Star

Of

Justice

Chronicle of the spheres


Сокращённая версия

«Мир можно спасти, только уничтожив его душу»

«Три Сферы. Три пути. Одна война.»

«Он сломал мир, чтобы его спасти»

Автор: Endless towers


Книга I: Пламя и Пепел


Тишина в латинской деревне, затерянной среди холмов, была особого рода. Не мирной, а звенящей, словно туго натянутая струна. Её наполняли привычные звуки: скрип колеса у колодца, отдалённый крик пастуха, воркование голубей на черепичных крышах. Но в тот день струна лопнула.


Сперва пришёл гул. Глухой, нарастающий, как землетрясение. Потом — топот. Не беспорядочный, а железный, сливающийся в единый рокот. Из-за поворота горной тропы выползла тень. Колонна закованных в тёмный металл воинов. Их доспехи не сияли. Они поглощали свет, отливаясь тусклым, больным багрянцем. Они не были похожи ни на римлян, ни на галлов. Они были… чужими.


И затем началось.


Они не кричали и не требовали. Они вошли и начали резать. Длинные мечи, похожие на обломки ночи, вздымались и падали, и с каждым взмахом гасла чья-то жизнь. Дым пошёл не от очагов, а от горящих домов и тел. Воздух, ещё утром пахнувший полынью и хлебом, стал густым и сладким от запаха гари и крови.


Его звали Модест. Он вылез из погреба, куда мать засунула его с таким отчаянным криком, что он прожёг его память навсегда. Он увидел мир, сошедший с ума. Он не кричал. Ужас сковал его горло ледяными тисками. Он пополз, потом побежал, пригнувшись, чуя смерть за спиной. Искры с горящей крыши сыпались ему на плечи. Он перемахнул через плетень, нырнул в колючие кусты и покатился в овраг.


Когда он поднялся на ноги и оглянулся, от деревни оставался лишь костёр, пожиравший небо. Чёрные фигуры на его фоне казались демонами.




Он был один. В его ушах стоял оглушительный звон. Помощи не было. Была только земля под ногами, уходящая в темноту дорога и всепоглощающая, простая мысль: бежать.


И он пошёл. Не герой, не избранный. Последний мальчик из сожжённого мира. Он не знал, кто эти чужаки и откуда они пришли. Он не знал, что ищет. Он лишь шёл, потому что позади оставались только пепел и смерть..



он шёл. Дни сливались в череду голода, страха и усталости. Ноги, стёртые в кровь, гудели от боли. Он спал, прижавшись спиной к холодному камню в случайных пещерах, и каждый шорох заставлял его сердце биться как бешеное. Сны приходили только о огне.


Впереди, сквозь пелену дождя и усталости, он увидел её — гору. Не просто холм, а неприступный каменный исполин, упирающийся в небо. И на самой её вершине, едва различимый, силуэт. Не крепость, не замок, а нечто иное. Строгое, величественное здание, которое словно вырастало из самой скалы. Оно манило не обещанием безопасности, а просто тем, что было *не таким*, как всё, что он видел до этого.


Восхождение стало новым испытанием. Он цеплялся за корни и выступы, падал, сдирал кожу с ладоней, поднимался и снова полз вверх. Каждая пещера на пути становилась для него временным спасением, где он мог свернуться калачиком и на несколько часов забыться тяжёлым, безосновным забытьём.


И вот, не осталось больше скал над головой. Он стоял на вершине, ветер трепал его обгоревшие волосы. Перед ним возвышались огромные, тёмные ворота из дерева, испещрённые резными знаками, которых он не понимал. Они не были заперты.


С последними силами он толкнул тяжёлое полотно и переступил порог.


И был озарён.


Внутри не было факелов или свечей. Весь огромный зал купался в мягком, зеленоватом сиянии, которое исходило от самого воздуха, от стен, от высокого сводчатого потолка. Воздух был тёплым и пахнет дождём, травой и старыми книгами — запахами, которые он уже почти забыл. В этом свете не было ничего злого или угрожающего. Он был похож на первый луч солнца, пробившийся сквозь грозовую тучу после долгой ночи.


В глубине зала, в кресле, сидел человек. Он не был старым и не был молодым. Его лицо хранило спокойствие тысячелетий, а в глазах светился тот же самый, мягкий зелёный свет.


Человек поднял взгляд на оборванного, дрожащего от изнеможения мальчика в дверях. В его взгляде не было ни удивления, ни страха. Была лишь тихая, бездонная печаль и… понимание.


— Я знал, что придёт кто-то из тех земель, — проговорил он. Голос его был похож на шелест листьев. — Но я надеялся, что ошибся.


он сказал: меня зовут Эвобрин я являюсь хозяином этого особняка я 15 сферахранитель и и обучаю людей силой которая передаеться из сферахранителя к будущему сферахранителю в основном я обучаю людей этой силы лишь для защиты себя от врагов но наша главная задача это добро и мир


Модест стоял, не в силах оторвать взгляд от сияния, которое, казалось, проникало внутрь, смывая с души копоть и ужас последних дней. Слова незнакомца повисли в воздухе,




наполненном тихим гулом.


— Пятнадцатый... — прошептал мальчик, и голос его сорвался. Он сглотнул ком в горле. — Значит... были другие? Четырнадцать до вас?


Эвобрин медленно кивнул, и в его зелёных глазах промелькнула тень былых эпох. — Были. И каждый принёс в этот мир своё понимание Развития. Но сила Сферы — это не просто дар. Это договор. Она требует ясности ума и чистоты намерений. Мы обучаем защите, потому что тот, кто ищет в этой силе лишь оружие для нападения... рискует потерять себя.


Он поднялся с кресла, и его движения были плавными, словно движение ветра в листве. Он подошёл к Модесту, не склоняясь над ним, а став с ним на один уровень.

— Ты пришёл с запада. Оттуда, где теперь лишь пепел и скорбь. Я чувствую это. Их сила... она иная. Грубая, испорченная. Она не развивает — она пожирает.


Эвобрин на мгновение замолчал, давая мальчику осознать услышанное.

— Они не просто враги. Они — болезнь, поразившую саму душу мира. И то, что ты здесь, — это не случайность. Ты — последний росток, уцелевший после лесного пожара. И теперь ты должен выбрать: прорасти и дать тень другим... или позволить огню поглотить тебя окончательно.


Он протянул руку, и на его ладони вспыхнул сгусток того самого тёплого, зелёного света. Он не был ослепительным. Он был похож на первый солнечный луч, на пробивающуюся сквозь землю травинку.

— Я могу научить тебя. Но путь будет трудным. Ты должен будешь забыть о мести в своём сердце, иначе её яд отравит и тебя, и силу, которую ты получишь. Наша цель — мир, Модест. Всегда мир. Даже если для его защиты придётся поднять меч. Ты готов?




Модест смотрел на свет, а затем на печальное, мудрое лицо Эвобрина. В его груди, где до этого была лишь ледяная пустота, что-то дрогнуло. Это не была надежда. Слишком рано было для надежды. Это было решение.


Он молча кивнул.



Эвобрин был облачён в одеяния всех оттенков зелёного: от цвета мха на его тёмно-зелёном плаще до нежного, почти салатового сияния, исходившего от вышивки на его тунике. Этот цвет был не просто предпочтением — он был продолжением его сути.


Он внимательно смотрел на мальчика своими спокойными, зелёными, как летний лес, глазами. Его лицо с тонким носом, аккуратными усами и ухоженной, недлинной бородой дышало безмятежной мудростью. Казалось, ничто не могло вывести его из равновесия.


— А как тебя зовут? — спросил Эвобрин, его голос был тихим, но чётким.


— Модест, — выдохнул мальчик, едва слышно.


Эвобрин чуть склонил голову, и в уголках его глаз обозначились лучики мелких морщинок.

— Хм. Скромный. — Он произнёс это без насмешки, а как констатацию факта, в котором увидел нечто значительное.


Его взгляд стал изучающим. Он видел не просто испуганного, оборванного юношу. Он видел глубину потрясения в его глазах и ту тихую, не сломленную решимость, что таилась за этим страхом.

— Ты не обычный, — тихо сказал Эвобрин, и это прозвучало как окончательный вывод. — И беда, что привела тебя сюда, тоже необычна.



Он сделал паузу, собираясь с мыслями, чтобы облечь

ужас в слова

.

— Те чужаки... их народ зовётся хаоситы. Они — воины, когти и клыки самого беспощадного и жестокого императора. Того, кого мы зовём Хаосом Третьим. — Эвобрин произнёс это имя с тяжестью, словно камень, брошенный в тихую воду зала.


— В их чёрной империи не принято говорить подлинное имя правителя. Для них он — просто Хаос. А отличие — лишь в цифре. Он — третий. И никто, кроме него самого, не ведает его истинного имени. Он — не человек, Модест. Он — воплощение идеи. Идеи тотального разрушения, которая пожирает всё на своём пути.



в его зелёных глазах плеснулась бездонная грусть. Казалось, сама история, которую он собирался поведать, была для него источником неизбывной боли.


— Хаос... тоже Сферахранитель, — тихо начал он, и эти слова повисли в воздухе, словно приговор. — И чтобы понять, как светлая сила обернулась такой тьмой, я должен рассказать тебе начало. Наше начало.


Он отвёл взгляд, устремив его в сияющие своды, словно вглядываясь в глубь веков.


— Давным-давно, в землях, где ныне лежат руины, жил народ, стремившийся к знанию. С небес упал к ним камень, а из него истекала живая субстанция цвета весенней листвы. Они боялись её, но любопытство влекло. Один из них, прикоснувшись, ощутил, как её пар окутал его, наполнив силой, о которой он не смел и мечтать. Удар его руки мог сокрушить дерево.


— Они были мудры. Они не стали использовать дар как оружие. Они сплавили стеклянную сферу и заключили


жижу внутрь, чтобы обуздать её. Так родились первые


эвоинцы — народ Развития. Мы использовали силу,

чтобы защищаться от хищников, чтобы строить, чтобы расти. Но... — голос Эвобрина дрогнул.



— С годами в сердцах людей поселилась ржавчина. Многим захотелось не защиты, а власти. И однажды ночью один из наших, ослеплённый гордыней и жаждой, украл сферу. Он выковал себе новую, но, поранившись, уронил в неё каплю своей крови, смешав её с жижей. Его чёрствое, тёмное сердце отравило силу. Сфера взревела, и её свет стал тёмно-фиолетовым, как синяк на теле мира.


— Этот человек, первый Предатель, первый Хаос, отделился. Он основал свою империю на далёком континенте и начал войну. Войну, что тлеет все эти годы. Хаос Третий — не самородный тиран. Он наследник. Но в этом и заключается его главная опасность.


Эвобрин снова посмотрел на Модеста, и в его взгляде читалась тревога.


— Он не стремится к хаосу ради хаоса. Он ищет... свою справедливость. Он видит раздоры и слабость других народов и верит, что только абсолютный контроль, жестоко навязанный его рукой, может положить конец всем войнам. Он захватывает земли не для себя, а ради утопии, которую видит лишь он. И ради этой цели он без колебаний перережет сотни детей, ибо верит, что это спасёт тысячи в его «идеальном» будущем.


— Он исполин, порождение испорченной Сферы, с фиолетовыми очами, в которых горит холодный огонь его миссии. И его стратегия проста: «Склонись или умри». Он обучил своих хаоситов черпать силу из своей осквернённой Сферы, сделав их армией, не знающей страха и пощады.



Эвобрин замолчал, дав юноше осознать весь ужас.


— Вот с чем мы столкнулись, Модест. Не с дикарём, а с фанатиком. Не с чудовищем, а с трагедией, облечённой в латы и корону. И теперь ты понимаешь, почему мы должны быть сильными. И почему мы должны оставаться добрыми. Ибо если мы уподобимся ему, то мир падёт окончательно, и не останется ни света, ни тьмы — лишь пепел.




Эвобрин промолчал, и его обычно спокойное лицо омрачилось. Он кивнул, принимая эту страшную правду.

— Да, сила всегда требует платы. Для чистых сердцем — это ответственность. Для тех, в ком гнездится тьма — это проклятие, которое съедает их, делая монстрами во плоти. Хаос Третий — не человек. Он наследник векового греха, ходячая тень с пылающими очами. И его визит... это не визит вежливости.


Прошли дни напряжённой подготовки. Эвобрин посвятил Модеста в устав эвоинцев — свод строгих, но благородных правил, главным из которых было «Защищай жизнь, а не отнимай её». Модест познакомился с правителем Этрурии и его окружением. Все были полны решимости, но за вежливыми улыбками скрывался страх.


И вот гонец доставил письмо. Всего несколько слов, от которых кровь стыла в жилах: *«Завтра я буду у вас. Ждите.»* Подписи не было. Она была не нужна.


На следующее утро они стояли на стенах, глядя на равнину. И он был там.


Хаос.


Исполин ростом в три с половиной метра, закутанный в тёмно-фиолетовый плащ. Его тело было сгустком непроглядной тьмы, без лица, без черт — лишь два



сияющих фиолетовых фонаря на месте глаз,


холодных и бездушных. За ним, словно тени, выстроились ряды его армии — безмолвной, идеально дисциплинированной.


Тишина была оглушительной. Не было бряцания оружия, не было воинственных криков. Было лишь ожидание.


Правитель, бледный, но собранный, вышел вперёд.

— Хаос! — его голос дрожал, но не сломался. — Мы чтим наш договор! Ты пришёл с миром?


Фигура исполина медленно повернула свой «взгляд» к эвоинцам на стенах, на секунду задержавшись на Эвобрине, а затем на Модесте. Казалось, сама тьма на него смотрела.


Прозвучал голос. Глубокий, как подземный гул, лишённый всякой теплоты, исходящий из самой пустоты, где должно было быть лицо.

— Договор... скреплён. Я здесь не для войны. — Он сделал паузу, и его светящиеся глаза вновь уставились на Эвобрина. — Я здесь для беседы. Хранитель Развития. Мы должны поговорить... о будущем этого мира. Твоего... и моего.


Он не угрожал. Он констатировал. И от этого становилось лишь страшнее. Его визит был не нарушением договора, а его использованием. И все понимали — эта «беседа» определит судьбу каждого, кто стоял на этих стенах.


Воздух в главном зале особняка, прежде наполненный тишиной и зелёным светом, теперь был густым и тяжёлым, будто перед грозой. Эвобрин и Хаос сидели друг напротив друга. Исполин-тьма и хранитель света. Они говорили о границах, о ресурсах, о призрачном «будущем», которое каждый из них понимал по-своему.




И вдруг Хаос повернул свои светящиеся очи в ту сторону, где, стараясь быть незаметным, стоял Модест.

— А теперь о главном, — его голос-гром прогремел под сводами. — Мальчик. Тот, что выжил в части рима. Мои глаза здесь, в этих стенах, сообщили мне о нём. Я хочу на него взглянуть.


Эвобрин почувствовал, как ледяная рука сжала его сердце. — Он всего лишь ребёнок, — голос Хранителя сохранял спокойствие, но в нём появилась сталь. — Испуганный сирота. Оставь его в покое.


— Он был обещан нам много лет назад, — безразлично продолжил Хаос. — Судьба дала ему шанс умереть тогда, но он выбрал жизнь. Теперь эта жизнь принадлежит Империи. Он станет воином. Настоящим воином Хаоса. Ты был лишь... его нянькой. Пришло время прощаться.


Повисла мёртвая тишина. В глазах Эвобрина, всегда таких спокойных, вспыхнула ярость — чистая, праведная и отчаянная. Он медленно поднялся.


— Нет.


И в этот миг всё изменилось. По едва заметному знаку Эвобрина, один из его верных слуг метнулся из зала. Хаос не дрогнул, лишь с лёгким любопытством наблюдал, как Эвобрин принимает боевую стойку, и зелёный свет вокруг него сгустился, став ярким и острым, как клинок.


— Если бы ты и вправду жаждал справедливости, — голос Эвобрина гремел, — ты не смотрел бы назад, на скрижали своих предков-тиранов! Ты стал их точной копией!**


Он ринулся в атаку. Свет бился с тьмой, зелёные молнии отскакивали от непроглядной фиолетовой пелены. И в гуще битвы, уворачиваясь от сокрушительных ударов, Эвобрин кричал, обращаясь к тому, что могло остаться



от человека в этой твари:


— Я знаю тебя! Я знаю, каким ты был! Юнцом, который рассылал грамоты, приглашая правителей на пир, чтобы говорить о единстве и мире! А они... они смеялись! Они плевали на твои мечты! И ты... ты предпочёл стать тем, кого они боялись, а не тем, кого они не услышали!


Хаос принял удар, от которого задрожали стены. Его ответ прозвучал не как оправдание, а как холодный, беспощадный вердикт всему роду людскому:

— Они доказали мою правоту. Их смех был ответом. Они — слабые, подлые ничтожества, думающие лишь о своей шкуре. Мир для них — игра. Я же делаю его реальностью. Единой. Идеальной.


Силы были слишком неравны. Проклятие и тысячелетняя мощь испорченной Сферы подавляли светлую силу Развития. В решающий миг массивный, тёмный меч Хаоса, больше похожий на обломок скалы, нашёл свою цель.


Эвобрин замер, его глаза расширились. Зелёный свет в них померк. Он посмотрел в сияющие фиолетовые очи убийцы не с ненавистью, а с бесконечной скорбью.


— Какая... пустая... победа... — прошептал он и рухнул на каменный пол.**


А в это время по горной тропе, вниз с горы, мчалась повозка, увозящая в безопасное место последнюю надежду — Модеста, который, сжимая в белых от ужаса пальцах подарок наставника, слышал лишь эхо далёкого грома и видел, как на вершине горы погасло зелёное сияние, что всего несколько дней назад спасло ему жизнь.



Повозка мчалась вниз по горному серпантину, подпрыгивая на камнях. Сзади, словно призраки из



кошмара, неотступно следовали всадники Хаоса. Стрелы с свистом впивались в дерево обшивки, но отскакивали от невидимого барьера — последнего дара Эвобрина, вплетённого в саму древесину.


Тогда один из хаоситов, его глаза на мгновение вспыхнули лиловым огнём, вонзил шпоры в бока своего скакуна. Тот рванулся вперёд с неестественной, зловещей скоростью, оставляя за собой след фиолетовой энергии. Всадник, словно демон, на полном скаку запрыгнул на крышу повозки, его кривой клинок уже был занесён над головой возницы.


Но возница не был простым погонщиком. Это был один из стражей Эвобрина. Мгновенно перерубив постромки, он с мечом в руке взметнулся навстречу убийце. На узкой, трясущейся площадке завязалась яростная схватка. Сталь звенела, сливаясь со стуком копыт и свистом ветра.


Исход был жестоким и быстрым. Клинок хаосита со свистом прочертил дугу и вонзился в горло стража. Тот, захрипев, покатился с крыши в придорожную пыль.


В этот миг колесо повозки на полном ходу ударилось о скрытый во тьме валун. Раздался оглушительный хруст, и мир для Модеста перевернулся. Его подбросило в воздух вместе с обломками дерева и кричащими лошадьми. Он летел вниз, в чёрную бездну ущелья, его собственный крик сливался с рёвом приближающейся воды.


Удар о ледяную воду вышиб из него воздух и последние силы. Тёмные, безжалостные волны водопада подхватили его, швыряли о камни и тянули на дно. Свет мерк, сознание уплывало. Он почти перестал бороться.


И тут что-то обвило его грудь. Верёвка. Крепкая, сплетённая из незнакомого материала. Её натянули, вырывая его из объятий пучины. Он, беспомощный и полуживой, болтался на этом канате, как рыба. Сильные



руки втащили его на каменистый берег.


Сквозь пелену в глазах он успел мельком увидеть своих спасителей. Несколько всадников на невысоких, коренастых лошадях. Их лица были скрыты капюшонами, а в глазах, внимательно изучавших его, читалась не чужая жестокость, а холодная, отстранённая решимость. Без лишних слов его перекинули через круп одной из лошадей.


И они поскакали. На восток. Увозя его от одних теней — к другим, ещё неизвестным. Последнее, что видел Модест, прежде чем сознание окончательно оставило его, была уходящая на западе гора, на вершине которой не было больше зелёного света. Лишь багровая заря, отражавшаяся в поднимающихся к небу столбах дыма.




Книга II: Тень и Сталь


Сознание вернулось к Модесту медленно, принеся с собой боль в каждом мускуле и странные, терпкие запахи трав. Он лежал на циновке в просторном шатре. Пожилая женщина с лицом, испещрённым морщинами-иероглифами, что-то напевала на незнакомом, певучем языке и втирала в его раны густую, пахнущую лесной смолой мазь.


— Кто вы? — прохрипел он, пытаясь приподняться. — Где я?


Женщина лишь покачала головой, её тёмные, раскосые глаза смотрели с безмятежным спокойствием. Она не понимала ни слова.


Он выбрался из шатра и замер, поражённый. Это был не город, а скорее, военный лагерь, слившийся с окружающим его бамбуковым лесом и серыми скалами. Всё вокруг было другим. Архитектура — лёгкие, изогнутые



крыши, бумажные ширмы. Люди — невысокие, смуглые, с раскосыми глазами. Дети с любопытством таращились на него, взрослые были заняты делом — точили мечи, тренировались с луками. Их речь была для него сплошной, мелодичной загадкой.


Он пошёл, чувствуя себя призраком в чужом сне. Забрёл в узкий, тесный переулок между двумя длинными зданиями. И тут его окружили.


Двое, с хищными взглядами и обнажёнными кривыми мечами, отрезали ему путь к отступлению. В их глазах читалась простая, безжалостная алчность. Модест отступил к стене, сердце бешено заколотилось. Бежать было некуда.


В этот миг раздался резкий свист, и в голову ближайшего разбойника с хрустом вонзился странный клинок — изогнутый, с кольцом у рукояти, на длинной цепи. Второй бандит в ужасе отпрянул.


Все взгляды устремились вверх. На краю крыши стоял силуэт. Чёрно-белый. Абсолютно. Его жилетка с капюшоном был ослепительно белым, а под ним — одеяние угольной черноты. Он спрыгнул вниз бесшумно, как падающая тень, и встал спиной к Модесту, заслонив его собой.


Незнакомец что-то коротко и резко бросил разбойникам на их языке. Его голос был низким и не терпящим возражений. Затем он обернулся.


Модест увидел его лицо — или его отсутствие. Как и у Хаоса, черт не было видно. Его голова была сгустком непроглядной черноты, но вместо сияющих фиолетовых


фонарей, в этой тьме горели два ослепительно-белых,

беззрачковых света. Они были холодными, как лунный свет на лезвии клинка.



Незнакомец что-то Крикнул Модесту, явно приказывая бежать. Парень, парализованный страхом и изумлением, не двинулся с места. Этого мгновения хватило.


Два оставшихся разбойника с рёвом бросились в атаку. И то, что произошло дальше, Модест едва успевал осознать. Чёрно-белая фигура не сражалась — она танцевала. Её движения были неестественно ловкими и быстрыми, предвосхищающими каждый удар. Цепь с клинком свистела в воздухе, создавая смертоносную паутину, второй, короткий клинок в его руке описывал молниеносные, точные души. Это не была грубая сила Хаоса. Это было хладнокровное, безошибочное искусство смерти.


В считанные секунды всё было кончено. Два тела бездыханно лежали на земле.


Незнакомец встряхнул цепь, и клинок послушно влетел ему в руку. Его белые «очи» уставились на Модеста, изучая его. Он был высок, строен, и всё его существо источало мощь, столь же великую, сколь и у Хаоса, но заключённую в абсолютный контроль. Он был проклят, как и исполин с запада. Но его проклятие было иным — не слепой яростью, а безмолвным, неумолимым равновесием.



После боя незнакомец подошёл к Модесту. Его ослепительно-белые глаза, лишённые зрачков, сузились, придавая его «взгляду» леденящую ярость. Модест инстинктивно отпрянул.


— Почему ты злишься? — выдохнул он.


незнакомец что-то резко ответил на своём языке. Увидев полное непонимание на лице юноши, он нахмурился и, подбирая слова на ломаном, но понятном наречии Этрурии, произнёс:

— Этот взгляд... он всегда такой. Он пугает врагов. Но это



не значит, что я зол. Это... моя особенность.


Модест медленно выдохнул, осмелев.

— Кто ты?


— Меня зовут Кэтсеро. Ты попал в мою страну, что лежит там, где солнце рождается. Ты прибыл сюда неспроста. — Его белые очи изучали Модеста. — Твоё имя?


— Модест.


И в тот миг что-то щёлкнуло в сознании Кэтсеро. Тень узнавания мелькнула в его бездонном взоре.

— Так ты тот, о ком писал Эвобрин, — произнёс он тихо, и его голос потерял былую резкость, наполнившись тяжестью. — Да, он предупреждал меня, что ты можешь прийти.


Так началось новое ученичество. Кэтсеро, Хранитель Сферы Кошмара, раскрыл Модесту свою историю — историю гордыни, раскаяния и проклятия, которое они навлекли на себя, похитив силу эвоинцев. Он рассказал о чёрно-белой Сфере, вобравшей в себя их стремление к гармонии, но и осквернённой их высокомерием.


Модест, в свою очередь, рассказал всё правителю земель кошмарцев. Кэтсеро стал его голосом, переводчиком и орудием. Выслушав историю резни, падения Этрурии и гибели Эвобрина, правитель склонил голову в молчаливом уважении, а затем поднял её, и в его глазах зажёгся огонь решимости.


— Хаос — это язва, что грозит поглотить все сферы, — изрёк правитель. — Мы дадим тебе приют. Мы дадим тебе силу. И мы поможем остановить его.


Он отдал приказ, и Кэтсеро с величайшей серьёзностью принял эту миссию. Началась долгая и суровая подготовка. Кэтсеро не просто учил Модеста своему языку. Он учил его пути Кошмара — не слепой ярости, но



искусству искажения восприятия, скорости, равновесия между светом и тьмой. Он учил его исцелять, чтобы ценить жизнь, которую ему предстояло отнимать. Он направлял его в другие страны, к другим мастерам — суровым воинам севера и хитрым стратегам юга.


И Модест возвращался. Не один. С каждым разом он приводил новых союзников, скреплял новые договоры о партнёрстве. Лагеря кошмарцев превращались в могущественные, хорошо укреплённые крепости. Кузницы работали день и ночь, ковая оружие не для нападения, но для последней, отчаянной обороны.


Они строили планы, изучали карты, предвосхищали каждый шаг Империи Хаоса. Они знали, что грядёт не просто битва. Грядёт война, которая определит судьбу мира. И они готовились сражаться. До последнего вздоха.



Тень в Белом


На верхушке заброшенной колокольни, где ветер свистел сквозь разбитые окна, сидела белая фигура. Неподвижная, как изваяние. Внизу, среди руин, сновали римские легионеры, переворачивая камни. Они искали его.


убийца наблюдал за ними с холодным, почти скучающим любопытством. Его красные глаза, два раскалённых уголька в глубине капюшона, без труда пробивали вечерние сумерки. Он ждал. Терпение было его главным оружием.



Наконец, легионеры, ни с чем, ушли. Тишина вновь



воцарилась над руинами.


И тогда он шагнул вперёд — с высоты двадцати метров. Его белый халат взметнулся, как крылья призрачной птицы. Он приземлился с кошачьей мягкостью, лишь облачко пыли выдав его приземление, и тут же, не сбавляя темпа, ринулся в ближайший лес.


Лес поглотил его. Бегущий сквозь чащу, он мог бы быть голосом своей собственной, украденной памяти.


Меня зовут Эпанаст. Я — Министр Мятежа. Меня называют Призраком. Смертью. Страхом.

И это — правда. Я не помню, кем я был. Проснулся много лет назад в этих землях, и в голове — лишь туман и имя, данное мне Им. Но это неважно. Важно лишь то, что я творю. Я — остриё бури. Я — справедливость Хаоса.


Его белые одежды, некогда, должно быть, сиявшие, теперь были в пыли и пятнах — символ его осквернённой чистоты. А из складок капюшона горели те самые красные глаза, полные не его собственной злобы, а чужой, влитой в него ярости. За спиной он нёс свою косу — длинную, изогнутую, безжалостную.


Он не был Сферахранителем. Нет. Сам Хаос, в акте чудовищной щедрости, даровал ему каплю своей испорченной силы. Этого хватило, чтобы передать проклятие и стереть прошлое, оставив лишь идеальное, яростное служение. Эпанаст не помнил этого акта. Для него эта сила была такой же естественной, как дыхание.


Его нынешняя цель была ясна: границы Рима. Убить императора-тирана, посеять хаос в сердце империи, ослабить её перед главным ударом.


Вот и Рим. Толпа на форуме ревела, жаждая хлеба и зрелищ. Император на трибуне, раздутый от гордыни, вещал о своём величии. Эпанаст стал тенью. Он растворился в людской массе, его белое одеяние теперь



казалось просто бледным пятном среди тысяч других.


Он лишь на мгновение поднял голову, его красный взгляд скользнул по фигуре на трибуне, отмечая цель. Этого было достаточно.


Внезапно на трибуне началась суета. К императору подбежал перепуганный стражник, что-то прошептал на ухо. Лицо правителя побелело. Он, забыв о величии, почти побежал, скрываясь в недрах дворца. Стража с криками ринулась в толпу, грубо расталкивая людей.


Но Призрака среди них уже не было. Эпанаст исчез так же бесшумно, как и появился. Его работа только начиналась. Охота объявлена.



Император, задыхаясь от страха, заперся в потайной комнате за своим троном, надеясь, что каменные стены скроют его. Он ошибался. Для Эпанаста стены были не преградой, а лишь декорацией.


Белая тень скользнула по коридорам замка. Когда стража, наконец, наткнулась на него в тронном зале, было уже поздно. Десятеро солдат с копьями наперевес.

— Сдавайся, призрак! — крикнул центурион.


Ответом было лишь лёгкое движение. Коса Эпанаста с тихим шелестом описала в воздухе мертвящую дугу. Этого было достаточно для устрашения. А дальше начался танец. Он уворачивался от ударов с неестественной, акробатической ловкостью, его коса свистела, находя щели в доспехах. Хитрость и скорость

взяли верх над численностью — через несколько мгновений на мраморном полу остались лишь тела.




Эпанаст не тратил времени. Его красный взгляд выхватил едва заметную щель в стене. Отодвинув гобелен, он обнаружил потайной проход и скрылся в нём как раз в тот момент, когда в зал ворвалось новое подкрепление, оставив их в полном замешательстве.


В подземелье, в конце коридора, из темноты на него набросился сам император — отчаянный, вооружённый лишь кинжалом. Эпанаст парировал удар, словно отмахиваясь от назойливой мухи, и одним точным движением ладони вогнал кулак в живот тирана. Тот с глухим стоном отлетел в стену, но, подгоняемый животным страхом, рванул прочь.


Погоня привела в тупик, где несколько стражников, дрожа от ужаса, сомкнули щиты. Но Эпанаст был уже не человеком, а воплощённой смертью. Он прыгок, оттолкнувшись от стены, и проскользнул в узкий проём над их головами, исчезнув в следующей комнате.


Эпанаст, осматриваясь, резко обернулся — и тут же получил сокрушительный удар в лицо. Он бил снова и снова, пока Эпанаст не очнулся от этого града. Красные глаза вспыхнули ярче. Рука в белой перчатке молниеносно схватила императора за горло и подняла в воздух.


— И где же твоя защита теперь? — прозвучал ледяной, безжизненный голос Эпанаста.


— Ты... совершаешь ошибку... — хрипел император, барахтаясь в его железной хватке. — Ты не должен быть с ними... ты ведь... один из нас...


— Вы — тираны, — голос Эпанаста не дрогнул. — А Хаос несёт справедливость. Рим погряз в нечести И Рим заплатит.


Хруст костей положил конец диалогу.



Ночью, на следующий день, жители Рима увидели жуткое зрелище. Тело их императора медленно раскачивалось на верёвке над главной трибуной, его шея была неестественно вывернута. А на его лбу, выведенное чьей-то уверенной рукой, красовалась надпись, не оставлявшая сомнений в том, чья это работа:


ЗА ХАОС.


Весть о «Призраке Смерти» и его послании разнеслась по империи быстрее любого гонца. Ужас стал самым верным союзником Хаоса.



Возвращение Эпанаста в чёрный замок Хаоса было триумфальным. Он вошёл в тронный зал, склонил голову перед исполином-тьмой и доложил о успехе миссии в Риме. Фиолетовые очи Хаоса вспыхнули одобрением, и в подземном гуле его голоса прозвучала почти что удовлетворённость.


— Хорошо. Теперь они узнают страх. Пришло время стереть гордыню Рима с лица земли.


Армия Хаоса, как хорошо смазанная машина смерти, пришла в движение. Началась резня, беспощадная и тотальная. Никто не был пощажён — ни старики, искавшие пощады у алтарей, ни женщины, прикрывавшие детей своими телами. Пепел и отчаяние стали саваном Вечного Города.


Пока дым ещё поднимался над руинами, Хаос вручил Эпанасту новый список. Новые имена, новые правители, чьи смерти должны были расчистить путь его империи.


Эпанаст превратился в тень, плывущую по морю. Под личиной купца с безобидным грузом он достиг Венецианской республики. Разгружая тюки, его красные глаза незаметно изучали извилистые каналы и роскошные палаццо.



На корабле его ждал пакет от Хаоса. Внутри — имена десяти членов Совета Десяти и самого дожа, а также холодное, идеальное орудие для тихого убийства: два коротких лезвия на лёгкой стальной перчатке. Их можно было скрыть в рукаве и использовать в тесной толпе или в тёмном переулке.


Девять имён были вычеркнуты быстро и эффективно. Паника росла, но Эпанаст был призраком, не оставляющим следов. И вот настала ночь десятой цели.


Дож сидел в своём кабинете, окно было распахнуто в душную ночь. Идеальный подход. Но удача отвернулась от убийцы. Нога Эпанаста соскользнула с мокрого карниза, камень с грохотом упал в канал. Дож вздрогнул, захлопнул окно и затвор, и по дворцу прокатился набат. Он всё понял — очередь девяти смертей была не случайностью, а прологом к его собственной гибели.


Он попытался загнать себя в ловушку, заперевшись в тронном зале в кольце верной стражи. Это была его роковая ошибка.


Тишину прорезал звук разбивающегося стекла. Распахнулось огромное витражное окно. Порыв ветра ворвался в зал, разом погасив все свечи и факелы. Воцарилась кромешная тьма.


А затем начался кошмар.


Для людей — это был хаос, крики, хрипы и ощущение невидимой смерти, выхватывающей их одного за другим. Для Эпанаста с его светящимися очами — это была идеальная охота. Он двигался бесшумно, его лезвия находили шеи и сердца, а жертвы успевали лишь мычать от ужаса.


Кто-то успел разжечь факел. Свет выхватил из тьмы дожа, дрожащего у дверей, и несколько последних стражей. И между ними — белое видение с горящими красными

глазами.


Дож рванулся к выходу, но Эпанаст был уже там. Мгновенное движение — и лезвие впилось в горло правителя. Кровь хлынула потоком, но Эпанаст, с почти хирургической точностью, наложил на рану жгут, замедлив смерть.


— Ааа... всё-таки моё время пришло, — прохрипел дож, захлёбываясь собственной кровью. — Так быстро... Я даже не успел ничего сделать для своего народа. Это ведь ты... убил всех девятых? Впрочем... от них пользы было больше, чем от меня.


Он с ненавистью посмотрел на красные очи убийцы.

— Но ты... ты хуже грязи. Он душит тебя своими мерзкими, вонючими цепями, а ты, как послушная собака, грызёшь ему косточки. Ха-ха... Собачка... бегает за косто...


Предсмертный хрип оборвал его слова. Эпанаст остался невозмутим. Слова были для него лишь пустым звуком, шелестом листьев. Он выполнил приказ. Тело дожа было выставлено на всеобщее обозрение, как и в Риме, с тем же посланием: ЗА ХАОС.


Но на этот раз реакция была иной. Вместо парализующего страха в сердцах венецианцев вспыхнула ярость. Весь город — рыбаки, торговцы, солдаты — поднялся с оружием в руках. Они не бежали и не прятались. Они пошли на убийцу войной.



И впервые за долгое время Эпанасту, Призраку Смерти, пришлось не нападать, а отступать. Он скрылся в лабиринте каналов, уплывая прочь на своём корабле под градом проклятий и стрел. Его миссия была выполнена, но победа оказалась горькой. Он посеял не ужас, а огонь сопротивления. И этот огонь уже невозможно было потушить.



Корабль Эпанаста, стремительный и грозный клинок Хаоса, оказался беззащитен против старой морской тактики. Два флота, движимые не страхом, а яростью за убитого дожа, настигли его. Грохот пушек разорвал тишину, и первое же ядро сокрушило грот-мачту, превратив «Призрака» в беспомощную мишень.


На палубе царила паника. Матросы, привыкшие вселять ужас на суше, в отчаянии смотрели на своего командира.

— Ваша светлость, что прикажете?! — кричал один из них.


Эпанаст сжимал перила, его красные глаза горели беспомощной яростью. Он был гением убийства и устрашения, но не морского боя. Вспомнив о шлюпках, он отдал приказ, холодный и точный:

— Эвакуироваться. Все. Донесите весть Императору — задача выполнена. Венеция готова к захвату.


Когда последняя шлюпка отчалила, на борту остался лишь он. Второй залп добил корабль. Дерево трещало, в воздух взметнулись обломки, а цепная реакция взорвала пороховой склад. Ослепительная вспышка, ударная волна — и Эпанаст, пронзённый осколками, полетел в ледяную воду.


Боль была всепоглощающей. Инстинктивно, в последнем усилии, он призвал тёмную энергию Хаоса, данную ему когда-то. Фиолетовая аура на мгновение обожгла воду, дав ему достаточно сил, чтобы проплыть несколько миль, прежде чем сознание окончательно угасло, а тело пошло ко дну.


Он очнулся от прикосновения. Перед ним было лицо — не искажённое ужасом или ненавистью, а спокойное и Он был на берегу неизвестного острова, всё тело горело от ран и ожогов.

— Кто... ты? — прохрипел Эпанаст, с трудом приподнимаясь. — Где мы?




Незнакомец, мужчина в потрёпанной одежде, пожал плечами.

— Живу здесь. Уже несколько лет. Не помню, как меня звать.


Остров был крошечным клочком земли посвередине бескрайнего океана. Карты, приказы, всё — всё осталось на днувшем корабле. Отчаяние снова попыталось охватить Эпанаста, но он подавил его. Он был орудием, а орудия не сдаются.


С помощью молчаливого отшельника он начал строить новое судно. Это был жалкий плот, но он стал символом их воли. Днём они работали, ночами Эпанаст вглядывался в звёзды, пытаясь сориентироваться. И тут его спутник, указав на небо, сказал:

— Путь туда.


Эпанаст, удивлённый, рассказал ему о землях Хаоса. Мужчина лишь кивнул, как будто это было очевидно. Сменив курс, они пустились в опасное плавание.


Когда на горизонте показались знакомые чёрные башни Империи, Эпанаст испытал незнакомое чувство — благодарность.

— Ты спас меня. Имя твоё не известно, но честь и слава будут твоим уделом в моей стране. Иди со мной.


Но мужчина покачал головой. В его глазах светилась необъяснимая, глубокая уверенность.

— Нет. Я хочу быть свободным. Не бегать за кем-то или чем-то.


Эти слова повисли в воздухе, ударив Эпанаста с большей силой, чем любое ядро. Свободным. Он смотрел, как убогий плот с его спасителем скрывается в морской дымке, унося с собой понятие, которого у самого Эпанаста никогда не было.


Он вернулся в замок Хаоса. Доложил об успехе.



Получил новое задание. Но где-то в глубине его разума, за пеленой чужой воли, упало крошечное семя. Семя вопроса. Семя сомнения. Он был Министром Мятежа, но впервые в жизни встретил по-настоящему свободного человека. И этот образ уже никогда не покинет его.



Эпанаст доложил обстоятельства. Хаос слушал, и довольный гул исходил от его тёмной формы. Мелкие неудачи не имели значения на фоне глобального успеха. Министр получил несколько месяцев отдыха, но покой был лишь иллюзией.


Новое задание было сформулировано с непривычной, личной нотой отвращения.

— Вырежи этих мерзких тварей, что живут неподалёку. Они — отблеск народов, стёртых с лица земли самим Богом за их грех. Но они не усвоили урока. Их существование — оскорбление.


— Что же они делают? — спросил Эпанаст, искренне не понимая.


— Они... извращают саму природу, — прорычал Хаос, и его фиолетовые очи полыхали. — Мужчина лежит с мужчиной, женщина с женщиной. И дети их... такие же. Это — гнилое мясо. Его нужно выжечь.


Ярость, отвращение и слепая вера вспыхнули в Эпанасте с новой силой. С отрядом воинов он помчался на задание с чувством праведного гнева. Это была не просто резня, а крестовый поход. Деревня была стёрта с лица земли в огне и стали. Эпанаст, удовлетворённый, обходил пепелище, ища уцелевших для «очистки».


И тогда он услышал его. Тихий, жалобный плач из-под обломков. Он отбросил балку и увидел мёртвую женщину с простреленной головой, прижимавшую к груди младенца. Ребёнок, чудесным образом уцелевший, лежал на полу и кричал.


И тут случилось необъяснимое. В сердце Эпанаста, этом оплоте смерти, что-то дрогнуло. Не ярость, не жалость, а какое-то новое, хрупкое чувство... защитности. Он, окровавленный призрак смерти, поднял ребёнка, и его движения стали неуверенными, почти нежными. Он укачивал его, и плач постепенно стих, сменившись тихим посапыванием.


Услышав приближающиеся шаги, он, не раздумывая, спрятал младенца в своей походной сумке и прикрыл плащом.

— Никого, — коротко бросил он своим воинам, и в его голосе была такая привычная ледяная твердость, что никто не усомнился.


Вернувшись, он доложил об успехе. Хаос был доволен. Свободный от обязанностей, Эпанаст нашёл кормилицу и тайно поселил ребёнка в своих покоях. Эти короткие визиты, чтобы убедиться, что малыш в безопасности, стали его первым и единственным личным ритуалом, его тёмной тайной.


Но счастье длилось недолго. Однажды, вернувшись с задания, он увидел дверь своей комнаты распахнутой. Войдя внутрь, он замер. На стене — брызги крови. Его взгляд медленно пополз вверх... к ногам, болтавшимся в воздухе. Это была кормилица. Её горло было перерезано, а тело подвешено к потолку.


Сердце Эпанаста упало. Он бросился в тронный зал и застыл на пороге.


Хаос стоял посреди зала, медленно покачивая на руках того самого младенца. Он что-то нежно нашептывал:

— Тш-ш-ш... Всём будет хорошо. В этом мире нет правды, малыш...


Ребёнок тихо плакал.

— Мой император, могу я... — начал Эпанаст, но голос



предательски дрогнул.


Хаос медленно повернулся. Его фиолетовые очи безразлично смотрели на министра.

— О, здравствуй, Эпанаст. Один из моих людей узнал, что ты прятал это... чудо. Я приказал убрать женщину. А ребёнка оставил. И вот... теперь он здесь.


Он сделал паузу, давая ужасу проникнуть в душу слуги.

— А теперь ответь на мой вопрос. Кто ты?


— Я... ваш покорный слуга, мой император.

— Правильно. А что должен делать покорный слуга?

— Выполнять... все ваши повеления.

— Очень хорошо. И что я тебе приказал?

— Убить... всех...

— Превосходно. А теперь давай я исполню свой приказ ДО КОНЦА.


Не дав Эпанасту опомниться, Хаос подбросил младенца в воздух. Вспышка тёмного меча рассекла пространство. Эпанаст не видел страха — лишь тревожную пустоту, но он не смог смотреть. Хрустящий, мокрый звук, и две окровавленные половинки упали на мрамор.


— Запомни, — голос Хаоса был спокоен и ужасен. — Ты служишь Хаосу. Приказы выполняются чётко. Мы никого не щадим. И никому не прощаем. Надеюсь, для тебя это будет уроком. Ты свободен.


Эпанаст стоял, не в силах пошевелиться. Перед ним лежали не просто останки ребёнка. Лежали осколки того хрупкого, человеческого чувства, что он впервые позволил себе почувствовать. И смотрели на него два сияющих фиолетовых фонаря, в которых не было ничего, кроме ледяного, абсолютного ожидания послушания. Впервые за много лет в его душе, лишённой памяти, возникло не сомнение, а тихая, беспощадная ярость. Не на мир. А на того, кто только что лишил его последней



крупицы чего-то, что могло бы быть его собственным.


После отпуска Эпанаста, Хаос хотел положить конец коалиции путем кражи звезды



Миссия была ясна: похитить «Звезду» — Модеста, живую надежду сопротивления. Эпанаст, тенью пробравшись на восток, наблюдал, как Кэтсеро оттачивает навыки юноши. Он выждал ночь, усыпил Модеста и, как настоящий призрак, похитил его, погрузив в повозку.


Но Хранитель Кошмара не был тем, кого можно обмануть так легко. Проснувшись, Кэтсеро уловил след и помчался за беглецом с холодной яростью. Его кинжал на цепи впился в повозку, вынудив её остановиться. Сила Кошмара обрушила на дорогу деревья, создав непроходимую заваруху.


Эпанаст оказался в ловушке. Без лошадей, с бесценной ношей, он попытался скрыться пешком. Но путь ему преградил Кэтсеро. Два проклятых воина сошлись в поединке — белая и чёрная тени под луной.


— Кто ты и что тебе нужно от мальчика? — голос Кэтсеро был подобен скрежету льда.


— Возможно, мы и похожи, но силы наши не равны, — парировал Эпанаст, его красные глаза пылали. — Мои — выше. А эта «звезда» — надежда на истинную справедливость. Он станет воином Хаоса. А ты — преграда, которую нужно устранить.


Кэтсеро всё понял. Это был не просто похититель — это орудие самого Хаоса. За Модеста шла настоящая война.


Их битва была яростной и смертоносной. Цепь с клинком против косы, акробатика против неумолимой силы. Эпанаст, применив скрытый клинок, оставил на груди Кэтсеро кровавый след. Но Хранитель ответил шквалом ударов, едва не отправив Министра в небытие. Казалось, победа близка. Кэтсеро, собравшись с силами, взвалил на плечи и Модеста, и обессилевшего Эпанаста.



Но ярость — мощное топливо. Эпанаст очнулся и, в отчаянном порыве, вонзил свой короткий клинок в горло Кэтсеро. Тот рухнул, захлёбываясь собственной кровью.


Эпанаст поднял его, сжимая горло.

— В этом мире нет правды, чести, справедливости, — прошипел он. — Будь ты на моей стороне, на стороне Хаоса, для тебя все двери были бы открыты.


Он уже почти задушил бывшего наставника, но вдруг почувствовал острую, режущую боль в животе. Его взгляд упал вниз — из его тела торчала рукоять кинжала. Это был удар оттуда, откуда он не ждал.


Модест, вытащил клинок. Эпанаст с гримасой боли отпустил Кэтсеро и медленно опустился на колени. Его миссия рухнула в одно мгновение.


— Умер ли он? — с ужасом прошептал Модест, глядя на истекающего кровью Кэтсеро.


Хранитель Кошмара, держась за горло, со свистом выдохнул, и его голос был едва слышен, но полон окончательности:

— Окончательно.


Эпанаст был повержен не силой клинка, а пробуждённой волей той самой «Звезды», которую он хотел заполучить. И теперь он лежал в пыли, истекая кровью, глядя, как его цель — живая, полная ненависти — склоняется над умирающим защитником. Война за душу Модеста была проиграна в тот самый миг, когда он сам поднял против них оружие.



Сознание вернулось к Эпанасту с неестественной резкостью. Ночь ещё не отступила, но его красные глаза уже горели в темноте. Он поднялся, и его движения были



полны странной лёгкости. Рана на животе, которая должна была быть смертельной, исчезла, оставив лишь порванную одежду. Он чувствовал себя не исцелённым, а... обновлённым.


Но тут его пронзила мысль: Сферахранитель?. Эти существа обладают силами, о которых он не ведает. Что, если это ловушка? Что, если это лишь видимость смерти?


Осторожность, рождённая не страхом, а холодным расчётом, заставила его отступить. Он вернулся в замок Хаоса не с победой, а с тревожной вестью.


— На востоке живёт ещё один Сферахранитель, — доложил он.


Хаос, чьи фиолетовые очи всегда горели ровным светом, на мгновение вспыхнули ярче.

— Третий Сферахранитель? Хм... Это нам на руку. Возможно, мы сможем объединиться против общих врагов.


— Не получится, — голос Эпанаста был пуст. — Они знают, кто я. Они узнали меня. Я... рассказал им о нас. Теперь идти туда снова — опасно.


— Ничего, — отрезал Хаос. — Я найду решение. Нужно лишь ждать.


Прошли месяцы. Хаос отсутствовал, а бразды правления временно перешли к Эпанасту. И вот, когда он в очередной раз вошёл в тронный зал, он замер.



Хаос был не один. Рядом с ним стояли трое. Трое, от которых веяло той же испорченной силой, что и от него самого, но с иным, уникальным оттенком.




Первый был облачён в синее, с банданой и маской, скрывавшими лицо. Из-под маски горели синие, как электрический разряд, глаза. На поясе — два изогнутых клинка. Он стоял в готовой к движению позе, словно хищник (Вайл).

Второй был исполином, чьи мускулы казались высеченными из гранита. Его глаза светились тусклым жёлтым светом, как серные ямы, а через плечо был перекинут молот, способный крушить стены (Горн).


Третий был скрыт в зелёном халате и капюшоне. Из его глубины светились ядовито-зелёные глаза, а за спиной болталась странная коллекция склянок и реторт с дымящимися химикатами (Морф).


— Кто они? — спросил Эпанаст, чувствуя смесь ревности и любопытства.


— Это наша элита, — прогремел голос Хаоса. — Я собрал их для подготовки ко вторжению на восток. Мы не нападём открыто. Мы ударим... из-под земли.


— Но как?


— Скоро узнаешь. А теперь — слушайте все.


И Хаос изложил свой план. Хитрый, коварный и тотальный. Его элита слушала с безразличной преданностью. Эпанаст же ловил каждое слово, чувствуя, как ярость от прошлой неудачи сменяется предвкушением грядущего возмездия.


И когда пришла пора, Хаос, взяв с собой лишь небольшую свиту для видимости, отправился на восток. Не как завоеватель, а как... гость.


Весть о его прибытии прокатилась по землям кошмарцев как удар грома. Кэтсеро, всё ещё не оправившийся от ран, вышел ему навстречу. Весь народ, охваченный суеверным страхом, собрался, чтобы увидеть



того, чьё имя было синонимом Апокалипсиса. Они стояли, затаив дыхание, глядя на исполинскую фигуру в фиолетовом плаще, которая теперь мирно стояла на их земле.


Они думали, что настал их черёд умереть. Они и не подозревали, что Хаос пришёл с предложением, от которого невозможно отказаться. И что под их ногами, в самых туннелях, которые они считали безопасными, уже шевелится приготовленная им участь.



Хаос спустился с коня, его исполинская фигура отбрасывала длинную тень на землю кошмарцев. Он подошёл к Кэтсеро. Два взгляда — фиолетовый и белый — скрестились в безмолвной битве, полной немой ярости.


— Зачем ты пришёл? — голос Кэтсеро был низким и опасным. — Чтобы захватить нас?

— Очень точный вопрос, — прогремел Хаос, — но сейчас — неверная формулировка. Неужели мы не хотим одного? Жить в мире? В справедливости? В счастье?

— Наше счастье было здесь, пока ты не явился, — парировал Кэтсеро. — Так чего же ты хочешь?

— Я услышал, что ты — третий Сферахранитель. Это поразило меня. Я думал, строил планы. И я понял: ты, я, твой народ… мы должны быть в единстве.

— Ты предлагаешь союз? — в голосе Кэтсеро зазвенела ледяная насмешка.

— Очень хорошо, что мои слова уселись в твои уши.

— Ты — безумец. Ты — тиран и нечто хуже. Ты убил моего друга, напал на деревню мальчика, хотел изменить его. Мой ответ — проваливай.



Хаос медленно покачал своей тёмной головой.

— И вот поэтому я никогда никого не беру в союзники.


В тот же миг земля задрожала. Сначала тихо, потом сильнее. И из-под земли, словно демоны из преисподней, полезли они. Отбросы. Бывшие люди с кривыми зубами и безумными глазами, сломленные пытками, голодом и страхом. Они рыли эти туннели, и теперь их выпустили, как стаю голодных псов. Они хватали кошмарцев, одних убивая на месте, других утаскивая в плен.


— Мы в ловушке! — крикнул кто-то из кошмарцев.


Кэтсеро рванулся в лагерь, к Модесту. Но он опоздал. Вайл, синяя молния, уже выносил оттуда бесчувственное тело юноши. Кэтсеро бросился в погоню, но путь ему преградил ядовитый дым Морфа. Пробиваясь сквозь него, он едва увернулся от сокрушительного удара молота Горна. Цепь с клинком обвилась вокруг шеи исполина, но тот с рёвом разорвал её. Удар молота о землю отбросил Кэтсеро, и, поднимаясь, он услышал знакомый свист косы.


Эпанаст.


— Время покинуть этот мир, — промолвил Министр.

— Возможно. Но только когда перережу тебе глотку, — ответил Кэтсеро, вставая.


Начался яростный танец смерти. Коса против клинков, ярость против расчёта. Эпанаст, ослеплённый гневом, не видел, как Горн заходит ему в спину для решающего удара. Но Кэтсеро, заметив это, в последний момент вспрыгнул на дерево, исчезнув в листве.


— Куда он делся? — прорычал Горн.

— Неподалёку, — ответил Эпанаст.


И тут с дерева донёсся голос Кэтсеро, спокойный и



пронзительный:

— Эпанаст. Если ты так силён, если ты «высший воин»… то почему ты слабее меня?


— Я сильнее тебя!

— Нет. Но ты слабее своего прошлого.


Эти слова вонзились в Эпанаста острее любого клинка.

— О чём ты, кретин?

— Хаос использует тебя, как пса. Но глубоко под этой тьмой — ты другой человек.


И в этот миг, сквозь пелену чужой воли, к Эпанасту хлынули воспоминания. Не чёткие образы, а чувства. Малыш, которого он спас. Кормилица, которую он нанял. Тишина в комнате, где он чувствовал нечто, похожее на покой. И леденящий ужас, когда Хаос убил ребёнка у него на глазах.


— Разве ты хотел, чтобы люди так страдали? — голос Кэтсеро был теперь похож на звон похоронного колокола. — Думаешь, справедливость строится на могилах, на оружии, на смерти? Неужели ты не понимаешь, что всё это — лишь ирония твоей собственной судьбы?


Эпанаст стоял, не в силах вымолвить ни слова. Вся его реальность, всё его служение, вдруг предстало перед ним в чудовищно искажённом свете. Внутри него бушевала гражданская война: верность хозяину против пробудившейся искры собственной, украденной


И он прошептал, обращаясь больше к себе, чем к врагу:

— Раз так… я приму её, какой она есть.


Это была не капитуляция. Это было отчаянное, яростное цепляние за единственную личность, которую он знал. Он швырнул свою косу. Остриё впилось в грудь Кэтсеро, И тот рухнул без сознания, истекая кровью.



Эпанаст смотрел на поверженного врага, и его красные глаза горели не триумфом, а горьким, окончательным выбором.

— Если бы мне дали выбор… ложный мир… или кровавая справедливость… я бы, без всяких сомнений, выбрал второе.


Но впервые за всю свою жизнь в его голосе, когда он произносил слово «справедливость», слышалась не убеждённость, а отчаяние того, кто загнан в угол и не видит иного выхода, кроме как продолжать рыть.












Книга III : ЗВЕЗДА СПРАВЕДЛИВОСТИ


Пиршественный гул из главного зала доносился сюда, в личные покои Хаоса, как отголосок чужого торжества. Модеста пытали но он терпел каждый удар, а тем временем Эпанасту было не до пира. Он ходил в разные коридоры осматривая их от скуки и раздумывая свои действия. Однако поднявшись на самый верхний и подойдя к двери где её охраняли хаоситы, его любопытство взяло вверх, он обманул стражу сказав что их зовёт Хаос, а сам зашёл в комнату, осматриваясь его внимание привлекла книга на специальной подставке,

которая была открыта взяв в руки,

Он начал читать. Планы, победы, холодные расчёты. Всё это он знал. Но потом его пальцы, движимые внезапным порывом, перелистнули страницы назад, в самое начало. Туда, где почерк был чуть иным, а записи — более личными.


И он нашёл это.


*«...видел сегодня мальчишку. Лет шестнадцать. Собирал виноград в корзину, для вина, наверное. Дело было в римской провинции, на окраине...»*


Сердце Эпанаста заколотилось. Он читал, и слова впивались в него острее любого клинка.



*«...жил в радостной семье. Мать, отец, сын и дочь. Все вместе. Но потом пришёл слух о нашем приближении. Началась паника. Люди бежали. А эти... эти двое, мать и отец, они... они сели в повозку и УЕХАЛИ. Бросили своих детей. Своих щенят. Оставили их одних в поле.»*


«Нет...» — прошептал Эпанаст, и его голос был чужим.


«...дети остались одни. А потом пришли волки. Мальчик... он был храбрым. Встал на защиту сестры. Обнажил кинжал. Отбивался, как мог. Но их было слишком много. Один схватил девочку и потащил. Её крик... он бежал к ней, а волки кусали его за ноги, рвали плоть...»


В висках застучало. Перед глазами поплыли тени, давно забытые, вырванные из памяти.


«...он упал. Волк попытался вцепиться ему в глотку, но мальчик подставил под зубы лезвие. Тварь рвала себе пасть, но не отпускала. А он... он всё полз. Полз на звук криков сестры. И тогда... тогда мой патруль нашёл их. Девочка была уже мертва. Растерзана. А он... он ещё дышал. Весь в крови, с перекушенным горлом, но живой. Он смотрел на меня. В его глазах не было ничего. Ни страха, ни слёз. Ничего. Идеальная пустота.»


Эпанаст отшатнулся от книги, как от раскалённого железа. Он прислонился к стене, дыхание перехватило.



...Эпанаст читал, и слова жгли его изнутри


.«Мальчишка бежал к сестре, но один из моих хаоситов схватил его за горло и издевался над ним: ...смотрика, а это твоя сестра, да? Ха-ха-ха! Сейчас ей порвут артерию, и потечёт кровь! Будет весело!»


— Нет! Моя сестра! — закричал он в пустоту, его голос был голосом того мальчика.


«— Ты ещё не понял? В этом мире нет справедливости, глупое создание. А теперь смотри и наслаждайся

судьбой своей кровинки.»


И он смотрел. Он видел, как волки рвут её на части, и каждый звук, каждый хруст ломал что-то в нём навсегда. А потом — его собственная, слепая ярость. Дала ему возможность Вонзить кинжал в горле чужака. Крики волков, которых он резал, не чувствуя их укусов. Адреналин, заглушающий боль.


И тогда... тогда он почувствовал Его. Присутствие, от которого стыла кровь.


Он обернулся. Хаос. Исполин в фиолетовом плаще, с глазами, полными холодного хаоса. Эпанаст, обезумевший от горя, бросился на него с клинком. Это было как комар, нападающий на гору.


Сильная рука сомкнулась на его горле. Он бил по ней, царапал, но это было бесполезно. И тогда... агония сменилась всепоглощающей, физической болью. Рука Хаоса, будто раскалённый клинок, прошла сквозь его грудь. Он чувствовал, как ломаются его рёбра, как рвутся мышцы.


Его бросили на землю. Последнее, что он видел — уходящее лицо тирана с сияющей короной. И последнее, что слышал:

— Имя твоё... но я заберу у тебя твой разум. А твоя сила будет принадлежать мне. Скоро... ты будешь готов. И да здравствует Хаос.


Книга выпала из ослабевших пальцев Эпанаста и упала на пол, раскрывшись на другой странице. На той, где Хаос с ледяным равнодушием описывал, как он потом нашёл и растерзал его родителей, сбежавших в повозке.


Удар был сильнее любого клинка. Голова Эпанаста взорвалась от боли. Он осознал всё.


Он был не воином. Он был собакой, которой бросили окровавленную кость её собственной трагедии. Он



служил тому, кто убил его сестру, добил его родителей и превратил его в монстра, заставив забыть, кем он был.


С криком, в котором смешались боль, отчаяние и ярость, он рванулся прочь из комнаты. Он бежал по коридорам, споткнулся и упал. Поднимая голову, он увидел её — огромную карту на стене, на которой Хаос отметил все земли, что планировал захватить. Карту его будущих «побед».


И в этот миг отчаяние в его глазах сгорело, испепелённое чистым, беспримесным пламенем ярости. Его красные очи снова стали грозными и злыми. Но теперь эта злость была не чужой, не навязанной. Она была его.


Его последнее желание, единственная цель, ради которой он будет дышать, кристаллизовалась в сознании, холодная и острая, как лезвие.


Убить Хаоса.


Эпанаст распахнул массивные двери тронного зала. В руке он сжимал книгу, как единственное оружие, способное ранить тирана.

— Хаос! Где ты?! Выходи! Я знаю, что ты здесь!


Зал был пуст и погружён в молчание. И тогда из самой гущи теней выплыли два сияющих фиолетовых фонаря а за ними — вся исполинская тёмная форма.

— Что случилось, Эпанаст? — голос Хаоса был спокоен, как глубина океана.


Эпанаст поднял дневник.

— У меня есть доказательства!

— Доказательства чего?

— Что ты — лживый, лицемерный пёс! И ты должен быть уничтожен! Раз и навсегда!


Он швырнул книгу прямо к ногам Повелителя. Тот



медленно наклонился, поднял её.

— Ах, вот оно что. Значит, правду нельзя скрыть навсегда. Что ж, ты меня разоблачил. Но видишь ли... всё это сделал ты. Именно ты.


— ЗАТКНИ ПАСТЬ, КУСОК гниля! — ярость Эпанаста была оглушительной. — Я не виноват! Ты прочистил мне память! Ты заставил меня выполнять всю свою грязную работу! И вот я сейчас здесь... без ничего! Без сестры! Без родителей...

— Родителей? — Хаос фыркнул. — Твои родители — символ трусости. Я избавил тебя от этого. Я дал тебе всё! Славу! Почёт! Силу! И так ты меня благодаришь? Неужели ты не понимаешь, что я делаю? Человечество — это гниль! Они думают только о себе!


— МЕНЯ ДОСТАЛ ТВОЙ ПУСТОЙ БРЕД!


ЧТО ТЫ ЗАДУМАЛ? — СПРОСИЛ ХАОС

перебил его Эпанаст.

— Я покончу с тобой. Раз и навсегда.


Хаос покачал головой, и в его голосе прозвучала почти что скука.

— Мне было очень приятно быть с тобой, министр. Просто помни... ты был моей любимой куклой.


И началось.


Эпанаст ринулся вперёд. Его коса свистела в воздухе, но Хаос поймал лезвие голой рукой и, не моргнув глазом, швырнул его вместе с хозяином в стену. Боль пронзила Эпанаста, но ему было всё равно. Он поднялся, уворачиваясь от ударов гигантского меча, нанося свои — быстрые, ядовитые. Но раны на теле Хаоса затягивались почти мгновенно.


Тогда Эпанаст призвал последнее, что у него было — саму испорченную силу Сферы, влитую в него. Его кулаки вспыхнули фиолетовым пламенем.

— Ты используешь МОЮ же силу против МЕНЯ? — гром



Хаоса был полон презрения. — Я в тебе разочарован.


Он схватил Эпанаста за голову, поднял и с размаху вмял в каменную стену. Он швырял его, как тряпичную куклу, ломал ему кости, но проклятая регенерация срабатывала вновь и вновь. Но всему есть предел. Выносливость иссякала. Дыхание стало хриплым, адская боль пронзала каждую клетку.


В последнем, отчаянном порыве, Эпанаст попытался нанести удар. Хаос поймал его руку и сжал. Хруст костей был оглушительным. Вторую руку — тоже. И с ледяным спокойствием, с напряжением своих титанических мышц, он оторвал их.


Эпанаст, истекая кровью, отполз и встал на колени. Он был разбит. Хаос подошёл к нему, наклонился и прошептал на ухо:

— Ну что, кто тебя сейчас спасёт? Где твои мама и папа? Знай. В этом мире нет справедливости. Есть только Хаос.


И тогда, глядя в эти сияющие фиолетовые очи, Эпанаст нашёл силы для последних слов. Его голос был тихим, но полным невероятного достоинства:

— Я уже ни о чём не жалею... Ведь я знаю... что я ни в чём не виноват.


Это был его окончательный разрыв. Его абсолютный бунт. Он умер не как слуга, а как свободный человек, принявший свою правду.


Ярость Хаоса, которую не смогли вызвать ни предательство, ни битва, вспыхнула от этих слов. Он вогнал ладонь в череп Эпанаста, раздавив его, а затем, вонзив обе руки, с рёвом:

—ЗА ХААААААААААААААААААООООООООООС!!!


разорвал его на части.




Тело его «любимой куклы» разлетелось кровавыми клочьями по тронному залу. Победный рёв Хаоса эхом


раскатился под сводами. Но в этой победе не было триумфа. Было лишь леденящее одиночество тирана, который только что уничтожил последнее, что в нём оставалось от того, кого он когда-то, в своём извращённом понимании, возможно, считал сыном. Эпанаст проиграл битву, но отвоевал свою душу. И его последний взгляд, полный не ненависти, а освобождения, навсегда останется шрамом на памяти Повелителя Хаоса.


НАЙТИ И УБИТЬ


Тишина в опустевшем замке Хаоса была зловещей. Воздух был тяжёл от запаха крови и пепла. А тем временем на востоке была пустота развалы и тогда пошатнувшись, поднялось одно-единственное тело. Не труп. Кэтсеро. Его белые глаза вспыхнули в полумраке, и в голове, подобно набату, стучала одна, всепоглощающая команда: НАЙТИ И УБИТЬ.


Он доплыл до земель Хаоса на украденном корабле. Замок был пуст. И среди разбросанных останков он нашёл то, что искал, и что надеялся не найти — изуродованные останки Эпанаста. В сердце Кэтсеро к горю примешалась странная, горькая гордость. Мятежник обрёл свою свободу ценой абсолютного уничтожения.


Хаоса не было. Но на стене висела его карта — дорога к последней незахваченной земле. Кэтсеро помчался туда, как воплощённая месть.



Он нашёл Модеста на поле — избитого, едва живого, но несломленного. Его рассказ о пытках стал последней каплей. Гнев Кэтсеро был уже не пламенем, а чёрным, абсолютным холодом.

— Останься, — приказал он Модесту и ринулся вперёд.


То, что он увидел, было не полем боя, а бойней. Поместье лежало в руинах, усеянное распятыми телами. Вороны пировали. И посреди этого ада гордо реяло знамя Хаоса.


И тогда из-за обломков, словно демоны по зову, вышли они. Элита Вайл, Горн, Морф. Они выстроились в безупречную линию, безмолвные и готовые. И за ними, как их тень и воплощение, возник сам Хаос.


— ХАОООС! — рёв Кэтсеро заставил содрогнуться самые камни. — ГДЕ ТВОЯ «СПРАВЕДЛИВОСТЬ»? ГДЕ ЧЕСТЬ? ГДЕ ТВОЁ «ВСЁ»?


— Всё стоит прямо перед тобой, — спокойно ответил тиран.


— Время положить конец твоей нечести!


— Как страшно. Вы, люди... вы всего лишь куклы. Я дёргаю за нитки, а вы не знаете ни целей, ни мотивов. Дай вам всё — вам будет мало. Дай вам ничего — вы будете сыты. Неужели ты думаешь, люди хотят лишь процветать? Это — заблуждение. Я устанавливаю порядок! Я ДАЮ МИРУ ВТОРОЙ ШАНС!


— Твои слова — пустота, — голос Кэтсеро был тих и смертельно опасен. — Они не стоят и пылинки. Уговаривать тебя бесполезно. Выход один.


С лёгким шелестом он обнажил свою катану. Сталь зазвенела в гробовой тишине.


Хаос медленно поднял свой исполинский меч и указал им на Кэтсеро. В его голосе не было гнева, лишь


холодный, окончательный приговор.


— Убейте его.

**УБЕЙТЕЕЕЕЕ!**

**ЗА ХААААААААОООООС!!!**


И по этому знаку три тени сорвались с места. Вайл — как синяя молния, Горн — как обвал, Морф — как ядовитый туман. Они набросились на Кэтсеро со всех сторон, а сам Хаос остался в стороне, наблюдая, как его идеальная машина смерти начинает свою работу. Он не сомневался в исходе. Он просто ждал, когда его последнее препятствие будет стёрто в порошок.



Тела трёх элит лежали неподвижно среди руин. Вайл с перерезанным горлом, Горн с развороченной грудью, Морф в луже собственного яда. Кэтсеро стоял, опираясь на катану, его чёрно-белое одеяние было пропитано не только его кровью, но и их. Дыхание сбилось, силы были на исходе. Но белые глаза горели несокрушимой решимостью.


Хаос наблюдал за этим с самого начала, не шелохнувшись. И теперь он медленно, с грохотом, шагнул вперёд.

— Знаешь, — его голос, искажённый шлемом, приобрёл металлический отзвук, — я даже не удивлён. Ведь чтобы убить Сферахранителя... нужно быть Сферахранителем.



С этими словами он облачился в доспехи. Не просто доспехи — это был саркофаг из тёмной, отполированной до зеркального блеска стали. Каждая пластина была толщиной в ладонь, на груди красовался вычурный, агрессивный символ Хаоса — треснувшая



сфера, из которой изливалась стилизованная молния. Шлем был лишён каких-либо прорезей, лишь те же символы-стрелы, указывающие вперёд, к врагу. Он стал не воином, а воплощённой крепостью, идей, облечённой в непробиваемую сталь.


Он поднял свой меч, который теперь казался продолжением его доспехов.

— Пришло время... — прогремел он, и его слова прозвучали как скрежет затворов ада, — поразить мир этим мечом.


Два Сферахранителя замерли друг напротив друга среди мёртвого города.

Кэтсеро — гибкий, истерзанный, но несломленный дух Равновесия, чья сила в скорости, хитрости и искажении реальности.

Хаос — абсолютная, непоколебимая гора тирании, чья сила в грубой, всесокрушающей мощи и неуязвимости.


Они были последними титанами умирающей эпохи. И их поединок должен был определить, будет ли у мира хоть какое-то будущее, или он канет в фиолетовый мрак вечного «порядка» Хаоса.


Битва началась.



Битва началась не с рёва, а с рокота. Хаос атаковал первым — сокрушительный удар меча, способный расколоть гору. Кэтсеро не блокировал; он обратился в тень, отскакивая, и в момент замаха вонзил свой клинок в сочленение доспехов. Сталь скрежетала, но не поддавалась.


— Уступай старшим! — прогремел Хаос, и отбросил его ударом гарды, как щепку.


Кэтсеро кувыркнулся в воздухе, гася инерцию, и встал



уже с клинками на цепях. Он превратился в смертоносный вихрь, вращаясь в воздухе. Это была не магия, а высочайшее мастерство, помноженное на сверхчеловеческую скорость. Лезвия, как щупальца кошмара, нашли щели в броне, впились в плоть, оставляя глубокие, кровоточащие раны. Хаос взревел от боли, но не отступил.


— Где же твоё почтение? — он поймал попытку удара ногой и с силой вогнал Кэтсеро в землю.


Но Кэтсеро был упруг, как стальная пружина. Он оттолкнулся, игнорируя боль, и обрушил на шлем Хаоса град ударов. Кулаки, локти, колени — он бил с яростью загнанного зверя. И когда он вновь и вновь давил свежую рану, Хаос наконец отреагировал — отбросил его мощным пинком.


Воспользовавшись моментом, Кэтсеро выхватил катану и, как скальпелем, вскрыл мышечную ткань вокруг раны. Кривая сталь прошла глубоко.


Хаос в ярости нанёс несколько сокрушительных ударов, от которых кости Кэтсеро затрещали, и отступил, тяжело дыша.

— Довольно... Я намерен эволюционироваться.


Его тёмно-фиолетовая Сфера вспыхнула, и волна испорченной энергии окутала его. Это была не божественная сила, а предельное, смертельно опасное для носителя раскрытие потенциала, заложенного в Сфере. Его мускулы вздулись, кожа покрылась паутиной фиолетовых прожилок, излучавших зловещий свет. Вокруг кулаков вспыхнуло пламя, которое не жгло его, а питало чудовищной силой. Он сбросил с себя обломки доспехов, став воплощением чистой, необузданной мощи.


— Превосходно. Теперь посмотрим, как твоё тело выдержит истинную силу Хаоса.



Он ринулся вперёд. Его скорость теперь не уступала скорости Кэтсеро. Удар плечом пришёлся как таран, и Кэтсеро влетел в стену. Последовала серия ударов, таких быстрых и мощных, что он не успевал даже думать. Он чувствовал, как его рёбра ломаются, а внутренности превращаются в кровавую кашу. Финальный удар ногой отбросил его, и он рухнул, едва живой.


Он поднялся на четвереньки, из горла хлынула кровь. И тогда он прошептал, обращаясь к своей чёрно-белой Сфере, к силе Равновесия, которую он когда-то осквернил:

Я намериваюсь эволюционироваться.


Его Сфера ответила. Белый свет, холодный и чистый, окутал его. Он не исцелил раны, но наполнил его тело той же нечеловеческой силой. Белое, призрачное пламя вспыхнуло на его руках. Он поднялся. Его скорость и мощь теперь равнялись мощи Хаоса. Цена была ужасна — его тело горело изнутри, клетки разрушались под натиском силы.


Хаос с интересом наблюдал.

— Превосходно. Я тебя хорошо научил.


И они сошлись снова. Уже не как воин и титан, а как два равных исполина. Их удары сотрясали руины, каждый удар был точен и смертоносен. Они были смертны. Они были людьми. Но в этот миг они решали судьбу мира своим кулаками, своей кровью и своей последней, иссякающей волей.

Это — пик трагедии. Они достигли предела, за которым — только взаимное уничтожение. Они уже не люди, не воины — они живые воплощения своих идей, сжигающие последние остатки человечности ради победы.



Хаос поднялся. Не просто поднялся — он вырос. Его



тело, искажённое до неузнаваемости второй волной эволюции, было заковано в новые доспехи, словно выкованные в самых тёмных недрах ада. Они были не просто броней; они были частью его существа, чешуйчатыми, дышащими пластинами, излучавшими жар. Его шлем превратился в корону из шипов и изогнутых рогов, а в руке он сжимал меч, который был уже не клинком, а сгустком фиолетовой энергии, пожирающей сам свет вокруг. Он стал выше, монструознее, окончательно сбросив последние намёки на что-то человеческое.


— Я намерен эволюционироваться... ДВАЖДЫ! — его голос был уже не громом, а рёвом разрывающейся реальности.


Он сжал кулаки и обрушил их на землю. Ударная волна пошла по округе, земля вздыбилась, и с оглушительным скрежетом раскололась, обнажая тёмные слои породы глубоко внизу.

— ТЕПЕРЬ ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТАКОЕ ХАОС?! — его крик был обращён ко всему миру. — А?! ТЫ ВИДИШЬ МЕНЯ? Я ЯВЛЯЮСЬ ЧИСТЫМ ВОПЛОЩЕНИЕМ ВСЕГО! И Я ЕСТЬ ХАОС! УЗРИ ЖЕ МОЮ МОЩЬ И БУДЬ ОБРЕЧЁН!


Кэтсеро видел это. И он понял. Понял, что силы ему не хватит. Что обычной силой этого титана не остановить. И тогда он принял своё решение. Он обратился к своей Сфере, к силе Кошмара и Равновесия, которую он когда-то похитил и за которую был проклят.


— Всё... — прошептал он. — Ради равновесия... Всё.


Его Сфера ответила в последний раз. Чёрно-белая энергия не просто окутала его, а переплелась с ним. Его капюшон слился с его лицом, превратившись в белую, безликую маску с прорезями, из которых сияли его ледяные очи. Его жилетка развернулась в развевающуюся мантию, сотканную из теней и лунного света. Его катана в его руках загорелась холодным, белым пламенем. Он не стал больше или монструознее. Он стал




концентрированным. Абсолютным воплощением своего пути.


Он схватил катану двумя руками, приняв глубинную, незыблемую стойку. Он был готов. Не на победу. На **равновесие**. Даже если ценой будет его полное исчезновение.


С рёвом, от которого задрожали остатки руин, Хаос ринулся в свою последнюю атаку. И Кэтсеро встретил его. Их столкновение было подобно удару двух комет. Фиолетовый адский огонь против белого, безмолвного пламени расплаты.


И в этот миг, силы снова уравнялись. Не потому, что один стал сильнее, а потому, что другой отдал всё, что у него было, чтобы достичь этого паритета. Они парили на краю пропасти, и следующий удар должен был определить, кто рухнет в бездну первым, увлекая за собой весь мир.


Это — конец. Хаос нашёл способ обойти Равновесие не грубой силой, а контролем над самой реальностью. Его «хлопок» — это не просто атака, это проявление его абсолютной воли, на мгновение замораживающей всё, что он считает хаосом, чтобы нанести идеальный, безответный удар. Кэтсеро держался до конца, но против такой силы одного мужества недостаточно.




Хаос не просто атаковал — он исчез и материализовался перед Кэтсеро в вихре фиолетовой энергии. Его гипер-меч описывал невозможные траектории, каждый удар был быстрее звука. Кэтсеро парировал, его катана и клинки с цепями метали искры, отсекая смертоносные энергии. Но один удар, пробив все защиты, всё же достиг цели — он отбросил Хранителя Кошмара на добрый десяток метров.



Кэтсеро устоял, выпрямившись, но в его стойке появилась шаткость. И тогда Хаос поднял руку. Не для удара. Он просто с силой сжал кулак в воздухе и с рёвом обрушил его вниз.


— ЗА ХААААААААООООС!!!


Вместе с этим криком пространство вокруг Кэтсеро схлопнулось. Это не была физическая сила; это была сама воля Хаоса, на мгновение кристаллизовавшаяся и заморозившая всё в радиусе её действия. Воздух стал густым, как смола, земля — твёрдой, как алмаз. Кэтсеро был парализован, зажат в тисках абсолютного контроля.


На секунду. Всего на секунду. Но Хаосу хватило и этого.


Пространство отпустило Кэтсеро как раз в тот миг, когда фиолетовый клинок уже пронзал его грудь. Легко, будто протыкая воду. Хаос поднял его на своём мече, как трофей, и с силой швырнул на землю.


Рана была ужасающей. Но Кэтсеро, истекая кровью, поднялся. Его воля горела ярче, чем его угасающая сила. Из его рук, из самой плоти, вырвались кошмарные цепи, теперь бывшие частью его. Они впились в Хаоса, сдирая с него только что восстановленную кожу и броню, обнажая плоть. Хаос ревел от ярости и боли, но его регенерация работала на износ, мгновенно затягивая раны.


С рыком Хаос подпрыгнул, взмыв в воздух, и снова обрушил на землю сокрушительную волну силы. Удар отбросил Кэтсеро, мир поплыл перед его глазами. Голова закружилась, сознание помутнело.


И снова тот же приём. Хлопок. Крик. — ЗА ХАОС!



Мгновенная парализующая пауза.




На этот раз Хаос не стал церемониться. Пока Кэтсеро был обездвижен, он провёл свою атаку. Не один удар. Десятки. Сотни. Его меч пронзал тело Хранителя снова и снова, оставляя после себя не раны, а кровавые кратеры. Он не просто наносил повреждения — он методично уничтожал его.


Когда пространство отпустило Кэтсеро во второй раз, он не упал. Он рухнул. Его тело, изрешечённое, почти нечеловеческое, неподвижно лежало среди обломков. Он больше не мог стоять. Белая маска была разбита, обнажив часть искажённого болью лица. Его мантия была изодрана в клочья. От его силы осталась лишь горстка тлеющих угольков.


Он был побеждён. Не потому, что сдался. А потому, что против абсолютного контроля над реальностью даже сила Кошмара и несгибаемая воля оказались бессильны.


Кэтсеро поднялся. Это было не физическое усилие — это был последний всплеск его воли. Он отступил на шаг, и из его спины, из его груди, из самых глубин его существа вырвалось множество кошмарных цепей. Они впились в тело Хаоса, как стальные корни, вонзаясь в плоть, в кости, в самое нутро.


Он не просто ранил его. Он методично, с помощью цепей и катаны, стал отсекать регенерирующие конечности. Руки, ноги — они отрастали вновь, но с каждым разом — медленнее, слабее. Хаос терял не кровь, а саму суть своей силы. Его исполинская форма начала слабеть, уменьшаться.



В решающий момент Кэтсеро обвил цепи вокруг шеи тирана и вонзил катану ему в сердце. Хаос, уже почти беспомощный, схватился за лезвие своими изувеченными, едва отрастающими руками. Но это был уже не бой, а последний, отчаянный жест. Он отпустил клинок, позволив ему остаться в своей груди.


И тогда, стоя над поверженным исполином, Хаос заговорил. Его голос был тихим, лишённым былого гула, и в нём слышалась лишь бесконечная усталость.

— Кэтсеро... Когда я был мальчишкой... я всегда хотел мира. Справедливости. Я не хотел быть как мои предки. Я пригласил всех правителей... чтобы рассказать им о своей мечте. А они... смеялись. И я впал в мрак. Но пошёл на большой шаг... И вот... чем судьба меня наградила... — он кашлянул, и его голос оборвался. — Эх... если бы ты только знал о моих истинных мотивах...


Он медленно, с трудом, подобрался к груде камней и опустился на них, как на трон из пепла. Его могучая голова упала на грудь.

— Превосходно... Ты доказал своё превосходство надо мной. Ты доказал, что даже слабость имеет значение... Ты спустил меня с небес на землю...


Он положил свою огромную, искалеченную руку на лицо, словно пытаясь скрыть последнюю, человеческую слезу.

— Всё... пропало...


И в этот миг его тысячелетнее проклятие, долгие века дремавшее в нём, проснулось. Оно начало пожирать его изнутри, требуя свою окончательную плату. Он не кричал. Он лишь сжался и затих. Сияние его фиолетовых очей померкло, корона с треском раскололась и скатилась с его головы. Хаос Третий был мёртв.


Кэтсеро, шатаясь, подошёл к тёмно-фиолетовой Сфере, что лежала рядом, уже теряя свой зловещий блеск. Он поднял катану, чтобы уничтожить её.



*«Не... убивай...»* — донёсся до него шепот, прямой призыв в его сознание.


— От тебя столько всего произошло, — твёрдо ответил Кэтсеро. — И это тоже имеет значение. Ты — наш враг. Так пади же.


И он разбил Сферу Хаоса. Она рассыпалась на тысячи фиолетовых осколков, которые испарились в воздухе, словно утренний туман.


Он повернулся к своей собственной, чёрно-белой Сфере. Без тени сомнения он поднял клинок и надрушился над ней. Сфера Кошмара лопнула с тихим звоном.


И тут же тьма, веками копившаяся в нём, стала отступать. Он чувствовал, как проклятие покидает его тело. Чёрные тени сползли с него, как грязь, обнажая кожу, которую он не видел веками. Его белые, светящиеся глаза стали обычными, человеческими. Он снова стал собой.


Радости не было предела. Он смотрел на свои руки, на своё тело, и видел, как тот же процесс происходит с его народом вдали. Они были свободны. Проклятие, тяготевшее над миром, было разрушено.


Он стоял среди руин, посреди пепла и конца эпохи. Но впервые за долгие-долгие годы он чувствовал не тяжесть Равновесия, а лёгкость. Лёгкость нового начала.




















ЗАКЛЮЧЕНИЕ


Тишина, пришедшая на смену гулу магии, была непривычной и целительной. Она не была тишиной смерти — она была тишиной покоя.


**Модест** стал тем, кем и должен был стать — не императором и не полководцем, а **Учителем**. Он ходил по руинам старого мира с посохом странника, неся в себе не силу Сфер, а их память. Он учил детей буквам и истории, напоминал взрослым о ремёслах, которые были забыты за века войн. Он рассказывал об Эвобрине и его мудрости, о Кэтсеро и его жертве, и даже об Эпанасте — как предостережение о том, как боль может извратить самую светлую душу. Он не строил царств — он помогал строить дома. И в этом была его победа.


**Кэтсеро** не вернулся к своему народу. Освобождённый от бремени Кошмара и долга Хранителя, он удалился в самые высокие и безмолвные горы своей родины. Иногда к его хижине приходили бывшие кошмарцы, теперь снова ставшие просто людьми. Они приносили ему еду и молча сидели рядом, не требуя ничего. Он смотрел на восходы, которые больше не были ни чёрными, ни белыми, а полными цвета, и учился заново чувствовать простые вещи — тепло солнца, вкус воды, лёгкость бытия без тысячелетнего проклятия за спиной. Он сломал мир, чтобы его спасти, и теперь нёс вечное, молчаливое бремя этого поступка.


Что касается **Сфер**, то их осколки растворились в земле, воде и воздухе. Магия не исчезла бесследно — она вернулась к своему истоку, став тонкой, почти неуловимой частью природы. Говорили, что в самых древних лесах ещё можно найти «зелёные места» — поляны, где раны заживают быстрее, а в горных источниках — «седые воды», дарящие ясность ума. Это



были лишь отголоски былого могущества, но они не несли проклятий. Сила снова стала нейтральной стихией, а не орудием в руках титанов.


**Война Сфер и трёх Справедливостей** закончилась. Её итогом стал не триумф одного народа, а **отказ от самой идеи, что справедливость можно навязать силой**.


Мир, лишённый костылей ужасных проклятий, наконец-то получил шанс начать свою историю заново. Он был жестоким, несовершенным, полным трудов и лишений. Но он был **настоящим**. И в этой подлинности, в праве самим вершить свою судьбу — без Сфер, без Хранителей, без Хаоса — и заключалась его величайшая ценность

***


**Эпилог : Первый день без Сфер**


Тишина, пришедшая на смену гулу магии, была непривычной и целительной. Она не была тишиной смерти — она была тишиной покоя.


> **«Сила — это не ответ. Она лишь меняет вопрос, делая его более кровавым».**

> *Из последних записей Эвобрина*



> **«Настоящая справедливость — не в том, чтобы покарать виновного, а в том, чтобы не дать невинному стать следующим палачом».**

> *Из устных поучений Модеста выжившим*


.


> **«Иногда, чтобы спасти мир, нужно не победить, а сложить оружие. Самое трудное сражение — это сражение с самим понятием битвы».**

> *Мысли Кэтсеро в уединении*



> **«Абсолютная сила не исправляет мир. Она лишь доказывает, что он сломан окончательно».**

> *Надпись, найденная на месте разрушенного особняка Эвобрина*


**Война Сфер и трёх Справедливостей** закончилась. Её итогом стал не триумф одного народа, а **отказ от самой идеи, что справедливость можно навязать силой**.


> **«Не бывает чужой боли. Бывает лишь вовремя не услышанная своя».**

> *Последние слова Эпанаста, переданные немногими свидетелями*



> **«Самый прочный мир строится не на руинах врага, а на фундаменте прощения и понимания. Всё остальное — лишь передышка между войнами».**

> *Вывод, к которому пришли лидеры новых народов*




**«Звезда Справедливости» погасла, и наступила тихая, человеческая ночь, полная надежды на обычное, лишённое чудес, утро.**


На карте изображены три разноцветныех выделенных стран которые играли главную роль в хронике


Фиолетовый : империя хаоса

Зеленый : рим

Белый : япония







Содержание


Обложка.............................................................1


Титульный лист.....................................3


Основной текст.....................................4


Книга I: ПЛАМЯ И ПЕПЕЛ....…...4


Книга II: ТЕНЬ И СТАЛЬ.…...........30


КнигаIII:ЗВЕЗДА СПРАВЕДЛИВОСТИ.............................80


ЗАКЛЮЧЕНИЕ...................…....................117


Эпилог........................................................120









THE END