В то время, когда Леха только выходил из тридцать седьмого троллейбуса и готовился пересечь небольшой сквер, отделяющий здание Конторы от шумной улицы, Бунге решил взяться за проблему, которую он обдумывал уже несколько дней.
Для начала следовало освободить место на столе.
Собрав несколько лежащих прямо перед ним папок, Бунге соорудил из них стопку в дальнем углу стола. Поскольку там и до этого уже что-то лежало, основание получилось неровным и стопка сразу же угрожающе накренилась, но Бунге решил считать эту конструкцию достаточно устойчивой.
Разобравшись с верхним культурным слоем, Бунге принялся за следующий, благо, он был не таким богатым на бумаги и состоял из нескольких десятков разрозненных листочков. Бунге сгреб их в кучу и, не читая, отправил в мусорную корзину.
Вряд ли там было что-то важное.
Под листочками обнаружилась покрытая толстым слоем пыли клавиатура от служебного компьютера, и Бунге стал обдумывать варианты. Водрузить ее на стопку из папок нельзя, это сместит центр тяжести и позволит гравитации сделать свое черное дело, отправив конструкцию на пол. Выбрасывать в корзину вслед за бумагами тоже не стоило — клавиатура была казенная и на ней стоял инвентарный номер, а значит, ее исчезновение не пройдет незамеченным.
Бунге вздохнул и открыл верхний ящик стола. Тот оказался забит кучей хлама неизвестного происхождения, а сверху все это великолепие придавливала початая бутылка армянского коньяка, о которой Бунге успел позабыть. Поборов искушение и издав легкий вздох сожаления, Бунге задвинул верхний ящик и выдвинул средний.
Ситуация с хламом там наблюдалась абсолютно такая же, только вишенкой на мусорном торте служила не бутылка коньяка, а один из пистолетов Бунге.
Третий ящик выглядел перспективнее прочих. Немного примяв его содержимое ладонью, Бунге пристроил клавиатуру туда.
Бунге не любил компьютеры и не доверял им, за что не слишком хорошо знакомые с ним люди называли его ретроградом.
Выключи электричество, говорил он, и посмотри, что случится со всеми твоими гигабайтами.
Впрочем, бумагу он тоже не любил и не доверял ей.
Закидай помещение зажигательными гранатами, говорил он, и посмотри, что случится со всеми твоими томами.
Поэтому хорошо знакомые с ним люди называли его сумасшедшим.
Бунге вздохнул, оценил полученный результат и признал его неплохим. Но это была только прелюдия.
Поболтав в воздухе левой ногой, Бунге скинул с нее кроссовок, а затем наклонился, чтобы подобрать его с пола. Сие действо сопровождалось множественными звуковыми эффектами: Бунге кряхтел, изношенное кресло скрипело, но Бунге справился и в конце концов водрузил кроссовок на стол.
Проблема была налицо.
Точнее, проблема была в районе большого пальца. Там в усиленной, если верить рекламе, ткани кроссовка образовалась дыра примерно в сантиметр диаметром, и с этим явно надо было что-то делать. Сапожник, к которому Бунге попытался обратиться на прошлой неделе, поднял его на смех и посоветовал оставить сию многострадальную пару обуви для огорода, и пойти купить себе новую, но Бунге этот вариант не устроил.
Во-первых, он еще не был готов возделывать свой сад. А, во-вторых, он ненавидел ходить по магазинам. Особенно по обувным.
Несколько часов мучительного хождения между прилавками, попытка отыскать в груде коробок пару нужного тебе размера, примерки, шнуровки, уверения продавцов в надежности и долговечности приглянувшихся тебе кроссовок, очередь в кассу, пять минут попыток отказаться от очередной бонусной программы, дорога домой, еще одна примерка в более спокойных условиях, и все это для того, чтобы выяснить, что правый, например, кроссовок тебе жмет, натирает мизинец и вообще у этой модели некомфортный лично для тебя подъем, а в магазине ты этого понять не успел.
Поэтому Бунге собирался применить другое решение и достал из портфеля купленный два дня назад армированный строительный скотч и положил его рядом с кроссовком.
Дабы вознаградить себя за уже приложенные усилия, Бунге нашел на столе пепельницу, дешевую одноразовую зажигалку и мятую пачку «Столичных». Выщелкнул сигарету из пачки, прикурил, с наслаждением затянулся и откинулся на спинку кресла. Одним из плюсов его пребывания на нынешнем посту был отдельный кабинет, в который никто из подчиненных не рисковал входить без стука.
Бунге щелкнул кнопкой пульта и включил телевизор, настроенный, как обычно, на новостной канал. Новости, как обычно, были благостными. Хлеборобы то, животноводы се, краснознаменные рабочие приняли на себя повышенные обязательства и уверенно смотрят в будущее, а в столице скоро начнется очередной ежегодный фестиваль «Шире круг», и все флаги будут в гости к нам, и представители республик уже начали приезжать, и значит у тех, кто за это ответственен, уже прибавилось работы, и скоро ее станет еще больше, ибо для того, чтобы краснознаменные рабочие продолжали уверенно глядеть в будущее, нужно, чтобы кто-то им это будущее обеспечил.
Под выпуск новостей Бунге докурил уже вторую сигарету и собирался приступить к решению задачи с кроссовком, когда в дверь постучали.
Стук был незнакомый. Подчиненные стучали более небрежно, редко заглядывающие в его кабинет смежники — более уверенно. А так обычно стучат люди, которые точно знают, куда им надо, но не уверены в том, что может ждать их за дверью.
— Войдите, — сказал Бунге, и Леха вошел.
Выглядел Леха отменно. Метр восемьдесят пять, фигура спортивная, спина прямая, нос орлиный, глаза голубые, подбородок квадратный и достаточно волевой. Леха был гладко выбрит, коротко подстрижен, в первый рабочий день нацепил на себя свой лучший темно-серый костюм, в котором ему уже было жарко. Но ему страстно хотелось произвести на начальство и будущих коллег хорошее впечатление, так что он даже узел галстука не попытался ослабить.
— Товарищ полковник, разрешите доложить…
— Кто-то умер? — перебил его Бунге.
— Никак нет, товарищ полковник. То есть, не могу знать, товарищ полковник.
— То есть, ты не с похорон?
— Никак нет, товарищ полковник.
— И не собираешься на похороны?
— Никак нет, товарищ полковник, — Леха потерял нить разговора, поэтому старался отвечать односложно и недвусмысленно.
— Тогда какого черта ты напялил костюм? — поинтересовался Бунге.
Леха уже понял, что промахнулся. Конечно, люди в костюмах ему в здании встречались, но большинство ходили в чем попало, согласуясь больше с царящей на улице погодой, а не с установленным дресс-кодом, и сам Бунге носил коричневые походные штаны со множеством карманов и выцветшую синюю футболку, украшенную гербом республики, после огромного количества стирок уже совершенной непонятно, какой.
А водруженный на письменном столе перед его новым начальником старый драный кроссовок и вовсе сбивал Леху с толку.
— Чтобы соответствовать…
— И как, по-твоему, ты соответствуешь?
Леха не нашелся, что ответить. В уме он множество раз прокручивал этот разговор, планируя произвести на начальника наиболее благоприятное впечатление, но такой вариант ему в голову не приходил.
Зато сейчас туда забрались подозрения о собственной профнепригодности. Нужно было узнать хоть что-то о руководителе Седьмого отдела, в который его распределили после окончания высшей школы КГБ.
Но Бунге не был похож ни на одного из его преподавателей. И ни на одного из тех серьезных взрослых мужчин, что появлялись в его доме, когда сам Леха был совсем маленьким.
Грузный, небритый, с испещренной несколькими шрамами лысиной, Бунге показался Лехе воплощением неопрятности, которое весьма уместно смотрелось в этом заваленном разнообразным мусором кабинете, но они оба — и Бунге, и кабинет — совершенно не вписывались в образ Конторы, который нарисовали в голове Лехи преподаватели из высшей школы. У Лехи оставалась только слабая надежда, что произошла какая-то ошибка, и вот этот тип перед ним — это совсем не Бунге, а какой-то случайный человек, оказавшийся в его кабинете, ну, скажем, специалист из техподдержки, который пришел настроить компьютер (технарям позволялись определенные вольности), но всерьез на такое рассчитывать не стоило.
Это все же Седьмой отдел, и случайного человека никогда бы не оставил в кабинете его начальник без присмотра.
— Сними галстук, — посоветовал Бунге. — Еще не хватало, чтобы ты тут в обморок хлопнулся. Мы свято чтим традиции, поэтому бесчувственные тела у нас образуются в подвалах, но отнюдь не на третьем этаже.
Леха судорожно вцепился в узел, и его пальцы скользили по ткани.
— А ты вообще зачем пришел-то? — поинтересовался Бунге, лениво наблюдая за его попытками избавиться от чертовой удавки. — Или нет, давай лучше начнем с главного. Ты вообще кто?
— Младший лейтенант Шубин, товарищ полковник, — доложил Леха. — Прибыл на стажировку по распределению…
— Ага, — сказал Бунге. — Отличник боевой, строевой и политической?
— Так точно, товарищ полковник.
— Сейчас будет немного сложно, — сказал Бунге. — Но ты хотя бы попытайся представить, что мы сейчас не в армии, и тебе необязательно заканчивать каждую свою фразу этим своим «товарищем полковником». Попытался?
— Так точно… в смысле, да.
— Шубин, значит, — Бунге определенно сообщали о стажере, и, скорее всего, докладная записка должна лежать где-то здесь. Бунге скосил глаза в сторону мусорной корзины. — А ты не сын генерала Шубина из Первого управления?
— Внук.
— Темпус фугит, — сказал Бунге. — Как там дед?
— Умер двенадцать лет назад.
— Пенсия никому из нас не идет на пользу, — сказал Бунге. — Значит, идешь по стопам великих?
Леха отметил, что слово «великие» в исполнении Бунге отнюдь не выглядело комплиментом.
— Просто хочу приносить пользу стране.
— Так-то все приносят пользу стране, кроме тунеядцев, — заметил Бунге. — Но я понимаю. Семейные традиции, трудовые династии. Где, ты говорил, твой отец служит?
— В советском посольстве в Стамбуле.
— Кем?
— Послом.
Леха не любил об этом говорить, потому что сразу же после того, как он об этом говорил, те, кому он об этом говорил, начинали считать его мажором.
— Стало быть, не такая уж и династия, — заключил Бунге. — Стамбул в это время года так себе. Хотя есть одна прелестная кофейня поблизости от Капалы Чарши, лет двадцать назад там можно было купить отличный гашиш. Почему же ты выбрал стезю деда, а не отца?
— А это имеет какое-то значение? — узел галстука наконец-то поддался, Леха ослабил удавку, но полностью сбрасывать со своей шеи не стал. Дышать, однако, стало легче.
— Не знаю, — сказал Бунге. — В Комитете полно случайных людей. Кто-то приходит сюда за властью, кто-то приходит сюда за карьерой, а кто-то просто потому, что в его семье так принято. Рано или поздно я все равно узнаю, зачем ты пришел сюда на самом деле. Если, конечно, ты продержишься здесь достаточно долго. Однако, у меня есть следующий вопрос. Твой дед был генералом Первого управления, почему же ты оказался во Втором?
— По распределению, товарищ полковник.
— Но ты же наверняка хотел попасть в Первое, — сказал Бунге. — Не говори, что не хотел. Все хотят. Что тебя подвело? Плохое знание языков? Вряд ли, если ты вырос в семье дипломата. Неужели никто из старых друзей семьи не захотел замолвить за тебя словечко?
— Я никого ни о чем подобном не просил, товарищ полковник, — сказал Леха. Ему совершенно не нравилось, в какую сторону развернулся этот разговор, и он попытался придать ему более официальный тон.
— Почему? — спросил Бунге.
— Потому что это было бы использованием связей в личных целях.
— Но ведь связи для того и нужны, чтобы их использовать, — заметил Бунге.
— Это кумовство, товарищ полковник. А с кумовством надо бороться.
— А ты, получается, настоящий чекист, — сказал Бунге. — Холодная голова, горячее сердце, чистые руки.
— Вы так говорите, как будто в этом есть что-то плохое.
— Нет, отчего же, — сказал Бунге. — Это прекрасная теория. Местами даже возвышенная. Но на практике я выяснил, что чистыми руки могут остаться лишь у того, кто ничего ими не делает. И вот я пытаюсь понять, кто ты. Хладнокровный, циничный и рассудительный карьерист или прекраснодушный идиот, который действительно верит во всю эту чушь. Если тебе интересно, я предпочел бы иметь дело с первым, такие более предсказуемы и безопасны. В умении наломать дров прекраснодушным идиотам практически нет равных.
Не понимая, чем он заслужил подобную выволочку, Леха начал закипать. Но бросаться на начальника отдела в первый же день стажировки было чертовски неудачным для карьерного продвижения ходом, поэтому он стиснул зубы, сжал кулаки и промолчал. Сам Бунге, казалось, потерял интерес к этому разговору и принялся возиться с кроссовком.
Скотч надо было чем-то отрезать, а ножниц под рукой не оказалось. Бунге обвел взглядом кабинет и наткнулся на метательный нож, торчащий из стены и пришпиливающий чью-то фотографию.
— Будь добр, подай мне эту штуку, — попросил он Леху.
Проследив за направлением его взгляда, Леха шагнул к стене и, приложив некоторое усилие, вырвал нож из деревянной облицовочной панели. Фотография при этом устремилась на пол, и Леха успел поймать ее свободной рукой. Подал нож Бунге и вернулся на прежнее место, так и не выпустив из пальцев чей-то портрет.
Бунге отрезал нужный ему кусок скотча и засунул руку в кроссовок. Для того, чтобы заплатка меньше бросалась в глаза, ее следовало наклеить изнутри.
— Служил в армии? — спросил Бунге как ни в чем не бывало.
— Конечно, товарищ полковник.
— Где?
— В ВДВ.
— Горячие точки?
— Лето девятнадцатого года, французская граница.
— Эльзас-Лотарингия, незаживающая рана Европы, — сказал Бунге. — Убил там кого-нибудь?
— Не знаю, товарищ полковник.
— Плохо стреляешь?
— Никак нет, товарищ полковник.
— Тогда почему не знаешь?
— Это были ночные бои, товарищ полковник.
— То есть, вы палили во все стороны, надеясь, что хоть в кого-то попадете и этот кто-то окажется врагом, — сказал Бунге. — Существует ли более достойное занятие для девятнадцатилетних юнцов? Война, как поется в песне, дело молодых. Ну а вне этой истории тебе доводилось кого-нибудь убивать? А на близкой дистанции, глядя, так сказать, глаза в глаза?
— Никак нет, товарищ полковник.
— Если тебе так уж хочется ко мне обращаться, то используй для этого хотя бы имя и отчество, — сказал Бунге. — Тебе вообще известны мои имя и отчество?
— Да, Карл Готлибович.
— Я ведь почему спрашиваю, — сказал Бунге. — Я ведь не просто так спрашиваю. Мы — Седьмой отдел Второго управления, цепные псы режима, который наши иностранные не то, чтобы друзья именуют не иначе, как «кровавым режимом», и если ты у нас задержишься, то рано или поздно тебе придется кого-нибудь убить, и даже если дело будет происходить ночью, ты все равно увидишь результат. Готов ли ты к этому?
— Я не знаю, Карл Готлибович.
— Что ж, по крайней мере, это было честно, — сказал Бунге.
Ему наконец-то удалось приладить заплатку на место, и она даже вроде бы держалась. Но тут всплыла еще одна проблема — заплатка слишком бросалась в глаза, потому что скотч был серебристо-серого цвета, а весь остальной кроссовок — зеленым.
— Ты уже был в кадрах? — спросил Бунге.
— Нет.
— Сходи, оформи там все бумажки, — сказал Бунге. — Вряд ли ты у нас задержишься, но так уж тут заведено. Потом найди себе какое-нибудь место и займи себя каким-нибудь делом, может быть, кто-то из коллег тебе с этим поможет. Но, прежде чем ты займешься всеми этими интересными и крайне полезными для воспитания смирения штуками, у меня есть для тебя персональное задание.
— Да, Карл Готлибович?
— Найди мне зеленый маркер.