Осенние сумерки сгущались быстро, окрашивая небо в нежно-сизые тона. Это было то самое время, которое поэты называют предзимьем — мостик между буйством осени и торжественной тишиной зимы. В нём жила особая, тихая радость.
Она не была звонкой и ликующей, как летний полдень. Скорее, она была теплой и уютной, словно утренний туман, что стелется по земле и дарит идеальный повод остаться дома, укутавшись в плед. Или как томительное, но такое сладостное ожидание первого снега.
Жизнь замедляла свой бег. Колесо, что летом мчалось вперед, теперь делало медленный, размеренный оборот. Внимание смещалось вовнутрь, а не наружу. Вместо спешки и суеты наступал черед размышлений и созерцания.
Появилась какая-то трепетность ко всему, нежность, которую хотелось выразить через язык. Большие, громоздкие слова уступали место маленьким, ласковым. На столе стоял не просто чайник, а «чайничек» — округлый и пыхтящий, обещающий горячий, ароматный напиток. На крючке висели не перчатки, а «рукавички», и при одном взгляде на них вспоминались те, детские, что сушились на теплой батарее после веселой игры в снежки.
Она подошла к окну. Оно было «оконцем», маленьким квадратом света в сгущающейся тьме, за которым мерно падал мокрый, осенний дождик. И всякий раз, выглядывая туда, сердце невольно замирало: «Не пошел ли там уже первый снежок?»
Это было время, когда простое любование бликом света на стенке «чайничка» приносило больше покоя, чем все великие события мира. Время, когда ты возвращаешься к себе, укрываешься от ветра и просто ждешь чуда — белоснежного, тихого и неминуемого. И эта ожидающая тишина была самой прекрасной радостью предзимья.