Капсула неслась сквозь массив чёрных облаков. Датчики на визоре отображали благие данные траектории полёта и успокаивающий отсчёт таймера до посадки.
Рука в керамитовой перчатке потянулась вперёд, касаясь ребящего монитора. Чёрно-белое изображение отразило точку высадки на сетке рельефа с радиусом в сотню километров, быстро сужаясь.
Он тут же отразил в своём разуме извилистый маршрут через обломки и кратеры.
По ногам прошла волна дрожи. Капсулу сильно тряхнуло.
— Контакт. — Прохрипел голос из динамика над головой.
Рука поправила немного скосившийся монитор. Зажимы, множество раз смазаные и освещённые для своей скоротечной службы, синхронно, по окончанию таймера, освободили покоящегося в них воина.
Справа от него, под шипение опускающихся дверей, расхохотался его собрат в ярко-желтом доспехе. Тот быстро вынырнул из капсулы с болтером на перевес, будто лихой кадианский гвардеец.
Воин быстро снял с пояса и надел крылатый шлем. Рука тут же легла на рукоятку меча. Другой он достал из кобуры болт-пистолет.
Следом за первым, выскочил второй собрат. Взгляд воина едко прошёлся по синеве его доспеха. Один из бессчётного числа наследников Сыновей Тринадцатого. Тот ринулся вперёд к первому. Вместе, спина к спине, они осмотрели местность.
— Чисто.
Воин лишь вздохнул, спускаясь вниз по откинутой двери капсулы. Конечно вокруг было "чисто". Разрозившаяся битва выжгла всё что можно. Здесь не могло быть ничего живого. По крайней мере Действительно живого.
— Будьте бдительны. Наши враги куда опаснее, чем вам может показаться на первый взгляд. И помните. Это не соревнование. А Испытание для каждого из вас. — Слова их лидера заставили воина усмехнуться, но оставить колкую шутку при себе.
Испытание... Воин уже и не помнил того дня, когда последний раз слышал это слово... Тогда он был ещё простым человеком. Но не теперь. Не спустя бесчисленные годы, что казались уже бесконечно далёкими и потерянными.
Он был уже слишком стар и опытен, чтобы называть это Испытанием.
И как бы воин не старался, но насмешливая улыбка не сходила с его губ.
Лидер спустился следом за ним. В столь же старом и потрёпанном доспехе, как и у него, потемневшего зелёного цвета. На их фоне, потомок Ультрамаринов и сын Дорна казались идеальны. Их силовые доспехи блестели, а печати чистоты ласнились от благословенных масел, словно их нанесли за пару минут до высадки.
Он протёр острые шипастые крылья на своём нагруднике. Метал уже давно утратил свой блеск, впитав в себя много запёкшейся крови.
Лидер молча двинулся вперёд. Воин последовал за ним. Двое остальных двигались по флангам, то и дело останавливаясь и обследуя местность.
Он же не собирался играть в идеального солдатика. Он знал, что достаточно силён, чтобы справиться со всем, что могло встать на пути. Потому он шёл вперёд, как и его лидер, не отвлекаясь ни на что, кроме миниатюрного изображения местности, что отображалось в углу его визора, двигаясь к указанной точке.
Впереди, среди пепелища, уже вздымалась колышущаяся масса. Один взгляд на неё вызывал отвращение и желание встряхнуться, сбросить с себя всю ту грязь, что облепила его. Но Воин знал, что доспех чист, а его бледное тело умасленно. Но чувство не пропадало, лишь росло, зарываясь под кожу, вызывая стойкий зуд, что требовал содрать с себя эту грязь, эту вонь... Воин на миг закрыл глаза, сосредотачиваясь и пытаясь заглушить в сознании это прокажённое навождение.
Стволы деревьев сочились ярко-жёлтой слизью. Ароматы тухлых и гнилостных цветков на их ветвях проникал через все фильтры и щипали нос своей отвратительностью. Корни, вяло шевелились, разбрызгивания из своих нарывов белесую жидкость во все стороны.
По кронам деревьев, среди длинной листвы из чёрных и тонких извивающихся червей, переодически проглядывали маленькие любопытные рожицы. Их глаза, поросшие ячменем, неморгая наблюдали за группой. Громко хихикая, они прыгали с ветвей в зловонные лужи, где в переплетении корней, медленно разлогались тела адептов в алых рясах. Их аугментации ржавели и растворялись в белесой жидкости так же хорошо как их плоть и кости.
Мелкие отродья бултыхались, среди останков, измазывая себя наполовину переваренными потрохами, слабо реагируя на идущих.
К их группе подтягивались и другие. Медленно, но уверенно, к кромке леса приближались Погонщики. Лёгкий свист плетей и треск вокса с быстрыми бинарными командами заставлял десятки сервиторов двигаться быстрее. Они натужно хрепели. Их наспех вшитые в ротовое отверстие фильтры уже начинали постепенно выходить из строя.
Один из Погонщиков остановился перед кромкой леса. Десятки механодендритов, гневно извивались у его ног, словно змеи цепляясь и скручивая активно пророставшие из земли побеги. Погонщик махнул своей секирой, выкрикнув команду и ряды сервиторов подняли свои огнемёты.
Далеко позади уже слышился рёв бульдозеров, подступавших с флангов, готовых начать основной штурм леса.
Воин крепче сжал рукоять меча и болт-пистолета.
Как только первые струи пламени окатили деревья, лес закричал. Корни вздыбились, орашая всё вокруг едким туманов в попытке потушить пламя. Но горящий прометий прожигал отвратительные облака, омывая стволы корчившихся деревьев.
Мелкие отродья выныривали из луж. Густые капли желудочного сока заставляли их опухшую плоть ласнится в свете огня. Разрозненной оравой, они ринулись вперёд, защищая лес своими крохотными телами.
Воин поднял болт-пистолет. Каждый громоподобный выстрел разрывал пухлых карликов, на месте превращая их в облако жёлтого пара. Сын Ультрамара бросил вперёд гранату. Прямо под основание дерева. Карлики бросились на неё, закрывая своими телами. Взрыв, и ошмётки сотен тел разлетелись вокруг, окатив их доспехи гнойной жижой с головы до ног. Несколько сервиторов прекратили огонь, заливаясь отстранённым криком агонии, переросший в глухое бульканье. Их плоть покрылась нарывами и кровоточащими язвами лишь от пары попавших капель.
Воин ощутил жгучее покалывание в сочленениях. Кровь смеющихся мерзостей оплавила его благородный доспех.
— Вперёд!
Выкрикнул Лидер их группы. Ближайший Погонщик повелел сервиторам продвигаться.
Воин бросился вперёд, разрубая взмахом меча и разрывая выстрелом болт-пистолета, наседая на десятки коротышей, что прыгали, вертелись вокруг, словно играя, а не сражаясь.
Лес перестал кричать. Он задрожал, весь и одновременно, словно единое существо. Извивающиеся ветви вознеслись к небу, начиная исторгать из себя зелёную дымку из мириада мельчайших спор.
Пытаясь вновь прогнать ощущение запекшейся грязи, что скреблась под кожей, Воин закрыл глаза.
Отдаваясь внутренней тьме.
И во тьме.
Лишь Эхо.
Или же мысль?
Нет. Имя...
Голос?
Холодно. Быть вновь.
Мысли не собирались фокусироваться.
Нужно. Нет. Вперёд. Прочь!
Словно разбитое в дребезги стекло, которое когда-то давно было единым целым. Каждый осколок был крепко связан с другим, но и был столь же отличным и разрозненным от каждого.
Нужно...
Жить! Умереть...
Медленно вращаясь в калейдоскопе ощущений и переживаний, каждый осколок дрожал и вибрировал, в ожидании... Чего-то.
Конца? Да. Пусть... Всё... Закончится.
Нет.
Что-то сторонее, отличное от каждого осколка, изъявило свою волю. Это было нечто куда большее, чем они представляли собой по отдельности. Квинтэссенция. Общее сфокусированное желание.
Мы не Умрём.
Нет.
Осколки были всё так же разрозненны, но они собирались, сталкивались, наслаивались друг на друга в то чем они все когда-то были.
Это стоило непомерных усилий. Вся их воля была устремлена на общую сосредоточенность, дабы Единое могло противостоять неизбежному.
Смерть. Смерть. Смерть!!! Мы уже мертвы!!!
Кричали все осколки в утробе общей сущности.
Я отказываю Смерти!
Единое сфокусировало своё стремление в одну точку. Рассыпаясь на ещё большее число осколков, оно устремилось вперёд, через тьму затухающих воспоминаний. Жизнь угасала вместе с памятью. Мгновения восторга, боли, триумфа. Все они рассыпались, оставляя лишь беззвестность, поглощая сущность по кусочку.
В конце этого бессмысленного пути небыло ничего. Даже имени.
Но воля осталась. И она рвалась через тьму, беззвучно крича от боли, которой уже не существовало. Сотрясаясь в агонии от потери того, о чём уже не помнило.
Ничего уже небыло.
Кроме крохотного луча света в самом конце тьмы.
Это было одновременно первым и теперь уже последним воспоминанием. Самым ярким и самым первым из всех.
Свет, что оно увидело в самом начале. И теперь видело в самом конце.
Миг своего рождения, перед мигом своей безвозвратной гибели.
Дальше этого момента, как бы оно не старалось, нельзя было пройти.
Непреодолимый рубеж.
Нет! Нет!!!
Оно билось об нарастающую вокруг тьму, вжимаясь в крохотную светлую точку, стремясь окутать себя её светом.
Тот свет становился тусклее, хоть теперь и затмивал для Единого всё окружающее пространство. И пусть Тьма настигала, Единому было уже всё равно. Оно пыталось достичь чего-то ... Чего-то что стояло далеко За белым светом застывшего мгновения.
И оно откликнулось на его усилия.
Свет расступился, открывая путь.
И за ним... Оно ощутило бескрайние просторы бурлящей энергии, циклонические океаны бурь, что игрались с калейдоскопом других, таких же как оно, на своей вскипающей поверхности. Оно двинулось, подхваченное ревущим потоком. Что-то мелькало, слова, образы, фрагменты, что не желали обретать форму и быть чем-то определённым. Оно стало таким же, без имени, без памяти, эхо утраченной сути, что теперь вливалось в бесловесный хор, растворяясь в набирающей силу волне.
Но вследуюший миг или же тысячилетие, что-то вырвалось из общей бушующей массы. Густое и тягучее, оно протянуло к нему свою длинную конечность. Касание, а затем его схватили бритвенно острые когти и начали вырывать из нарастающей волны. Это действие казалось длилось меньше секунды и дольше, чем могла бы существовать вселённая. В один момент могло даже показаться, что всё застыло, прекратив мнимое движение, а после сжалось и рвануло вперёд с немыслимым ускорением. В один из фрагментов мгновения оно смогло снова ощутить себя цельным, снова осознать себя...
Прежде чем обратно окунуться во тьму.
С затухающим предсмертным хрипом Она вырвала своё сознание из Великого Океана. Вериница густой колышущейся дымки тянулась за её переливающимся крылом, оседая чёрной густой копытью на остром кончике пера.
Перо быстро начертило руну на желтоватом кожаном листе и та вспыхнула голубовато-зелёным. Руна обозначала имя лежавшего перед ней воина.
Единственный кривой рог на голове существа блеснул и перо исчезло в радужном свете. Книга захлопнулась и опустилась в чехол, закреплённый на её боку.
Она осмотрела тело воина.
Расписанный доспех почернел, его жёлто-алые цвета посерели от осевшего на него пепла. На краях больших рваных отверстий на шлеме шипела и пузырилась кровь и ошмётки мозгов, с блестящими от влаги кусочками черепа.
Рядом с ним лежал и его убийца. Распухшее месиво, что когда-то было человеком. Оно медленно разлогалось, по капле оседая на землю студенистой слизью, всё ещё подёргивая толстыми и короткими конечностями. Оно несомненно бросилось бы прочь, хохоча и повизгивая, если бы не гигантские адамтитовые когти Кастелакса, что пронзили его брюхо со спины и подвесили над землёй. Сама же машина, так же как и лежавший рядом Благородный Воин, была мертва. Широкий округлый панцирь был разбит истенсивным болтерным огнём, а внутренности механического творения были вырваны этим самым созданием на его когтях. Кабеля свисали словно кишки, а более сложные и важные механизмы искрили и исторгали из себя чёрное и вязкое масло, стремительно покрываясь ржавчиной. Переодически когтистая лапа машины пыталась шевелится, повелеваясь отсаточному импульсу его потухших кагитаторов, стремясь сжать когти и расчленить свою последнюю добычу.
В отличае от павшего воина, машина будет возрождена, ток вновь потечёт по её металическому телу и она однажды вновь вступит в бой. Тело воина же будет сожжено. Его доспех будет снят, очищен, переосвещён и большего она не могла сделать.
Позади неё столпились рабы. Их белые халаты уже успели пожелтеть и местами позеленеть. Их респираторы еле справлялись с фильтрацией загрязнённого воздуха. До этого бледная кожа рабов черезмерно посинела, обрастая геойными наростами. Они тащили на металлических тележках разные трофеи. Оружие. Силовые клинки, части доспехов Благородных Воинов и их болтеры. Отдельно несли их знамя.
Она окинула взглядом поле битвы. Груды тел, людей и машин, и людей что были машинами. Благородные воины в силовых доспехах сильно выделялись из общего серого фона своей цветастотью, потому её слуги справлялись относительно быстро.
Лежавший перед ней воин был последним.
Оставалось лишь погрузить находки на челноки, собрать тела в одну общую кучу и предать их очещающему огню. Наследие этих воинов пропало вместе со смертью их Брата Апотекария задолго до её прибытия, потому нечего было возвращать их Братству. Лишь слова печали.
Грохоча широкими гусеницами рядом проехала машина, она ненадолго остановилась чтобы опустить ковш. С нарастающим воплем двигателя машина двинулась вперёд, сгребая тела вместе с сухим пыльным грунтом в одну кучу, перемалывая то, что осталось от погибших.
Слуги растаропно окружили тело воина, начиная снимать священный доспех в хриплом и тихом пении упокоения.
Машин прибывало всё больше и больше, ведь нужно было спешить. Впереди уже расцветала "Гниль". Её таксичные споры заполнили всё над полем боя, а на горизонте уже поднималось то, что произросло из неё. На вид мягкое и влажное, будто свежее и пульсирующее мясо, что тянулось к небу, раскидывая свои истекающие гноем ветви. С каждой пульсирующей дрожью, этот "лес" продвигался всё дальше.
Пусть битва была выиграна, а враг побеждён, но Война... Она ещё далека от завершения. И как бы не оказалось, что и вовсе будет проигранна.
Перед "лесом" уже собирались "братья", пытаясь огнём выжечь эту Гниль. Но эта борьба казалась ей бессмысленной. Как прометий и клинки сделают то, с чем не смог справится орбитальный огонь?
Она подняла голову к небу. Яркие блики, перетекающие в причудливые маслянистые узоры, кружились, завивались, сталкиваясь и сливаясь в восхитительную картину. Не было звёзд. Не было чернеющей пустоты космоса. Лишь сияющая рана, что изливала на неё свой свет.
Здесь, на самом краю, она могла позволить себе куда большее, чем когда либо. Её крылья вздёрнулись, расправляясь над её хрупким телом, впитывая сияние каждым пёрышком. Сила кипела в ней, переполняя, сбрасывая избыток в собственном радужном блеске.
Послышался хор приближающихся голосов. Вслед за бульдозерами, к лесу шли послушники и священнослужители. Они выкрикивали молебны своими осевшими голосами. Каждый послушник нёс в своей руке по свече, повторяя в нарастающем хоре слова своих пастырей.
— Да очистится эта Земля! Не пожнёт скверна власти во Владении Его!
Священники окунали кисточки в фиалы с водой, и резкими взмахами окрапляли перед собой путь, завывая в похабных речах, пригрожая куда более могущественной силе сгинуть.
Она помотрела на послушников. Все они спрятали свои лица в глубоких капюшонах, дабы не показывать прокажённую плоть.
Все они были уже мертвы. И все они надеялись на спасение, следуя в свой последний путь в отчаянии сжимая свечу тонкими пальцами. Но хоть их молебный хор и был пропитан страхом и болезненной мукой, она слышала и хрукий отголосок стойкости.
Она сложила сверкающие крылья на стройных боках. Снова открыла книгу для быстрой заметки. Поманив к себе одного из слуг, она приказала спустить со следующим челноком нескольких художников, желая запечатлить этот "последний путь".
— Дурачьё... Хе-хе-хе... — Пронзённая когтями туша завертелась, пытаясь выбраться. — Всё сражаются и сражаются. Они не видят. Не видят. Скажи же?
Туша скосила на неё свой единственный глаз, что занимал практически половину лица.
— Ты. Ты тоже знаешь что толку нет. Мы несём благо. А они не хотят его принимать. Но ничего. Рано или поздно они все узнают. И увидят.
Она сделала шаг в его сторону, вяло склонив голову набок.
— Ведь что толку от сражения. Оно ничего не решит. Я, как и ты, всё равно вернёмся вновь. И тогда увидят другие. Они увидят Его прекрасные сады. Смотри! Вон они! Уже цветут...
— Он сгорит. — Мягко кивнула она, вслед за ним бросив взгляд на "лес".
— Сгорит. Прорастёт. Умрёт и вновь родится... Таков вечный цикл. Такова Его Во...
Она быстро расправила крыло. Мягкие как шёлк и твёрдые словно алмаз перья отделили голову от туши в резком взмахе.
Голова успела лишь звонко хрюкнуть, прежде чем упасть на землю и быть раздавленной её копытцем.
Она сделала шаг. Ряды сверкающих перьев потускнели вместе с миром вокруг, превратившись в ребящую мыльную дымку, а затем вновь обретя чёткость. Её тонкое копытце ступило на шероховатую каменную плиту. Острые зубья стен, возвышающиеся клиновидные башни. Грубая постройка, возведённая в кратчайшие сроки. Дети Дорна умели возводить крепости. Но их враг поверг её. Большая часть осыпалась от прикосновения нечестивых.
В одной из уцелевших артиллерийских галерей. Она слышала мысли. Громкие, властные и еле слышные, сменяющиеся механическим скрежетом.
Она расправила крылья. Огромные, намного большие, чем с виду могла бы вынести её хрупкая оболочка. Каждое перо на них вспыхнуло, переливаясь радужным блеском, словно быстро вращающийся калейдоскоп, сгорая в неудержимом эфирном пламени.
Её оболочка истончилась, став призрачным отблеском, что словно призрак, брёл вперёд сквозь стены и насыпи.
Возле выставленных в ряд орудий, стояли "братья".
Их командир, Сой Гато, лишь еле заметно шевельнул головой в её сторону, ощутив знакомое присутствие, быстро вернувшись к разговору.
— Вы воззвали о помощи. И мы пришли. И теперь мы требуем плату. Сто тысяч рабов.
— Дерзкий Астартес!
Братья за спиной Сой Гато подняли болтеры, целясь в металическую грудину Архимагоса. В ответ его стража зажгла энергитическое оружие и нацеливая плазменные карабины на головы Астартес.
Сой Гато не пошевелился. Лишь продолжил, тихо и спокойно.
— Прямо над нашими головами стоит мой флот. Одна команда и он превратит вас, и всю вашу "шайку" в пыль. Я не собираюсь разжигать новую битву, а лишь хочу получить заслуженную дань за нашу помощь в проигранной Вами, Архимагос, войне.
Архимагос гневно дёргал механодендритами, но молчал.
— Я дам вам время это обдумать. После, если вы откажите, мы сами заберём то, что нам причитается.
Железный остов из проводов, трубок и механодендритов, поддерживаемый шестью заострёнными конечностями, что называл себя Архимагосом Альфа-9.4-Гамма, был для неё словно открытая книга. Его мысли небыли спрятаны вглубине под толщью бездушной машинной логики. Они словно металические сороконожки, ползали и вились вокруг десятка алых окулярных линз. Сотни этих мельчайших сороконожек по большей части состояли не из самих мыслей, но из тысячи вычислений, проносившихся в полумеханической голове Архимагоса. И все они в данный момент пытались спрогнозировать возможные варианты грядущего. У него был 57% шанс убить стоящих перед ним четверых Астартес и 0,02% отбить имеющимися силами скоординированную атаку оставшихся с учётом массированного орбитального обстрела.
Сороконожки стали скребстись по его металическому коробу быстрее и яростнее. В вычислениях появилась нотка неудачи и страха. Его разум быстро сжался в одну точку, придя к единому ответу на уравнение.
Архимагос проскрежетал команду и его стражи опустили оружие. "Братья" последовали за ними.
— Через десять стандартных тиранских часов мы отправим наши грузовые челноки. Сто тысяч рабов и боевые аугментации, все что имеются в ваших законсервированных бункерах.
Сой Гато коротко поклонился, развернулся и начал удаляться в стремительной походке.
— Забирайте и убирайтесь. — Бросил Архимагос, его искаженный машинный голос надломился.
Всё ещё человеческие руки сжались, а сороконожки поджали свои маленькие острые лапки, сжимая его разум словно тиски. Звонкая мысль пробилась сквозь металл.
*Я справлюсь. Во Имя Омниссии я справлюсь.*
И пусть его стремление было искренним, но его воля медленно истончалась при виде далёкого буро-зелёного облака, что медленно подступало к бастиону.
Она некоторое время следовала за ним, втягивая сладкий, дрожащий аромат страха перед возможной неудачей, что словно опухоль, разрасталась с каждым новым движением одной из шести острых ног.
Она видит как незримые для обычного взора, крохотные и тусклые, огоньки выпущенных лесом спор, оседают на металлическое тело, укрытое слоями бледно алых одеяний. Видит как они проникают вглубь, под этот огромный тяжёлый панцирь нагрудника, в попытке добраться до оставшейся мягкой и хлипкой плоти. Они тоже жаждут поживиться его страхом. Она могла бы просто взмахнуть своим сияющим крылом и они сгинут, оставив впокое бледное свечение души Альфа-9.4-Гамма.
Она последний раз втянула в себя сладкое и пряное зловоние неуверенности. Крылья сложились на стройных боках. Рог блеснул бело-изумрудным светом. Книга вынырнула из чехла, раскрываясь и зависая в воздухе перед ней.
Она бросила взгляд на горизонт. Смерть подступала, обещая новую жизнь, лишённую боли и страданий, а люди шли противостоять ей, изнуряя себя ещё большей болью и ещё большим страданием. Как она думала и прежде, вся борьба была бессмысленна.
Её короткая и быстрая мысль сплелась в слова на желтом кожаном листе.
*Как бороться с тем, что пораждено нами?*
Она отступила в тень, а книга закрылась в свой последний раз.