— Мне жаль, Мария Федоровна, ваш сын умер.
Сын? Это про меня? Но кто такая Мария Федоровна? И почему я больше не окружен чернильной бездной? К тому же, мертвым я себя не чувствовал. И это странно. Все что я помню до этого, никак не вязалось со странной фразой.
***
Отзвучали литании. Затихли молитвы. Восседая на троне Последнего пути, я окинул туманящимся взглядом лица братьев-инквизиторов. Сколько их собралось здесь, чтобы проводить меня в вечность! У молодых — лица бледные, глубоко в глазах скрыт страх перед неминуемым. У тех, кто постарше — лица бесстрастны. Взгляды — тверды. Они давно смирились со своей участью, и ждут ее без страха и трепета. Так же, как дождался ее я.
Мы — инквизиторы, охотники на колдунов, чернокнижников и ведьм. Занятие благородное, и достойное. Но требует пожертвовать десятками лет жизни, чтобы стать неуязвимыми для магии. Каждый из нас знает срок своей жизни, если только особо прыткий чернокнижник не сразит его выстрелом или ножом. Или не призовет иномировых сущностей, способных разорвать человека одним взмахом когтей.
Замечаю несколько лиц, выделяющихся на фоне остальных. Горе на них не показное, не официальное. Они искренне сожалеют о моей смерти. Горан, мы дружны с ним очень давно, с тех самых пор, как юношами слушали лекции отца Дамира в схоле. Ратмир. Судьба несколько раз сводила нас в преследовании особо нечестивых колдунов. И сотрудничество превратилось в дружбу. И, конечно же, Сияна. Озарявшая мою жизнь светом, подобным ее имени.
Сердце стучит все медленнее. Удары становятся тяжелее, словно кто-то изнутри бьет по ребрам кувалдой. Не хватает воздуха. Ловлю себя на том, что жадно хватаю его раскрытым ртом. Отвернитесь, друзья мои! Я не хочу, чтобы вы видели мою слабость!
Запрокидываю голову, хотя бы так убрать лицо от взглядов собравшихся. Не хочу, чтобы они видели, как оно превращается в маску смерти, с разинутым провалом рта и остекленевшим взором. Я всегда был силен, всегда шел напролом и честно исполнял свой долг.
Перед взглядом мелькает стол, на нем оружие, которым я нес возмездие: меч и пистолет. Не взять их больше мне в руки! Не нести справедливость, не искоренять скверну. Взгляд утыкается в потолок, с плывущим по нему дымом курильниц.
Смерть! Она наваливается на меня бесконечной тьмой. Ледяной. Сковывающей. Вечной.
Падаю во тьму.
***
Я провалился в чернильную бездну. Падал вниз. Или летел. Ничего не ощущая, ни о чем не думая. Моего тела больше не было, оно осталось там, в храме. Бездыханная оболочка, обреченная на тление.
Сколько продолжалось мое падение, я не знал. Может быть миг, а может тысячелетие. Время утратило свой смысл. Во всей вселенной были только мы — я и тьма. Но определенно я двигался вниз. С бешеной скоростью, не имея возможности ни затормозить, ни ускорить свой полет. Ни изменить направление.
Что ждет меня там, в самом низу? Ад? Рай? Вечное забвение?
Далеко, на самом пределе видимости, мелькнула яркая точка. Что это? Я присмотрелся. Слабая искорка мерцала, казалось, в миллионах километрах от меня. Мне вдруг захотелось добраться на нее, рассмотреть этот слабый огонек в вечной тьме. Увидеть хоть что-то, кроме непроглядной черноты.
К моему удивлению, мой полет изменил направление. Меня потянула к мерцанию, словно магнитом. Снова не знаю, как долго я добирался до странной искры. Но наконец, я оказался рядом с ней. Крошечная пылинка, горящая слабым светом. Она мерцала все слабее и слабее, иногда полностью исчезая в темноте.
Нет, я не дам погаснуть этому чуду. Единственному, что скрашивает бесконечную бездну. Я протянул ладони. Хотя, были ли у меня ладони? Обхватил слабый огонек, и подул на него. Не знаю как, ведь у меня не было тела, значит, не было легких, губ и даже лица. Да и был ли в этом мрачном месте воздух?
Внезапно искорка ожила, вспыхнула ярче. Я дунул на нее еще раз. Она снова засияла, словно маленькое солнце. Заплясало нестерпимым жаром, загорелось сверхновой звездой, и меня с исполинской силой потянуло, прямо во вспышку света.
***
— Мне жаль, Мария Федоровна, ваш сын умер.
Сейчас я ощущал себя совсем иначе. Чувствовалась тяжесть тела. Ощущались запахи лекарств. Голова явно лежала на подушке. Сверху давила тяжесть одеяла.
Голос, сообщавший о смерти сына, оказался мужским. Ровным, бесстрастным, с нотками вежливой печали. Помер сын, ну и бог с ним.
Послышались женские рыдания. Вроде бы даже в два голоса.
Мужчина, все с той же вежливой скорбью, продолжил:
— Мария Федоровна, Ева Николаевна, вам сейчас тяжело, понимаю. Но, пускай мои слова не покажутся вам жестокими, смерть вашего сына и брата, не самое страшное, что могло случиться.
Женщины не ответили, продолжая рыдать. Мужчина вздохнул:
— Если позволите, я сообщу в похоронное бюро.
— Спасибо, доктор, — сквозь слезы произнесла одна из женщин.
Затем я ощутил, как мягкая женская ладонь обхватила мое запястье, голова женщины опустилось мне на грудь:
— Андрей!
В это имя женщина вложила столько горя, страдания и безысходности, что ими можно было наполнить океан.
«Андрей». Это видимо я. Не знаю, почему Андрей. В прошлом меня звали совсем иначе. Судя по всему, я сын или брат женщины рыдающей у меня на груди. И я умер. Во всяком случае, доктор так сказал. А с докторами не спорят в таких вопросах.
Вот только мертвым я себя ни капли не ощущал. Да, меня не переполняло здоровье и жизненная сила, но мертвым я определенно не был. К тому же, доктор… Тот еще доктор, не способный отличить живого пациента от умершего! Так вот, доктор собирался вызвать похоронщиков. Что делают похоронщики? Правильно, закапывают людей.
А что если они закапают меня вот так. Внешне я мертв, а мое сознание все еще живет? Ужас накрыл меня с головой. Да, смерти я не боялся. Но ведь и смерть бывает разная.
Скверную же шутку сыграла со мной, та слабая искорка в беспроглядной тьме.
Попытался пошевелиться. Ничего не вышло. По ощущениям, мое тело весило, словно туша слона. Попытался вздохнуть. Получилось, но так слабо, что я сам не заметил собственного вздоха. Попробовал сказать, что я живой. Получился слабый, нечленораздельный звук.
Голова женщины оторвалась от моей груди.
— Доктор! Он живой! Он что-то сказал. Я точно слышала!
— Ох, Мария Федоровна. Боюсь, это просто посмертные газы. Простите. Я убедился в отсутствие пульса, дыхания. Даже зрачки Андрея не реагировали на свет.
Пока доктор объяснял, как он ловко убедился в моей смерти, я решил открыть глаза. Я словно поднимал многотонные стальные плиты. Вот, сквозь слипшиеся ресницы проник свет. Еще усилие, свет стал ярче. Еще немного и я увидел, где нахожусь сам, и кто находится рядом.
Я лежал на постели в маленькой комнате с низким потолком. Из окна лился солнечный свет. Передо мной стояла женщина лет сорока, со светло-русыми волосами, изможденным лицом и карими глазами. Для своего возраста она была довольно красива.
На ней старомодное платье, весьма поношенное. Она смотрела на мужчину в костюме тройке, в очках и с саквояжем в руках. В углу, на стуле сидела девушка, с такими же светло-русыми волосами, как и у женщины постарше. Ее лица я разглядеть не мог. Она закрывала его ладонями, сотрясаясь в рыданиях.
Женщина постарше, повернулась ко мне.
— Доктор! Он открыл глаза, он живой!
— Мария Федоровна, — в голосе очкарика засквозило раздражение, — просто непроизвольная реакция мышц.
Он вздохнул, шагнул к постели и протянул ладонь к моему лицу, намереваясь сомкнуть мне веки пальцами.
И тут я моргнул.
Доктор одернул руку, лицо его побледнело. Он разинул рот, собираясь закричать, но сдержался. Попятился, сшибая поднос с лекарствами. Мать Андрея повернулась ко мне. На мгновение на ее лице появилась радость, но тут же ее сменило выражение ужаса.
Вцепившись в рукав доктора, она попятилась вместе с ним. Девушка в углу отняла руки от лица, и я смог рассмотреть ее. Она очень походила на Марию Федоровну, только глаза были голубыми. Девушка, видимо, она и есть Ева — сестра Андрея, то есть моя теперь, вскочила, и отступила к двери.
— Живой! — выдохнул доктор. — Но ведь это значит…
Не договорив, эскулап спешно сунул руку в карман пиджака. Я слишком долго имел дело с оружием и людьми, хватающимися за него. Поэтому точно определил — так спешно и с таким выражением лица, человек может только хвататься за пистолет.
Доктор рванул руку из кармана. Похоже, мое чудесное воскрешение не будет долгим. Доктор вкатит мне пулю в голову. Надеюсь, он хотя бы смазал ее йодом.
На мое счастье пистолет зацепился за ткань пиджака. Доктор тщетно дергал рукой, стараясь вытащить пистолет. Другой рукой он не мог помочь себе, моя матушка крепко вцепилась в нее, видимо, от радости лицезреть ожившего сына. Надеюсь, доктор не догадается стрелять прямо так, через карман, как поступил бы я.
Надо что-то делать! От перспективы вновь оказаться в вечной тьме меня отделяли несколько мгновений. Пока доктор не вытащит пистолет из кармана, или все же не догадается пальнуть, не вынимая его. Но что тут сделаешь, я ведь даже пошевелиться не в силах!
Собрав все силы, что еще теплились в теле этого Андрея, я выдохнул:
— Стойте!
Горло будто рванули наждачной бумагой. От боли померкло в глазах. Я обессиленно откинулся на подушку. Сейчас мне стало абсолютно все равно, убьет ли меня доктор или нет. Одно слово далось мне с таким трудом, будто я всю ночь разгружал вагоны.
— Он говорит!
Голос Марии Федоровны зазвенел.
— Он говорит, доктор, он живой, и не буйный!
— Верно, — выдохнул доктор.
Он осторожно приблизился ко мне. Сейчас он уже не пытался схватиться за оружие. С растерянным видом он осторожно, будто я могу укусить его, положил ладонь мне на лоб. Потом прощупал пульс, словно я могу говорить без пульса. Заглянул в глаза.
— Невероятно! Но, похоже, Андрей Николаевич, действительно жив и вовсе не похож на буйного. Но этого не может быть! Ведь если человек не умирает, то…
Очки доктора запотели от волнения, но он даже не заметил этого.
— Что-то туманится перед глазами, пойду на воздух.
Доктор, отступив от кровати, забормотал:
— Просто невероятно! Но я не мог ошибиться. Господи, да как же это? Надо написать в императорский совет, ох, господи!
Он еще несколько раз призвал господа на помощь, после чего обратился к Марии Федоровне.
— Я пойду, Мария Федоровна, с вашего позволения. Это непостижимо, но с вашим сыном все в порядке. Во всяком случае, он жив и не бросается на людей. Я не могу найти этому объяснения. Но рад, что все так обошлось. Если что случится, сразу же обращаетесь ко мне, пришлите Еву Николаевну, а если будет поздно, то дворника. Завтра я обязательно навещу вас. Нет, нет. Никакой оплаты, что вы. Такое событие! Прощайте.
Доктор опрометью выскочил из комнаты. Я уставился взглядом в низкий потолок, стараясь осмыслить произошедшее. Мария Федоровна, хотя, наверное, сейчас я могу с полным правом называть ее «матушкой», подошла ко мне.
— Андрюша, как ты себя чувствуешь?
Ее глаза переполняли радость и материнская любовь. Вот только я не ее сын.
— Пить, — прохрипел я.
Она взяла кувшин, наполнила тяжелый граненый стакан. Поднесла его к моим губам. Напившись, и потратив на это последние остатки сил, я упал головой на подушку. Через мгновение я провалился в сон. Обычный сон. Как же давно я не спал!
***
Проснулся я от разговора. По голосу узнал матушку:
— Нет, все в порядке. Жара не было, и Андрюша вполне спокоен. Да, после вашего ухода он попросил воды, а потом уснул. Видите, до сих пор спит.
— Замечательно, просто замечательно!
Второй голос принадлежал доктору. Получается, я проспал остаток дня и всю ночь. Ничего себе!
— Но боюсь, я вынужден разбудить вашего сына, Мария Федоровна.
— Я уже не сплю.
Говорить далось мне куда проще, чем вчера. Голос слабый, но уже не требуется прилагать неимоверные усилия, чтобы произнести одно короткое слово.
— Замечательно! Ну-с, молодой человек, как вы себя ощущаете?
Доктор с наигранным весельем подошел ко мне. Но в его движениях чувствовалась настороженность. И оружие, скорее всего, все так же в кармане. Чего же они так испугались, когда я подал признаки жизни?
— Можете подать мне руку? Мне надо прощупать пульс.
К своему удивлению, хоть и не без труда, но мне удалось вынуть руку из-под одеяла и протянуть ее доктору. Что это была за рука! Тонкая, исхудавшая, кожа практически облепила кости. Вены вздувались под ней толстыми синюшными разбегами. А по венам, я видел это так же отчетливо, как и все остальное в комнате, ползли ядовито-зеленые сгустки.
Доктор прощупал пульс, кивнул сам себе. Осторожно положил мою руку на постель, поверх одеяла.
— Доктор, а что это течет у меня по венам?
— Что простите?
— По венам, зеленые сгустки. Это болезнь так проявляется?
Доктор озадаченно посмотрел на мою руку.
— Да, Андрей, болезнь, — несколько нервно ответил он.
Как я понял, доктор не видел ничего подобного. Я снова приподнял руку и посмотрел на нее. Ядовитые сгустки никуда не исчезли. Может, кажется? Я напряг зрение, сфокусировал его и зеленые частички пропали. Рука, как рука.
— Зрительные галлюцинации, — пробормотал доктор, записывая в блокнот.
Вскоре, написав что-то на бумажке, и вручив ее Марии Федоровне, доктор откланялся.
Матушка принесла мне поесть. Тарелку жидкой похлебки, как мне показалось даже не на бульоне, просто на воде. Не та пища, чтобы мой организм начал быстро поправляться.
Мария Федоровна забрала пустую тарелку и покинула комнату. А я принялся рассматривать свою руку. Если слегка расфокусировать зрение, то зеленые сгустки снова начинали ползти по венам, просвечивая сквозь кожу. Но как только я напрягал зрение, они пропадали.
Требуется осмыслить. Где я, кто я. И как очутился здесь. Сначала очевидное. Не знаю, как это произошло, но после того, как искра в темноте вспыхнула, я оказался в другом мире. В теле молодого человека, по имени Андрей. У меня есть мать — Мария Федоровна и сестра Ева.
Я болен, какой-то необычной болезнью, от которой умирают или становятся буйными. Кажется, об этом говорили матушка и доктор. Могу только догадываться, но судя по всему, сознание изначального владельца тела — Андрея, действительно угасло. Парень умер. Возможно, там, в беспроглядной тьме, я встретил его душу. И то ли высшие силы дали мне второй шанс, то ли произошел сбой в системе мироздания, но я оказался в его теле. Тем самым, вдохнув в него новую жизнь.
Теперь об этой «зрительной галлюцинации», как назвал ее доктор. Вот ни разу, ядовито-зеленые частички не галлюцинации. Я практически ощущал, как они ползут по моей кровеносной системе, царапая вены. Можно даже соотнести прохождение очередного ядовитого сгустка и ощущение жжения под кожей.
А еще, не знаю почему, но я был уверен — стоит мне захотеть, и я могу избавиться от этой заразы.
Я снова посмотрел, как ядовитые сгустки ползут по венам, увлекаемые током крови. Что ж, я ничего не теряю, если попробую избавиться от них. Только как это сделать? Силой мысли? Я расфокусировал зрение. Сосредоточился на зеленых частичках. Вдохнул. А затем мысленно приказал им исчезнуть, раствориться. Покинуть мой организм.
Но тут в дверь постучали. Я вздрогнул от неожиданности. Весь настрой прошел. В комнату вошла Ева.
— Что делаешь? — спросила она.
— Лечусь.
Она коротко засмеялась, сочтя мой ответ за шутку. Подошла, села в ногах. Да, она определенно походила на мать. Наверное, так Мария Федоровна могла бы выглядеть в молодости. Очень красивая. Только глаза другого цвета.
— Ну и напугал ты вчера нас.
Она улыбнулась. Покрасневшие глаза Евы, давали понять — этой ночью она не спала.
— Я не специально.
— И так понятно, братец, что не специально. Спасибо доктору Лодкину.
— А ему-то за что? За то, что мертвого от живого не отличает.
Она махнула рукой:
— Дурак ты братец. Лодкин, конечно еще молод и неопытен во врачебном деле, но человек благородный в душе, хоть и из простых.
— А мы не из простых?
Сейчас для меня важна любая информация.
— У тебя что, лойма всю память отбила?
— Лойма?
— Андрюшка, хорош дурака валять!
Лойма. Наверное, это болезнь, поразившая мое тело.
— Ну да, хорошенько бьет по мозгам, лойма эта.
— Но не настолько же, чтобы ты забыл кто ты, из какого рода, и из какого клана!
Не настолько, конечно же. Просто я ничего не знаю, ни о себе, ни о мире, в котором оказался. Судя по внутреннему убранству комнаты, весьма бедному, и жидкой похлебки, мы похоже нищие. А тут надо же, род, клан. Может клан побирушек? Да нет, и мать и сестра выглядят вполне прилично, да и доктор Лодкин, который из «простых», обращается к ним весьма вежливо, по имени-отчеству.
И тут мне в голову пришла одна идея. Что если, я возьму и прямо сейчас попробую избавиться от болезни. Ведь внутренне чувство подсказывает мне — я могу это сделать. Возможно, именно она блокирует все воспоминания прежнего владельца.
Я закрыл глаза.
— Хочешь поспать? — спросила Ева.
— Да.
— Можно, я посижу с тобой. Мешать не буду.
— Хорошо.
Собственно мне все равно. Не думаю, что присутствие сестры как-то помешает моей задумке.
В этот раз я не стал таращиться на свою руку. Я просто представило, как ядовито-зеленые сгустки ползут по моим венам. Царапают стенки сосудов, но это даже представлять не надо, я и так ощущал неприятное жжение по всему телу. А затем, словно увидев все свое тело целиком. Сердце, работающее в груди, прогоняющую кровь по артериям, и как кровь, превратившись из ярко-алой в темную, возвращалась к сердцу по венам. И зеленые частички лоймы, жалящие меня изнутри, словно рой таежного гнуса.
Собрав все свое желание избавиться от заразы в единый кулак воли, я мысленно принялся выжигать ядовито-зеленые пятна. Жег их, одно за другим. Перед моим мысленным взором разворачивалась картина очищения. Ядовито-зеленых пятен в кровеносной системе становилось все меньше и меньше.
Наконец, я нашел последнее из них. Оно, словно живой организм, пыталось убежать от меня. Но я догнал его. И уничтожил.
Прислушался к своим ощущениям. Мне и вправду стало легче. Тело вдруг потеряло тяжесть. Мысли прояснились. Раздражающее жжение под кожей прошло. Я улыбнулся, открыл глаза. И чуть не вскрикнул!
Я упирался лицом прямо в потолок. Левитировал! Но я не слышал удивленных возгласов Евы. Не думаю, что способность летать во сне, в прямом смысле этого слова — обычная вещь в этом мире. Может, мое лечение продолжалось куда дольше, чем мне показалось? И сестра, убедившись, что я сплю, покинула комнату?
— О, Евка!
Голос шел откуда-то снизу. И он, готов поклясться, принадлежал мне. Точнее, телу Андрея. Который, как бы умер. Но, выходит, это не точно!
— Ты же спать собирался.
— Спать? Но, я ничего не помню, с того самого времени, как у меня начался жар. Доктор уже ушел, что ли?
— О чем ты, Андрей? С тобой все в порядке?
— Да, я чувствую себя куда лучше. Лодкин постарался?
Так, что происходит, черт возьми? Я забарахтался в воздухе, стараясь перевернуться и посмотреть вниз. При этом я не увидел своих рук. У меня опять не было тела!
Перевернуться мне все же удалось. Оказалось, что я нахожусь в воздухе, недалеко от головы Андрея. Я словно воздушный шарик, парил над ним, привязанный невидимой нитью. Сейчас я мог рассмотреть, как выглядело мое новое тело. Или уже не мое?
Молодой парень, лет двадцати. Лицо худое, точнее исхудавшее. Похожее на мать и сестру, но одновременно и другое. Что логично, отец ведь у Андрея тоже был. Подбородок покрывала легкая щетина. Глаза карие, как и у Марии Федоровны. Взгляд внимательный, но в глубине еще пляшут веселые мальчишеские искорки. Интересно, когда я был в этом теле, взгляд был такой же? Или тяжелым, как у инквизитора, проводящего допрос пойманного колдуна? Волосы, в отличие от матери и сестры, не светло-русые, а темные.
— Ага, Лодкин. Ну-ка, скажи, кто ты?
— Ты чего, Евка?
— Говори, как звать, из какого рода, из какого клана.
— Да иди ты!
— Говори!
Ева замахнулась на брата.
— Ай, дура! Я Андрей Николаевич Ермолаев, из рода Ермолаевых. Странно, правда? Ермолаев из Ермолаевых, с ума сойти, как необычно!
— Дальше!
— Из клана Рюриковых.
— Ага, а лет тебе сколько?
— На год младше, чем тебе. Отстань уже от меня, и маму позови.
— Спит она. Умаялась с тобой. Тут Лодкин чуть с ума не сошел, когда ты ожил.
— Ожил? А я что умирал?
— Лодкин сказал, что да. Поздравляю тебя, братец, со вторым рождением.
— Спасибо. Ты чего набросилась-то на меня с вопросами глупыми?
— Да ты пять минут назад не помнил кто ты.
— Блин, да я не помню ничего, как жар начался. Мама за доктором побежала. И все.
Брат с сестрой болтали без умолку. Рад, конечно, что они воссоединились. Всегда прекрасно, когда семья в сборе. Но вот, что теперь делать мне? Как попасть обратно в тело. Да и стоит ли в него попадать? Или поискать новое? А как искать, я ведь практически привязан к Андрею.
Может, я стал призраком? И моя участь теперь быть невидимым спутником молодого человека. Перспектива, так себе.
Выходит, избавившись от болезни, я навредил сам себе. Сознание настоящего владельца пробудилось и вытеснило меня из тела. Да уж, ну и выбор у меня был: помереть от лоймы, стать «буйным», что бы это ни значило, или превратиться в призрака.
Я даже не знаю, какой я выбор сделал: лучший или худший.