и мирному населению во время. Именно тут он начал свою тихую войну за эволюцию.
Поначалу его прощали и отпускали, предлагали даже поработать прогрессором, чтобы сменить обстановку и (как он подозревал) сбагрить отсюда подальше, но когда он подрал когтями стены питомника трансферапторов и пометил его директора, его ждал тяжёлый разговор со службой контроля. В конце концов, его убедили, что так как никого не вернёшь, важно не допустить повторения, а с его навыками грех прозябать безработным. Он кивнул и тиснул отпечаток лапы под контрактом, но мысленно поставил себе другую цель – поймать эту бездушную мутировавшую тварь и убить, вот тогда подобного точно больше не повторится. Ради такого дела можно было и жизнь положить. Тем более других смыслов у него не осталось.
– Слушай, с твоим упрямством тебе бы в прогрессоры, – поддел коллега.
– Это те, кто на соседних планетах животноводство внедряют? Или те, кто лекции читает переселенцам? – не остался в долгу Мурён, считая подобное лицемерием. – Тьфу, профанация одна.
– А что по-твоему настоящее прогрессорство?
– М-р, забуриться в такую даль, где не только животноводства, а даже ещё собирательства нет. Чтоб бескрайняя флора до горизонта, неприрученная фауна и никакой связи с разумной цивилизацией. Чтоб даже намёков на неё не было. И жить там в гармонии с эволюцией. А иначе, что это за подвиг такой, когда те же яйца, просто вид сбоку.
– Эволюция – это же опасно! – сделал страшные глаза один коллега. – Тебя же там могут съесть!
– Или я могу кого-то съесть.
– А ну-да. ну-да. Фелиды же ничего не боятся, – снова поддел другой.
– Разве что воды, – грустно промурлыкал Мурён.
* * * *
Мурён гнался за трансфераптором. Видимо, в последний раз в жизни. Это была именно та тварь, что разорила его выводок. Он узнал его по характерным, давно зажившим царапинам на хвосте от своих собственных когтей. Сколько лет он не мог его изловить, уж думал помрёт, не отомстив.
Трансфераптор за это время тоже заматерел, вымахал, научился бросаться мощными порталами, путая преследователя. Совершенно очевидно, у него были какие-то очень мощные телепортационные гены, ради которых его держали в питомнике. Пару раз оперативника даже обдало внутренней сингулярностью. Порталы тянули на очень-очень дальний радиус. Но Мурён, хвала богам, знал, как их обойти: длинные вибриссы чуяли искажение реальности за доли секунды до встречи, и он успевал увернуться. Один раз успел, второй, но в азарте погони всё равно допустил ошибку.
Трансфераптор притворился уставшим, начал запинаться, прихрамывать, подманил, а затем кинул самый мощный портал, на десять взрослых фелидов в диаметре, и Мурён ухнул туда с головой, хвостом и усами. Изогнувшись в последний момент, он неимоверным броском когтистой лапы увлек за собой тушу трансфераптора.
Падали они долго. Мурён, будучи не в пример гибче и манёвреннее, успел пару раз цапнуть врага, ослабить оборону, а затем загрызть, но выбраться из портала, увы, было уже нереально. Мурён даже волноваться не стал: главная цель выполнена, теперь можно и умирать. Даже если его выкинет где-нибудь в безвоздушном пространстве, он не против. По крайней мере сразу отправится к своему выводку, не придётся долго ждать логичного конца. Здоровье у него было на удивлении крепким.
В глазах двоились звёзды, шерсть плавилась, покрываясь то полосами, то чёрно-рыжими пятнами, Мурён уже решил было вздремнуть, а потом портал развалился, и он рухнул в воду. Вот это было, действительно, ужасно. Почему не открытый космос? Что за шуточки у судьбы?
Фелиды плавать умели, но не любили. Очень не любили, да и воду старались использовать для питья только в крайних случаях, когда всё молоко дома заканчивалось. Хотя сейчас, грех жаловаться, жидкость самортизировала удар, а то при текущей скорости его бы размазало по поверхности тонким слоем.
Мурён фыркнул, представив, каким жалким будет выглядеть его роскошная шуба, а затем поплыл, вспоминая давно забытые инстинкты.
На берег он выбрался злым и сопливым, в довершение ко всему вода оказалась горько-солёной и набилась в нос. Мурён выполз на чистый горячий песок и в измождении растянулся, мордой к небу. Огромная жёлтая звезда приятно грела, спине было хорошо, шерсть быстро высохла, а затем в ноздри ему ударил восхитительный запах.
Как-то так пахли гнёзда, в которых лежат яйца. Настоящие, не искусственно выведенные. В дальних кустах запищало что-то, по звуку напоминающее грызунов из Рукава Лебедя, с другой стороны рычало ещё что-то крупное и явно опасное.
Мурён даже ухом не повёл. Он лежал и смотрел в незнакомое синее небо, на одинокую звезду третьего класса, спину уютно согревала планета, судя по всему недавно вступившая в эру Кайнозоя. Похоже он был даже не в Рукаве Лебедя. Он знал, что трансферапторы умеют перемещать объекты, но не думал, что настолько далеко.
Фелин вздохнул полной грудью и неожиданно почувствовал восторг. Все важное сделано, все долги розданы, можно спокойно жить вдали от цивилизации и наблюдать за эволюцией. Уж он-то не даст ей выродиться в безжизненные формы, а будет гнать вперёд к светлому будущему.
Синяя вода подкатила к лапам шуршащую белой пеной волну и также размеренно откатилась. Пожалуй, здешняя вода ему даже нравилась.
– Построю домик на берегу моря, буду слушать шорохи и под них засыпать. Я назову тебя Мурёнская впадина, – промурлыкал он и свернулся клубочком. С его габаритами и опытом, именно он был здесь самым страшным. Самым страшным прогрессором.