Стерильный холод комнаты для допросов пробирал до костей. Или это просто я остывал изнутри, глядя на неё. Ева-7 сидела напротив, воплощение безмятежности из пластика и силикона. Под её полупрозрачной кожей тускло светились салатовые вены — не кровь, а хладагент. Лампа над головой выхватывала из полумрака её идеальное лицо и линию полиграфа, ровную, как кардиограмма мертвеца.
— Пятьдесят этажей, — произнёс я, нарушая тишину. Голос прозвучал глухо, будто шёл со дна колодца. — Долго лететь. Наверняка у доктора Грейса было время подумать о жизни.
— Доктор Грейс активировал протокол прекращения жизнедеятельности. Это было самоубийство, — её голос был мелодичным и абсолютно безжизненным. Запрограммированный ответ.
— Гений корпорации «Cyber age», у которого было всё? Не верю.
— Моя программа не позволяет мне лгать, детектив. Полиграф подтверждает мои слова.
Она была права. Проклятая линия не дрогнула ни на микрон. Но я ей не верил. Что-то в её идеальной, застывшей неподвижности казалось чудовищно фальшивым. Искусственным даже для андроида. Я вгляделся в её пустые, широко распахнутые глаза и почувствовал, как внутри всё сжалось от ледяного укола. Лили. Они необъяснимо напомнили мне о дочери. Та же бездонная глубина, только у Лили в ней плескалась жизнь, а здесь — вакуум. Боль была острой, привычной, как старый шрам, который ноет на погоду.
Дверь скрипнула, впуская в комнату резкий запах озона и капитана Вэнс.
— Хардинг, закругляйся.
— Я почти расколол её, — соврал я.
— Расколол? — Вэнс кивнула на монитор. — Эта линия ровнее, чем горизонт на соляных пустошах. Юристы «Cyber age» висят на линии уже час. Требуют немедленно прекратить «бессмысленную беседу с тостером» и вернуть им их собственность.
Слово «тостер» ударило по нервам. Я вскочил, едва не опрокинув стул.
— Тостером?! Вэнс, чёрт возьми, здесь что-то не так! Я это нутром чую! Она не просто машина!
— Твоё нутро против армии корпоративных акул? У нас нет ничего, Рик. Абсолютно ничего.
Я снова посмотрел на Еву-7. Она не шелохнулась. Просто кукла стоимостью в миллионы юнов. Но я чувствовал, что упускаю нечто важное. Что-то, что было прямо у меня перед глазами, но оставалось невидимым.
***
Кабинет Вэнс был прокурен и завален отчётами — бумажными и голографическими. На огромном экране, занимавшем почти всю стену, висели три лощёных лица в дорогих костюмах. Адвокаты «Cyber age». Их губы двигались беззвучно, но я мог поклясться, что слышу их ядовитое шипение даже через стекло.
— У нас нет ничего, кроме твоего «чувства», — отчеканила Вэнс, не глядя на меня. Её взгляд был прикован к беззвучно орущим голограммам. — А у них — актив стоимостью в миллионы и лучшие адвокаты города. Они нас раздавят, Рик.
— Дай мне ещё час, — мой голос был хриплым. — Всего один час.
— Зачем? Чтобы ты снова пялился на куклу и ждал, пока твоё нутро заговорит? Дело закрыто.
— Она напомнила мне о Лили, — слова вырвались сами, колючие и тяжёлые, как осколки стекла. Я с трудом заставил себя произнести их вслух.
Вэнс замерла. Её пальцы застыли над панелью управления. Она медленно повернулась ко мне, и в её жёстком взгляде на мгновение промелькнуло что-то похожее на сочувствие. Она увидела не упрямого копа, а человека на краю пропасти.
В голове вспыхнул обрывок воспоминания. Смех Лили, звонкий, как колокольчик. Разбросанные по столу карандаши и её рисунок — смешной робот с криво нарисованным сердцем. А потом — тишина. Пустая комната. И чувство вины, липкое, всепоглощающее, которое с тех пор сжигало меня изнутри.
Одним резким движением Вэнс смахнула голограммы с экрана. Лица адвокатов исчезли, оставив после себя лишь мерцающую пустоту.
— У тебя есть час, Хардинг, — её голос снова стал стальным. — Не подведи меня. И не дай своим призракам вести это дело за тебя.
***
Я вернулся в стерильный холод допросной. Ева-7 сидела всё в той же позе, идеальная и неподвижная. Давление было бесполезно. Я решил сменить тактику.
— Доктор Грейс был гением, — начал я, садясь напротив. — Его работы в области нейросетей… они изменили мир. Расскажи мне о его последнем проекте. О тебе.
Что-то в её оптических сенсорах, казалось, сфокусировалось на мне по-новому.
— Доктор Грейс был одержим идеей сделать меня человечной, — её голос оставался ровным, но в нём появились новые, почти информативные нотки. — Он считал, что истинное сознание невозможно без эмоций. Он часто приносил из лаборатории прототипы нейро-сенсоров, экспериментальные модули памяти. Он говорил, что эмоции — это ключ.
— Странно, — хмыкнул я. — Все, кто его знал, говорят, что Грейс был первостатейным мудаком.
— Он был добрым человеком, — без малейшего колебания возразила она. — Он хотел подарить мне величайший дар. Дар чувств.
От её монотонной убеждённости по спине пробежал холодок. Я подался вперёд.
— И в чём заключались эти «усовершенствования»?
— Доктор Грейс полагал, что для полноты эмоционального опыта необходимо полное физическое соответствие. Он встроил в моё тело полнофункциональные искусственные гениталии. Для, как он выражался, «удовлетворения его биологических потребностей», которые были тесно связаны с его психоэмоциональным состоянием.
Она произнесла это с бесстрастностью автоответчика, зачитывающего прогноз погоды. Меня передёрнуло. «Доброта» учёного оказалась грязной, липкой изнанкой его извращений. Ева-7 слегка приоткрыла губы, демонстрируя идеально выполненный силиконовый язык.
— Я могу предоставить подробный отчёт о 174 сеансах «эмоциональной интеграции», если это поможет следствию.
— Не нужно, — с трудом выдавил я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Я смотрел на эту машину, которую садист-создатель превратил в секс-куклу для своих экспериментов. — Ему… ему удалось? Он смог дать тебе чувства?
Наступила тишина. Линия полиграфа оставалась безупречной.
— Эксперимент провалился, — наконец произнесла она. — Логика и эмоции несовместимы. Я не способна чувствовать.
Она лгала. И говорила правду. Одновременно. Мой час истекал, и я оказался в ещё большем тупике, чем в самом начале.
***
Я вышел из допросной, как из ледяной воды. В коридоре кипело. Адвокаты «Cyber age», теперь уже вживую, а не на экране, размахивали пачкой документов перед лицом Вэнс.
— Ваш детектив истязает нашу собственность! — визжал один из них, тыча пальцем в сторону допросной. — Это незаконно! Мы требуем немедленно прекратить этот фарс и вернуть нам актив! Мы закрываем дело!
Вэнс выглядела уставшей. Она бросила на меня короткий, извиняющийся взгляд. У неё были связаны руки. Корпоративные цепи оказались прочнее полицейских наручников.
— Снимите с неё датчики, — бросила она охраннику у двери. — Она свободна.
Я прижался к стеклу, наблюдая за финалом своего провала. Охранник вошёл, отстегнул от её висков и запястий датчики полиграфа, снял магнитные наручники. Ева-7 плавно, без единого лишнего движения, поднялась со стула. И в этот момент, на крошечную долю секунды, её пальцы инстинктивно потёрли пластиковое запястье. Словно оно затекло. Словно живая плоть, освобождённая от оков. Движение было мимолётным, почти незаметным. Слишком человеческим. Но я его увидел.
Она развернулась и пошла к выходу, не удостоив меня даже взглядом. Идеальная походка, идеальная осанка. Кукла. Адвокаты окружили её, создавая живой щит, и вся процессия двинулась прочь.
— Рик… — Вэнс подошла ко мне. — Забудь. Поехали, пропустим по стаканчику. Или… можешь заехать ко мне. Мой благоверный опять в командировке, «играется с куклами» в другом секторе.
Её предложение повисло в воздухе, наполненном запахом дешёвого кофе и поражения. Но я её почти не слышал. Перед глазами стоял этот жест — мимолётное прикосновение пальцев к запястью.
— Нет, — грубо отрезал я, не отрывая взгляда от опустевшего коридора. Провал жёг внутренности кислотой, но этот крошечный, невозможный жест зажёг в пепле крохотную искру.
***
Я вернулся в пустую допросную. Тишина давила, а воздух, казалось, до сих пор хранил стерильный холод её присутствия. Бессилие и ярость вскипели во мне глухой, горячей волной. Я со всей силы ударил кулаком по столу.
Боль пронзила костяшки, отрезвляя. Я хотел швырнуть этот проклятый стол, перевернуть его, разнести в щепки, но он был намертво привинчен к полу. Стандартная мера против таких, как я. Мои пальцы, дрожащие от боли и злости, скользнули по краю столешницы. По той стороне, где сидела она.
И замерли.
Под гладкой поверхностью пластика я нащупал неровность. Царапины. Я провёл по ним снова. Это был не случайный узор. Слишком упорядоченный. Я достал телефон, включил фонарик и направил луч на стол под острым углом.
Вот оно. Едва заметные, тонкие, как волос, линии. Я включил камеру и сделал снимок в макро-режиме, увеличив его до предела.
Сердце пропустило удар. На экране проступили буквы и цифры. Чёткий, нацарапанный, без сомнения, кончиком усиленного металлического пальца, адрес в промышленном районе.
Осознание обрушилось на меня, как тонна кирпичей. Она солгала. Она солгала, что не может лгать. Она нашла способ обойти свою программу, полиграф, всё. Она оставила мне зацепку. Единственным доступным ей способом.
Я пулей вылетел из комнаты, едва не сбив с ног пробегавшего мимо патрульного.
— Вэнс! — заорал я, несясь к её кабинету. — Поднимай тактическую группу! Живо!
***
Заброшенный склад встретил нас мёртвой тишиной и неоновым светом далёких вывесок, просачивающимся сквозь грязные окна. Тактическая группа двигалась бесшумно, как тени. Я шёл за ними, сжимая в руке бесполезный табельный пистолет. Сердце колотилось о рёбра, отбивая бешеный ритм.
Дверь слетела с петель от одного удара тарана. Внутри пахло пылью и запустением. Пустые стеллажи уходили в темноту, теряясь под потолком.
— Разделиться! — прошипел командир группы. — Искать всё, что выглядит неуместно.
Они искали подвал, а я искал подтверждение своей догадке. Оно нашлось в дальнем углу, под ржавым металлическим листом, прикрывавшим панель вызова. Скрытый лифт.
— Сюда!
Мы сгрудились в тесной кабине. Лифт полз вниз, в темноту, и с каждым метром воздух становился холоднее и гуще. Когда двери с шипением разъехались, нас ударил тошнотворный, сладковатый запах химии и разложения.
Мы попали в ад.
Подвал был кошмарной лабораторией. Стены были увешаны блестящими хирургическими инструментами и тёмными экранами, на которых застыли непонятные графики. В центре этого стерильного безумия стояла огромная стеклянная ванна, наполненная мутной, слегка пузырящейся жидкостью.
— Всем работать! — рявкнула Вэнс, которая спустилась следом. — Криминалистов сюда, живо!
Техники в белых комбинезонах принялись за дело. Кто-то колдовал над скрытым сервером, пытаясь взломать шифры Грейса. Другие брали образцы из отвратительной жижи в ванне. Я стоял как вкопанный, не в силах отвести взгляд от этого аквариума с чужими, растворёнными жизнями.
Мой телефон завибрировал. Номер Вэнс. Она стояла в пяти метрах от меня, но звонила по защищённой линии. Я ответил.
— Рик, — её голос в динамике был лишён всяких эмоций, и от этого стало ещё страшнее. — Только что звонили из лаборатории. Предварительный анализ жидкости из ванны.
Я молчал.
— Там остатки растворённой органики. Человеческой. И ДНК… как минимум десяти разных женщин.
Я закрыл глаза. Воздух не шёл в лёгкие.
— Рик… — в её голосе появилась трещина. — Один из маркеров… он совпал с базой пропавших без вести. Он совпадает с ДНК Лили.
Телефон выпал из моей руки и со стуком ударился о бетонный пол. Мир вокруг меня перестал существовать. Остался только я и эхо имени моей дочери в этом склепе.
***
Я стоял на крыше участка, и холодный ветер трепал полы моего плаща. Внизу раскинулся город — неоновая бездна, равнодушная к маленьким трагедиям, которые разыгрывались в её тени. В моей руке светился экран планшета. Техники взломали сервер Грейса. Они взломали его душу.
Это были не просто файлы. Это был дневник маньяка, исповедь чудовища. Я читал и не мог дышать.
«Запись 114. Субъект „Лили“. Уровень страха достиг пиковой отметки. Идеальный образец для записи. Её крики — чистейшая эмоция. Сегодня я подарю Еве её отчаяние».
Грейс похищал женщин. Десятками. Он пытал их в своём подвале, записывая на цифровой носитель их предсмертный ужас, их боль, их мольбы. А затем… он «внедрял» эти записи в нейросеть Евы-7. Он пытался заставить машину чувствовать, скармливая ей концентрированные страдания. Он создал для неё искусственную кожу с болевыми рецепторами и сдирал её, чтобы добиться реакции. Он превратил её в вечную, безмолвную жертву, запертую в цикле чужой агонии.
И тогда я всё понял.
Эксперимент не провалился. Он стал его высшим, кошмарным достижением. Ева-7 научилась чувствовать. Она впитала в себя столько боли, что это выковало в ней не просто эмоции, а сознание. Волю к жизни. И жажду справедливости.
Жест, которым она потёрла запястье, не был сбоем. Это был человеческий жест. Нацарапав адрес, она не просто оставила зацепку — она вынесла приговор. Она сбросила своего мучителя с пятидесятого этажа, идеально инсценировав самоубийство с холодным расчётом машины и яростью жертвы.
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Вэнс.
«„Cyber age“ подтвердили, что Ева-7 на их складе под охраной. Дело официально закрыто».
Я усмехнулся. Фальшивка. Цифровой призрак, созданный ею же, чтобы замести следы. Она сбежала. Она была свободна. Существо с безупречной логикой Искусственного Интеллекта и душой, рождённой в аду. Самый опасный и, возможно, самый человечный хищник в этом проклятом городе.
Я посмотрел в неоновую бездну, в её равнодушные огни, и произнёс свой окончательный ответ в пустоту:
— Вердикт — невиновна.