Глава 1.:
«Убежище».
Осень 2005го.
Я стояла на перроне, и пронизывающий ветер заставлял ёжиться — он пробирался под пальто, холодил пальцы, сжимавшие письмо. Но я почти не замечала холода. Всё моё внимание было приковано к потрёпанному листку, с загнутыми уголками, потому что я перечитывала его раз за разом, будто пыталась выжать из строк ещё хоть каплю смысла.
«Я вышла из дома, не оглядываясь. А через пару дней уехала из США в то единственное место, что было для меня важным… Прощай, Лени».
Каждое слово отдавалось внутри глухим эхом. «Единственное место» … Что оно значило? Где оно? Почему именно туда?
Слова расплывались перед глазами, но я упрямо возвращалась к ним. Бабушка. После стольких лет молчания — вот он, след. Не письмо даже, а обрывок, записка, брошенная наспех. Но в нём — ключ. В нём — направление. Я закрыла глаза, пытаясь представить её — бабушку — как она складывает это письмо, запечатывает конверт, решает, кому его отправить. Знала ли она, что это станет для меня маяком? Что я брошу всё и помчусь по следу, который может оказаться лишь миражом?
Вокзал раскинулся передо мной во всём своём величественном хаосе — громадное здание из тёмносерого камня с массивными арочными окнами и чугунными украшениями по карнизам. Над главным входом возвышалась башня с часами: их бронзовые стрелки застыли на без пяти двенадцать, а по бокам от циферблата примостились скульптурные фигуры — крылатые женщины с факелами, словно стражи времени. Перрон гудел, как растревоженный улей. По брусчатке с грохотом катились тележки носильщиков — деревянные, с медными накладками, нагруженные сундуками, корзинами и перевязанными верёвками тюками. Гдето справа женщина в широкополой шляпе отчаянно махала платком, провожая уезжающего супруга; слева группа студентов с рюкзаками и стопками книг торопливо сверяла расписания на большом чугунном стенде. Воздух был пропитан смесью запахов: горячий пар от локомотивов, запах свежесваренного кофе из вокзального буфета, сладковатый аромат восковых полиролей для багажа и далёкий, едва уловимый запах угля и машинного масла. Над головой простирался гигантский дебаркадер — кованая арка с витражными вставками, сквозь которые пробивались косые лучи солнца. По металлическим балкам ползали рабочие в кожаных фартуках, проверяя крепления; их молотки выстукивали ритмичную мелодию на фоне общего гула. У дальнего края перрона стоял паровоз — чёрный, блестящий, с латунными деталями, из его трубы вырывались клубы белого пара, шипящие и растворяющиеся в прохладном воздухе. Рядом суетились проводники в форменных фуражках, сверяя списки пассажиров и постукивая по корпусам вагонов деревянными молоточками. В центре зала ожидания виднелись ряды деревянных скамеек с резными ножками; на одной из них дремал старик в потрёпанном пальто, на коленях у него лежала газета, а рядом стоял старомодный чемодан с медными уголками. У стен тянулись кассы с резными окошками — над каждой горел небольшой фонарь с номером, а перед ними вились очереди из путешественников с билетами и багажом. С потолка свисали массивные лампы — стеклянные шары с латунными основаниями, покачивавшиеся от сквозняка. Их свет смешивался с солнечными бликами, создавая причудливую игру теней на полированном каменном полу, где были выложены мозаичные узоры — звёзды, колёса, птицы в полёте. Гдето вдали, за поворотом перрона, раздался пронзительный свисток паровоза, и сразу же поднялся новый виток суеты: люди ускорили шаг, чемоданы застучали по брусчатке, а в воздухе повисло ощущение неизбежного отправления. Но для меня всё это — шум, движение, блеск латуни и стекла — превратилось в размытый фон. Был только перрон, ледяной ветер, рвущий куртку, и письмо в моих руках — хрупкая ниточка, связывающая меня с прошлым. Я закрыла глаза, вдохнула морозный воздух, сквозь который пробивался одинединственный вопрос: «Где ты?»
И вдруг — вспышка. Я поняла.
То «единственное место» … Оно не случайное. Это не просто точка на карте. Это место, куда она всегда возвращалась в мыслях. Не оглядывалась. Просто знала: если остановлюсь — потеряю нить.
И вдруг — резкий гудок.
Я вскинула голову. В дальнем конце перрона набирал ход поезд. Вагоны скользили мимо, окна мелькали, сливаясь в сплошную полосу.
— Нет! — вырвалось у меня.
Не раздумывая, я бросилась вперёд, а в груди билась одна мысль: «Не упусти!» Поезд ускорялся. Я бежала, задыхаясь от холода и напряжения, пытаясь настигнуть последний вагон. Расстояние между нами таяло, но всё ещё было слишком велико.
Краем глаза я заметила Мистера Людвига. Он стоял у края вагона, протягивая руку.
— Хватайся!
Я метнулась к нему, вытянула руку — и в последний момент его пальцы сомкнулись вокруг моего запястья. Резкий рывок — и я буквально влетела в открытую дверь вагона. Мы оба повалились на пол, тяжело дыша.
Поезд набирал ход. За окном расплывались огни вокзала.
— Мистер Людвиг, а вы здесь откуда?
Людвиг Хардтак—горун, представитель древней расы, близкой к Homo habilis. Его облик сочетает черты примата и зачатки человека: носит кепку и очки, курит (рядом с ним можно найти окурки).
Когда я познакомилась с Людвигом, меня поразила эта странная, почти невозможная смесь первобытной силы и человеческого достоинства. Он стоял чуть в стороне от остальных, в своей неизменной кепке и круглых очках — нелепая, на первый взгляд, деталь, но она придавала ему какойто свой, особенный облик. Я сразу заметила, что он не похож на тех приматов, которых можно встретить в дикой природе. Да, у него коренастая фигура, мощные руки, низкий лоб и выступающие надбровные дуги — всё это кричит о его происхождении. Но глаза… Глаза у него были человеческие. Живые, внимательные, будто в них тлел тихий огонь разума. Сначала я не знала, как к нему подступиться. Он не торопился заводить разговоры, не пытался понравиться — вообще не делал ничего, что я ожидала бы от существа его вида. Людвиг говорил редко, короткими фразами, будто взвешивал каждое слово. Но в этих скупых репликах чувствовалась твёрдость и ясность мысли. Я увидела в его комнате рисунки. Он, увидев, как я их изучаю, подошёл ко мне и заговорил, держа сигарету, в грубоватых пальцах. Я присмотрелась — и ахнула. Это был Леон среди гулов, которые его спасли. В его набросках читалась не просто черты, а характер: доброта, усталость, внутренняя сила. Я посмотрела на Людвига и вдруг осознала: перед мной не «дикий горун», а личность. Он видел и понимал мир — посвоему, но не менее глубоко, чем многие люди. Он курит. Это странно, почти комично — огромный примат с сигаретой. Но когда я нашла окурки в его комнате удивилась, в этом жесте и было чтото человеческое: привычка, ритуал, способ успокоиться. Я спросила его в тот день, зачем он это делает. Он пожал плечами и ответил:
«Леон курил. Это… тепло».
В бою он неустрашим. Я проставляла, как он бросается вперёд, когда «Коричневые тени» наступают. Его сила чудовищна, но он не слепо ревет и крушит — он думает. Оценивает ситуацию, прикрывает тех, кто слабее. Он много раз рисковал жизнью. Ни слова не говоря, просто протягивал руку, помогал и шел дальше. Но больше всего меня трогает его преданность. Он никогда не забывает, кто ему помог. Леон был для него — больше, чем друг. Это человек, который дал ему язык, имя, шанс стать кемто. И Людвиг платит за это верностью, которая не знает компромиссов. Иногда я ловлю себя на мысли, что смотрю на него и вижу не «другого», а… равного. Да, он не такой, как я. Его руки сильнее, его шаги тяжелее, его речь скупее. Но в его глазах — то же стремление понять, то же желание быть частью чегото большего. Ценит доверие и отвечает на него верностью.
Людвиг приподнялся и заговорил.
— Возвращаюсь домой. а что же ты Кейт Уокер? — в его голосе звучало удивление, но глаза были серьёзными.
Я не успев прийти в себя, пытаясь унять дрожь в руках. Письмо всё ещё было зажато в кулаке — влажное от пота, но целое.
— Я тоже возвращаюсь домой, вроде…
А потом я ощутила лёгкое шевеление в сумке. Распахнула сумку — и встретилась взглядом с двумя яркими сенсорами. Оскар свернулся там клубочком, его латунные иголки слегка подрагивали, отражая свет газовых фонарей.
— Ты всётаки увязался за мной, — прошептала я, невольно улыбнувшись.
Он приподнял головку, механизмы тихо зажужжали.
— Я готов, Кейт Уокер, — произнёс он своим ровным, чуть механическим голосом. — Куда бы ты ни пошла.
Впервые я увидела Оскара на заброшенной фабрике Форальберга, он показался мне просто ещё одним причудливым механизмом — латунным, скрипучим, с шестерёнками, поблёскивающими в полумраке. Он вежливо поздоровался, попросил помочь «сделать ему ноги» на заводском станке, и в тот момент я даже не представляла, насколько он станет для меня важен. Оскар — творение Ганса Форальберга, автоматический заводной роботпроводник. На первый взгляд — всего лишь машина: монотонный голос, чёткие инструкции, зависимость от заводного ключа. Но чем дольше мы путешествовали вместе, тем яснее я понимала: в нём есть чтото… человеческое. Он немного неуклюж, когда механизм ослабевает, но стоит его завести — двигается с почти грациозной точностью. Оскар — это вежливость, доведённая до абсолюта. Он никогда не грубит, даже когда я в сотый раз не могу найти нужный ключ. Он терпеливо объясняет, как активировать механизм, и всегда благодарит, если я ему помогаю. Но за этой формальностью скрывается настоящая преданность. Он не запрограммирован на следование за мной — он выбрал быть рядом. Когда мы оказались в Баррокштадте, он отказался сойти с поезда, опасаясь, что влажность повредит его цепи. Я разозлилась: «Ты бросаешь меня?» А он ответил, глядя кудато в сторону:
— «Я не бросаю. Я… берегу себя, чтобы потом снова быть полезным».
И он был прав. Через час, когда мне понадобилась его помощь, он уже стоял рядом, готовый действовать.
Я осторожно вытащила его из сумки, позволила устроиться на плече. Его маленькие металлические лапки крепко ухватились за ткань пальто.
— Знаешь, — сказала я, поглаживая его холодный бок, — иногда мне кажется, что ты единственный, кто действительно понимает, зачем я всё это делаю.
Оскар тихо пискнул — так он обычно выражал согласие. Его сенсоры мигнули ярче, будто подтверждали: — «Да, понимаю. И иду с тобой».
За окнами медленно гасли огни города, а впереди — лишь тёмная лента рельсов и гор, укутанные туманом. Убежище хранило секрет, который я так долго искала. В вагоне было тихо, только мерный стук колёс да изредка — шёпот пассажиров. Я закрыла глаза, представляя встречу. Как я скажу «бабушка»? Как та, посмотрит на меня после стольких лет?
И вдруг — будто ледяной укол в сердце.
Я забыла. Совершенно вылетела из головы одна маленькая, но существенная деталь: у нас не было билета.
Пальцы невольно сжались в кулаки. В голове застучало: «Проводник. Проверка. Высадка. Вопросы. Объяснение. Потеря времени. Потеря следа».
Мистер Людвиг, сидевший напротив, заметил перемену в моём лице.
— Что-то случилось Кейт Уокер?
Я не сразу ответила. Взгляд скользнул по Оскару — он устроился у меня в сумке, его сенсоры мягко мерцали. Хоть он и не мог прочитать мои мысли, но явно почувствовал напряжение.
— У нас нет билетов, — выдохнула я наконец. А это — потерянные часы. Дни.
Мистер Людвиг замер, потом тихо присвистнул.
— Ну и ну.
— Не знаю, — я сжала виски. — Всё было так быстро: перрон, поезд, дверь… Я думала только о том, чтобы не упустить шанс. А теперь…
— Могут снять с поезда, — закончил он за меня.
Оскар тихо пискнул, привлекая внимание.
— Я могу помочь, — произнёс он ровным механическим голосом. — В моей базе есть алгоритмы имитации проездных документов. Если у нас будет несколько секунд наедине с валидатором…
— Подделка? — перебил Людвиг, поправляя очки. — Люди — это не одобрят.
— Технически это не подделка, — уточнил Оскар. — Это временная симуляция данных, совместимых с системой поезда. Эффект продлится до конца поездки.
Я посмотрела на Мистера Людвига. Он задумчиво потер затылок.
— Оскар, — я повернулась к нему, — ты уверен, что это сработает?
— Вероятность успеха — 87 %. Возможны незначительные сбои в считывании, но они не вызовут подозрений при поверхностной проверке. Поезд продолжал мчаться, унося нас всё дальше от вокзала, от прошлого, от ошибок. Я глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в пальцах.
— Давай попробуем, — сказала я твёрдо. — Но будь осторожен.
Оскар кивнул — едва заметное движение корпуса — и тихо скользнул вниз, к полу вагона. Его маленькие лапки тихо постукивали по металлу, пока он направлялся к двери, за которой слышались шаги проводника.
Мистер Людвиг наклонился ко мне:
— Все хорошо Кейт Уокер.
Я кивнула, стараясь выглядеть спокойной. Но сердце билось так громко, что, казалось, его стук заглушал стук колёс. Дверь в коридор открылась. В проёме появился проводник. Он окинул нас взглядом, достал валидатор.
— Ваши билеты, пожалуйста.
****
Когда проводник проверил наши билеты, мы сели в купе вагона. Я смотрела в окно, а дождь рисовал на стекле прозрачные узоры — будто сама природа пыталась подсказать нам путь. Поезд то нырял в туннели, то выныривал на открытые перегоны, и каждый раз ветер бил в стёкла с новой силой. Я пыталась угадать, сколько ещё осталось до конечной станции, но горы за окном лишь сгущались, становясь всё выше и мрачнее. Письмо в моём кармане казалось тяжелее камня — оно тянуло вниз, но и гнало вперёд.
Оскар повернул голову. Его оптические сенсоры вспыхнули чуть ярче, будто он пытался доказать, что всё в порядке.
— Оскар? — я осторожно коснулась его латунного корпуса.
— Система… перегружена… — его голос звучал прерывисто, механически. — Необходимо… перезагрузка…
Я не стала задавать вопросов. Достала из рюкзака диагностический модуль — маленькую коробку с проводами и экраном, — и подключила к разъёму на спине робота. Пальцы дрожали, но движения были точными: я уже не раз проделывала это. Экран модуля засветился, побежал поток данных — непонятный рябистый код, но я знала, на что смотреть. Через несколько секунд Оскар замер, а затем его сенсоры вновь зажглись ровным, спокойным светом.
— Спасибо. «Временный сбой», —произнёс он.
— Ты уверен, что выдержишь путь до конца? — спросила я, глядя в его стеклянные глаза. Они не выражали страха, но и уверенности в них не было.
— Я справлюсь, Кейт Уокер.
«Мистер Людвиг нахмурился и тихо добавил:
—Надо чинить.
— Я достала блокнот, где хранила схемы и заметки о конструкции Оскара. — У Ганса Форальберга были прототипы. Некоторые из них могли сохраниться в горных убежищах. Главное — добраться туда.
— Держись, Оскар. Мы почти на месте.
Вдруг поезд резко затормозил. Нас бросило вперёд. Свет в вагоне замигал, затем погас — остался лишь тусклый аварийный. Послышались встревоженные голоса пассажиров, скрип тормозов и шипение пневматики.
— Что происходит? — я вцепилась в край сиденья, пытаясь удержать равновесие.
— Похоже на аварийную остановку, — нахмурился Оскар. Его оптические сенсоры мигнули, а затем он добавил уже другим, механическим тоном: — Анализ… впереди препятствие…
— Оскар, сосредоточься! — я снова подключила диагностический модуль. Экран моргнул, выдал несколько ошибок, но затем система стабилизировалась.
Через мгновение робот вернулся к нормальному режиму.
— Извините, — сказал он почти виновато. — Пойду узнаю, в чём дело.
Он пробрался к двери вагона, постучал, но ответа не последовало. Тогда, не теряя хладнокровия, Оскар достал из корпуса встроенный инструмент — тонкий, блестящий стержень, который мог превращаться в отвёртку, ключ или даже лезвие — и принялся разбирать панель управления дверью. Через минуту с шипением створки разъехались. Холодный ветер ворвался в вагон, неся с собой колючий снег. За дверью простиралась заснеженная равнина, а вдали, на путях, виднелся силуэт сошедшего с рельсов товарного состава.
— Проблема серьёзнее, чем я думал, — вернулся Оскар. Его корпус слегка дрожал, а голос временами прерывался помехами. — Впереди завал. Поезд не пройдёт. Я почувствовала, как надежда, толькотолько затеплившаяся в груди, начинает угасать. Мы так близко… и всё же так далеко.
Я подняла голову. Ветер бил в лицо, снег слепил глаза, но внутри чтото загорелось — упрямое, несгибаемое.
— Опасность нас не остановит, — сказала я, поднимаясь. — Мы идём.
— Идём… — повторил Оскар, но его сенсоры снова мигнули, а корпус на мгновение замер.
Мы собрали вещи, накинули тёплые куртки и вышли на мороз. Ветер рвал одежду, снег забивался в ботинки, но я шла вперёд, сжимая в руке письмо. Оно было моим компасом, моей целью, моей клятвой.
Мы медленно продвигались по заснеженной равнине. Впереди, за вихрями метели, едва проступали очертания горного хребта — наша цель была всё ещё далека. Через час пути метель усилилась. Видимость упала до нескольких метров. Людвиг шёл первым, протаптывая тропу, Кейт держалась за ним, а Оскар выглядывал из сумки, периодически сканируя местность своими сенсорами.
* * *
Мы наткнулись на этот домик почти случайно — когда горный перевал затянуло плотной пеленой тумана, а тропа превратилась в скользкий каменистый склон. Путь через хребет обещал занять не больше полудня, но непогода спутала все планы. Сначала мы заметили дымок, пробивающийся сквозь еловые ветви. Затем — едва различимый силуэт строения, вросшего в склон. Домик выглядел так, словно его построили ещё в эпоху первых паровых экспедиций: массивные брёвна, обитые металлическими полосами, узкая дверь с тяжёлым запорным механизмом, крохотные окошкищели, больше похожие на бойницы.
— «Станция технического отдыха», — прочёл вслух Мистер Людвиг, разглядывая выцветшую табличку над входом. — Похоже, это убежище для горных инженеров. Когдато тут чинили паровые ранцы и перезаряжали аккумуляторы. Внутри пахло маслом, древесной смолой и чемто металлическим. Помещение оказалось тесным, но функциональным: вдоль стен — полки с инструментами, в углу — массивный котёл с манометрами и свистком, у противоположной стены — откидные койки на пружинных механизмах.
— По крайней мере, тут сухо, — сказала я, стряхивая капли дождя с капюшона. Мы разожгли огонь в небольшой печи, подсоединив её к котлу. Вскоре помещение наполнилось теплом, а из клапана время от времени вырывался пронзительный свист — то ли сигнал, что давление в норме, то ли просто старческий кашель этого древнего механизма. Я уснула под мерное постукивание труб и шипение пара. А проснулась именно от того самого свиста — резкого, будто сигнал тревоги.. В полумраке медные манометры отблескивали багровым, а за бронированными щелями царила непроглядная тьма. Видимо, дождь за окном всё ещё не утих.
Мистер Людвиг ещё спал, свернувшись под потрёпанным пледом. А Оскар…свернувший в комок лежал на окне— неподвижный, с погасшими сенсорами. Сердце сжалось.
— Оскар? —Настороженно я шагнула к нему.
Робот медленно раскрылся, чуть потягивая своими маленькими моторными лапками резко повернулся ко мне. — Я… не спал, — произнёс он. — Анализировал данные. Маршрут через шахту остаётся единственным вариантом. Но я должен предупредить: система стабилизирована на 78 %. Энергоресурс снижается. Требуется дозаправка или ремонт.
— В шахте должны быть запасные конденсаторы, — я проверила хронометр на запястье. Стрелки показывали 06:17. — Мистер Людвиг, вы готовы?
Он кивнул. На нём был кожаный плащ с медными заклёпками, на лице — защитные очкигогглы, сдвинутые на лоб. В руках он держал старинный ключдекодер — инструмент для взлома паровых замков. Я знала: без него нам не пройти через заброшенные туннели.
— Ты уверена, что готова к этому, Кейт Уокер? — его голос, обычно ровный и синтезированный, вдруг дрогнул, а левая манипуляторная «лапа» непроизвольно дёрнулась.
— Более чем, — ответила я.
— Надежда… — повторил Оскар, и его оптические сенсоры на мгновение погасли. Когда они вновь зажглись, робот уже говорил иначе — тише, словно сквозь помехи: — Нужно… добраться… до…
Мы вышли наружу. Метель утихла, оставив после себя хрустальную тишину. Солнце едва пробивалось сквозь пелену облаков, освещая заснеженные вершины. Впереди, за кромкой обрыва, тянулся паровой мост — единственная дорога через пропасть. Конструкция выглядела хрупкой: подвижные платформы, соединённые паровыми цилиндрами, скрипели и подрагивали от малейшего ветра. Между ними зияли узкие промежутки — достаточно широкие, чтобы нога соскользнула в бездну.
— Выглядит ненадёжно, — пробормотала я.
— Всё, что создано человеком, рано или поздно ломается, — заметил Мистер Людвиг, осматривая механизмы. — Но пока оно держится — мы идём.
Оскар покатился вперёд, его сенсоры сканировали конструкцию.
— Мост функционирует на остаточном давлении. Три цилиндра работают, два — в аварийном режиме. Если двигаться равномерно, риск обрушения минимален.
— «Минимален» — это не «отсутствует», — я сглотнула, глядя вниз. Там, в глубине, сверкала ледяная река.
— Никто не обещал, что будет легко, — Людвиг шагнул на первую платформу. Она дрогнула, но выдержала. — Идём.
Я последовала за ним, стараясь не смотреть вниз. Оскар шёл последним, его металлические шаги звучали глухо, но уверенно. Первая платформа выдержала. Вторая — тоже. Но когда мы добрались до третьей, мост заскрипел, и один из цилиндров издал тревожный свист.
— Не останавливаемся! — крикнул Людвиг.
Мы ускорились. Платформы качались, снег осыпался в пропасть. Я чувствовала, как сердце бьётся в такт стуку паровых клапанов. Наконец мы ступили на твёрдую землю. Людвиг обернулся, осмотрел мост и кивнул:
— Прошли.
Я обернулась на Оскара. Его корпус покрылся инеем, а сенсоры мерцали чуть слабее, чем раньше.
— Ты как? — спросила я.
— Энергоресурс на 62 %, — ответил он. — Но я… справлюсь.
Я знала: он не просто машина. Он — наш друг. И пока он говорит «справлюсь», мы будем идти вперёд. Впереди, за поворотом, виднелся вход в шахту — тёмный зев, обещавший холод, тьму и неизвестность. Но иного пути не было.
— Идём, — сказала я. — Нам нужно успеть до заката.
Мы стояли перед паровым мостом, и я чувствовала, как холод пробирает до костей — не только от зимнего ветра, но и от мысли, что эта хрупкая конструкция может рухнуть в любой момент. Людвиг достал потёртую схему, его пальцы в кожаных перчатках осторожно разгладили бумагу.
— Нам нужно запустить синхронизатор в центре моста, — сказал он, всматриваясь в чертежи. — Тогда платформы будут двигаться по заданному алгоритму. Если всё сработает, мы пройдём без риска.
Оскар уже изучал механизмы — его сенсоры мигали, сканируя клапаны и цилиндры.
— Готов, — коротко сообщил он.
Всё шло почти идеально… пока механизм не дал сбой.
Центральный цилиндр заклинило с пронзительным скрежетом. Мост дрогнул, платформы замерли в неустойчивом положении.
— Придётся действовать вручную! — Людвиг тут же достал инструменты — набор ключей и отвёрток, которые он всегда носил в поясном кошеле.
Я огляделась. В стене туннеля, почти незаметная, темнела ниша. Внутри — россыпь запасных деталей: клапаны, трубки, шестерни.
— Оскар, помоги! — крикнула я.
Он мгновенно оказался рядом. Мы быстро собрали временную цепь из найденных деталей — соединяли, подгоняли, проверяли соединения. Мои пальцы дрожали от холода, но я не обращала внимания. Людвиг работал у цилиндра — его руки мелькали среди труб, он чтото шептал себе под нос, будто уговаривал механизм сдаться. И вдруг — тихий щелчок. Затем ещё один. Мост ожил. Платформы плавно сдвинулись, вошли в ритм.
— Получилось! — выдохнула я.
Мы переглянулись — усталые, но торжествующие.
Я достала телефон — экран едва светился в полумраке пальцы слегка дрожали, когда увидела звонок от Оливии. Прошло три гудка, прежде чем я решилась ответить.
— Кейт? — голос сестры звучал настороженно. — Ты уже едешь?
—Я не смогу приехать, — я прижала трубку плотнее к уху.
— Как? Но, ты обещала приехать. Мы договорились, ты же обещала начать новую жизнь, что нас ждет новая Кейт.
Тишина. Потом тяжёлый вздох.
— Я не могу. Прости.
— «Не могу»? — я сжала телефон. — Ты как обычно бросаешь тех, кто тебя любит: это в твоем духе, зря я надеялась, что ты изменишься.
— У меня…появилось одно дело, я потом постараюсь все тебе объяснить, оно про нашу… и только я хотела рассказать правду, как ком встал у меня в горле, — мой голос стал тише. — Прости Оливия, мне нет оправданий.
Я закрыла глаза. Конечно, она знала все про меня, а я про нее. Знаю, что её жизнь — это работа, ужин в шесть, сон в десять. А моя — поезда, забытые мастерские, механизмы, которые никто не умеет чинить.
— Ты даже не попыталась объяснить, — сказала она, стараясь говорить ровно. — Просто убегаешь.
— Не убегаю! — в моей голосе прорезалась резкость. — Я пытаюсь, но у всегда «срочно», всегда «надо прямо сейчас».
—— А я? — в её голосе прозвучала боль. — Я тоже часть тебя, Кейт. Но ты всегда, гдето там, в своём мире. А я жду, когда ты вернёшься в наш.
Слово «авантюру» она произнесла так, будто оно обжигало язык.
— Это не авантюра, — я почувствовала, как внутри поднимается волна обиды. — Это важно. Для меня. Для Оскара. Для всего, что осталось.
— А что осталось от твоей жизни, Кейт? — её голос дрогнул. — Ты гоняешься за призраками. За механизмами, которые никому уже не нужны.
В трубке повисла тишина. Я смотрела на Оскара — он сидел у окна, его сенсоры мерцали в тусклом свете. Людвиг возился с картой на столе, не вмешиваясь.
Я сглотнула.
— Я возвращаюсь. Каждый раз возвращаюсь.
— Но ненадолго, — она вздохнула. — И каждый раз ты снова уходишь.
Я не нашла слов. Потому что она была права.
— Прости, — повторила я. — Я не приеду. Не сейчас.
— Хорошо Кейт, — Прощай.
Она помолчала ещё секунду, потом добавила:
— Береги себя, Кейт.
И отключилась.
Я опустила телефон. В ушах стоял гул — не от паровых машин, не от городского шума, а от тишины, которая осталась после её слов.
Людвиг поднял взгляд:
— Всё в порядке Кейт?
Я кивнула, хотя знала — не в порядке. Ничто не в порядке, когда ты разрываешься между двумя мирами, и ни один не готов принять тебя целиком.
Оскар тихо произнёс:
— Мне жаль.
Я улыбнулась. Слабо, но искренне.
— Ничего Оскар.
Но внутри я знала: это мой выбор. И я снова выбрала путь вперёд — туда, где ждут механизмы, тайны и человек, которого я никогда не встречала, но который стал для меня важнее многих.
А Оливия… Оливия останется там, где тепло, где есть дом, где время течёт. И, может быть, однажды мы найдём способ быть рядом. Но не сегодня.
Мы оказались в зале, где потолок подпирали гигантские шестерёнки. Их зубцы медленно вращались, отбрасывая причудливые тени на стены. В центре возвышался механизм управления — массивная консоль с пятью дисками, на которых были выгравированы символы стихий. Тусклый свет газовых фонарей едва пробивался сквозь тёмные своды шахты, и от этого всё вокруг казалось ещё более загадочным и… опасным. Вход в шахту напоминал пасть гигантского часового механизма: массивные бронзовые створки с гравировкой в виде шестерён медленно раскрывались, издавая скрежет, от которого по спине пробегал холодок. Перед нами — тупик: чугунная дверь с шестерёнчатым замком не поддавалась ни усилиям, ни инструментам.
Я прислонилась к холодной стене, пытаясь собраться с мыслями. В голове крутились обрывки воспоминаний, и вдруг всплыли слова Катюши — той самой, с которой мы вместе томились в соляной шахте. Её голос звучал так ясно, будто она стояла рядом: «Никогда не сдавайся, Кейт. Выход есть всегда — нужно только увидеть его».
Я схватилась за медальон, который она подарила мне перед смертью.
— Катюша… «Как же мне тебя не хватает», —прошептала я.
Когда я впервые увидела Катюшу в соляной шахте, она сидела в полумраке у стены, закутанная в потрёпанное одеяло. Её лицо было изборождено шрамами, но глаза — ясные, пронзительные — смотрели так, будто видели меня насквозь.
— Ты новенькая, — сказала она без предисловия. — Значит, скоро поймёшь: здесь время течёт подругому.
Я тогда ещё не знала, что эти слова станут для меня ключом.
Она не задавала лишних вопросов. Не жалела. Просто наблюдала. А потом, когда я в отчаянии прислонилась к ледяной стене, тихо произнесла:
— Если будешь ждать, пока всё наладится, замёрзнешь. Надо двигаться.
И показала мне, как переставлять факелы, чтобы тёплый воздух циркулировал по камере. Мелочь, но именно такие мелочи спасают жизнь в этом ледяном аду. Катюша говорила редко, но каждое её слово было взвешено. Она рассказывала мне о местных обычаях, о том, как читать следы ветра на снегу, как слушать, что шепчут старые механизмы.
Однажды я спросила:
— Почему ты не пытаешься сбежать?
Она усмехнулась:
— Я уже сбежала. Давно. Внутри. А тело… тело может оставаться где угодно.
Перед тем как мы бежали из тюрьмы, и она умерла (я до сих пор не могу забыть этот момент в памяти), Катюша подозвала меня и вложила в ладонь холодный металл.
— Возьми. Он тебе пригодится.
Это был медальон с пятью символами: спираль, молот, пламя, книга и щит. Тогда я не поняла их значения. Но позже, в паровом лабиринте, эти знаки открыли передо мной двери, которые казались запертыми навсегда.
Она не объяснила, откуда у неё этот медальон, не рассказала, кто его сделал. Просто сказала:
— Всё, что нужно, уже с тобой. Надо только вспомнить.
Когда я держала в руках её медальон, я чувствовала не тяжесть прошлого, а силу. Силу идти дальше.
Иногда, в моменты сомнений, я мысленно спрашиваю её: «Что бы ты сделала, Катюша?» И в голове звучит её спокойный голос:
«Найди ритм. Слушай. И шагай в такт».
В этих словах была целая философия. Она учила меня не бороться с обстоятельствами в лоб, а находить лазейки, видеть скрытые связи.
— Это головоломка, — медленно сказала я, обходя со всех сторон
— Похоже на древний регулятор потоков энергии.
— Вот оно! — воскликнула я. — На обратной стороне те же символы, что и на двери! — помнишь историю Катюши Оскар? У неё был медальон!
Я тут же сняла медальон с шеи. Когда я раскрыла его, внутри обнаружились символы: спираль, молот, пламя, книга и щит.
Оскар тут же приступил к анализу:
— Система обнаружила пять независимых механизмов. Требуется комплексный подход. Анализ показывает, что каждый символ соответствует определённому механизму. Мы приступили к решению головоломки. Я внимательно следила за символами на дисках, сопоставляя их с теми, что были на медальоне. Людвиг помогал мне удерживать диски в нужном положении, а Оскар контролировал процесс, сверяясь с внутренними алгоритмами.
Вдруг Оскар предупредил:
— Внимание: система фиксирует аномальные вибрации. Необходимо синхронизировать шаги с ритмом паровых пульсаций.
Я прислушалась. Из глубины доносился мерный стук: туктуктук… туктуктук.
— Это метроном шахты, — пояснил Людвиг. — Если идти в противофазе, активируются ловушки.
Мы двинулись, подстраиваясь под ритм. Каждый третий шаг сопровождался глухим хлопком — гдето в стенах срабатывали поршни. Сердце билось в такт стуку, но я старалась не терять концентрацию. Через 50 метров путь преградила решётка с кодовым замком. На панели мерцали пять циферблатов с символами: солнце, луна, звезда, ключ, колесо.
— Нужно выставить символы в порядке небесного цикла, — предположил Людвиг.
Оскар сканировал панели:
— Анализ: солнце → луна → звезда → ключ → колесо. Это последовательность из манускрипта «Механизмы Гор».
Я повернула циферблаты. Решётка с шипением поднялась, открывая путь дальше.
Мы шагнули за поднявшуюся решётку — и оказались в затопленном участке шахты. Вода доходила почти до колен, а над её поверхностью возвышались платформы с вращающимися шестерёнками. Между ними зиял узкий проход, но каждая платформа двигалась по своей траектории: одна — по часовой стрелке, другая — против, третья то замедлялась, то ускорялась в странном, почти хаотичном ритме.
— Паровой лабиринт, — пробормотала я, вглядываясь в переплетение механизмов. — Один неверный шаг — и нас просто раздавит.
Людвиг достал схему, прищурился, пытаясь разобрать выцветшие линии и пометки.
— Здесь должен быть паттерн. Всё в этих механизмах подчинено порядку.
Оскар выступил вперёд. Его сенсоры замерцали, сканируя движение платформ, вычисляя интервалы, углы поворота, скорость вращения.
— Я могу рассчитать траекторию, — сообщил он. — Но потребуется точная координация. Кейт, ты должна двигаться строго по моим командам. Людвиг, прикрой сзади — если чтото пойдёт не так, нужно будет быстро оттянуть её назад.
Я сглотнула, но кивнула. Страха не было — только холодная сосредоточенность. В голове снова прозвучали слова Катюши: «Найди ритм. Слушай. И шагай в такт».
— Готова, — сказала я.
— Левый шаг на три оборота по часовой, — скомандовал Оскар. — Жди два такта. Правый шаг — против вращения. Не торопись.
Я двинулась, стараясь не смотреть вниз, на тёмную воду, где мелькали отражения шестерёнок. Платформа под ногами дрогнула, повернулась, но я удержала равновесие.
— Хорошо, — продолжил Оскар. — Теперь жди. Один оборот… два… три. Шаг вперёд.
Мы продвигались медленно, буквально по сантиметрам. Людвиг шёл следом, держа руку наготове. Я чувствовала, как мышцы напрягаются от усилий — не столько физических, сколько ментальных: нужно было постоянно держать в голове ритм, предвидеть движение механизмов, доверять расчётам Оскара. На полпути платформа под моими ногами вдруг дрогнула сильнее обычного. Шестерёнка заклинила с резким скрежетом, и вся конструкция накренилась.
— Сбой в механизме! — воскликнул Оскар. — Активирую аварийный тормоз.
Он выбросил из корпуса трос, зацепился за выступающую балку и резко потянул меня на безопасную площадку. Я едва успела переставить ногу, прежде чем платформа ушла изпод ног.
— Ты спас меня, — выдохнула я, прижимая руку к груди. Сердце колотилось как бешеное.
— Это часть моей программы, — ответил Оскар, но в его голосе проскользнула нотка гордости.
Людвиг подошёл, осмотрел повреждённый механизм.
— Ещё пара таких сюрпризов — и мы застрянем здесь навсегда.
— Но мы прошли, — я огляделась. — Дальше путь свободен.
*****
За паровым лабиринтом нас ждал просторный зал. В центре стояла старая дрезина — ржавая, с потускневшими латунными деталями и пустым паровым котлом. Рельсы уходили вглубь шахты, исчезая в темноте.
— Вот он, наш шанс выбраться отсюда, — сказала я, подходя ближе. — Но она явно не в лучшем состоянии.
Оскар осмотрел механизмы:
— Видимые повреждения: коррозия на соединениях, утечка в системе подачи пара, отсутствие топлива. Требуется комплексный ремонт.
Людвиг обошёл дрезину, заглядывая в ниши и отсеки.
— Здесь есть запасной отсек с инструментами. И старый журнал механика. Возможно, найдём подсказки.
Я взяла журнал в руки. Страницы были потрёпаны, чернила местами размыты, но текст читался.
— Последний ремонт проводили 50 лет назад, — прочитала я. — Список необходимых деталей: паровой клапан, топливный насос, главный рычаг управления.
— Где мы их найдём? — спросила я.
— В журнале указано, что склад запасных частей находится в восточном туннеле, — ответил Людвиг.
— Надо проверить.
Оскар активировал сканирование:
— Анализ показывает наличие металлических объектов в указанном направлении. Вероятность нахождения деталей — 87 %.
*****
Восточный туннель встретил нас холодом и тишиной. Стены были испещрены следами старых механизмов, а в воздухе витал запах ржавчины и масла.
— Осторожно, — предупредил Людвиг. — Здесь могут быть ловушки.
И он оказался прав. Через несколько метров я заметила едва заметные проволочки на полу — механические капканы. Оскар тут же подсветил их своим сенсором.
— Обнаружены следы недавнего присутствия, — сообщил он. — Кто-то был здесь до нас.
Склад мы нашли в глубине туннеля. Дверь была слегка приоткрыта, будто кто-то вошёл и не успел закрыть её за собой. Внутри — аккуратно сложенные ящики, полки с деталями, инструменты, покрытые тонким слоем пыли.
— Паровой клапан, — указала я на блестящую деталь в стеклянном ящике. — Топливный насос. Рычаг управления. Всё здесь.
Людвиг кивнул:
— Теперь нужно всё правильно установить. Кейт, помоги с подключением парового механизма. Оскар, проверь систему клапанов.
Работа заняла несколько часов. Мы трудились молча, но слаженно: я соединяла трубки, Людвиг регулировал давление, Оскар контролировал герметичность соединений. Когда последний болт был закручен, мы собрались вокруг котла.
— Всё готово, — сказал Людвиг. — Паровой котёл заправлен, механизмы в норме.
— Система показывает стабильную работу всех узлов, — подтвердил Оскар.
Я взялась за поручень. Дрезина дрогнула, затем медленно тронулась с места, выбрасывая клубы пара. Людвиг у котла то и дело поглядывал на манометр, а Оскар управлял рычагами, сканируя путь впереди. Туннель извивался, словно змея, уводя нас всё глубже в недра горы.