Каждый раз, возвращаясь из похода в Сайберию, я много недель не могу прийти в себя. Там, на востоке — будто другая планета, живущая по своим жестоким, порой жутким законам. И больше всего меня поражает даже не та пропасть, что пролегает между этой стылой тайгой и миром людей. А то, насколько тонка грань между этими реальностями. Ведь порой всего в паре дней пути от обжитых мест может встретиться нечто ужасающее, чуждое, потустороннее. А там, дальше, в краю вечного холода, таится кромешное, безжалостное зло, которое когда-нибудь, уверен, поглотит весь мир.
А люди... Люди живут своей жизнью, беспечно копошатся в своих городах. Их заботы после того, что я видел, кажутся такими смешными и мелочными. Порой мне думается, что у человечества вообще нет шансов. Мы — будто муравьи, что живут под уже занесённым на ними камнем. И даже не подозревают, что всё может закончиться в один миг.
Из путевых дневников княза Аскольда Василевского
Старожилы говорят — такой ранней и холодной зимы в Томске давненько не бывало. Снег и первые ночные заморозки случались в этом году уже в конце сентября. А к концу октября ударили настоящие морозы, и с тех пор, кажется, только нарастали. Следом к ним добавились метели, порой парализующие весь город напрочь до тех пор, пока ветер не утихнет и на улицу не выберутся бригады с лопатами — расчищать снежные заносы хотя бы с главных улиц.
Снегу за одну ночь могло навалить столько, что не пройти, не проехать. Флигель Демьяна уже дважды заносило почти под крышу, так что по утрам старый волк едва пробивался наружу сквозь плотный сугроб. Даже дверь перевесил, чтобы открывалась вовнутрь. В особняк он, несмотря на все уговоры, так и не перебрался, хотя столовался вместе с остальными.
Тяжелее всего свою первую русскую зиму переживал, конечно, Полиньяк. Каждое утро, высовывая нос на улицу, он в очередной раз искренне удивлялся и оглашал двор длинными ругательными тирадами на смеси языков.
— Bordel de merde! Охренеть! Это же не просто холодно, это... больно! Кому вообще пришло в голову строить здесь город?! Absurde!
Варя связала ему толстенный пуховый шарф такой длины, что им можно было замотаться целиком, как мумия. Но даже он не спасал беднягу француза. Укутывая шею и нижнюю часть лица шарфом, нахлобучив по самые брови пышную меховую шапку с вислыми ушами, засунув руки в варежках в карманы длинного овчинного тулупа, он всё равно отчаянно мёрз. По улице передвигался исключительно трусцой, сгорбившись и втягивая голову в плечи, и выглядело это со стороны весьма потешно. Ещё и первое время мучился со своими очками — круглые стёклышки на морозе быстро покрывались изморозью от дыхания.
От последней напасти мне удалось его избавить — вылечив, наконец, от близорукости. Это было для меня новый опыт — это более тонкая работа, чем останавливать кровотечения и сращивать сломанные кости. Но прошло даже проще и лучше, чем я ожидал. А уж как Полиньяк был счастлив — это и словами не передать. Первые несколько дней восторгался, как ребёнок.
— А что, так можно было?! Что же ты раньше молчал, Богдан, что так умеешь!
— Так для меня это тоже в первый раз, Жак. Я ведь только учусь.
Вообще, если не принимать во внимание постоянное ворчание, француз держался молодцом. Даже специально старался проводить побольше времени на улице, чтобы понемногу привыкать к морозу.
— Там, в Сайберии, наверняка будет ещё хуже! — говорил он. И был чертовски прав.
Все наши дела и помыслы в последние месяцы были посвящены исключительно подготовке к грядущей экспедиции. Мы даже на обычные занятия в институт не ходили — занимались по особой программе. А суровая зима, действительно, помогала хотя бы в общих чертах представить, что нас ждёт.
В декабре морозы уже стали настолько привычным делом, что любой выход на улицу был похож на сборы космонавтов — облачаешься в тяжёлые меховые унты, поверх обычных штанов надеваешь утеплённые, сверху — тулуп до колен, шарф, шапку, толстые варежки. У местных даже поговорка есть — «сибиряк — это не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается». Многие даже вставляют в специальные карманы в одежде небольшие куски жар-камня, обернутого в негорючий материал.
Передвигаться по улице приходилось короткими перебежками — уже через пару минут на открытом воздухе лицо немело, ресницы и брови покрывались инеем. А если неосторожно схватиться голой ладонью за какую-нибудь железяку — она обжигала не хуже кипятка. Ещё и прилипнуть можно было, если кожа влажная. К слову, теперь я понял, почему на всех входных дверях в городе ручки исключительно деревянные.
Сам я, правда, переносил холод относительно легко, особенно под Аспектом Исцеления. Даже лицо редко шарфом заматывал, и щеголял в лёгком меховом пальто. Но вполне понимал обычных смертных — столбик термометра уже неделями стабильно показывал минус тридцать, а ночами частенько давило и ниже сорока. Пару раз даже минус пятьдесят ловил. И вот это было действительно больно.
Полиньяка все эти экстремальные морозы, наоборот, вдохновляли на разные эксперименты. Он то проверял, за сколько времени замёрзнет вода в кружке, оставленная на крыльце. То выносил на мороз закупоренные бутылки с жидкостью, делая ставки — лопнет ли само стекло, или лёд просто выдавит пробку. Пару раз мы даже выходили на мороз с чашками кипятка и выплёскивали его в воздух. До земли долетали уже не капли, а кристаллики льда.
Удивительнее всего было то, что Томск, несмотря на морозы, продолжал жить своей обычной жизнью. По скрипучему снегу сновали туда-сюда извозчики, сменившие коляски на сани. Лязгая по рельсам заиндевевшими колёсами, курсировали трамваи с эмберитовыми двигателями. Гимназисты и студенты каждое утро весёлыми стайками спешили на занятия. А ближе к Рождеству город и вовсе расцвел в предвкушении праздника. Все здания, вывески и даже фонарные столбы обросли пёстрыми гирляндами, на главной площади появилась исполинская ёлка, украшенная золочёными игрушками.
В моём прежнем мире Рождество тоже было заметным праздником, но здесь оно и вовсе было главным событием года и не ограничивалось одним днём. Томск готовился к Святкам — целой череде празднеств недели на две, от Рождества до Крещения. В домах побогаче анонсировали рождественские балы и маскарады, простой люд готовился к ярмаркам и шумным уличным гуляньям. Да-да, мороз под сорок — совсем не повод отказываться от катаний с ледяных горок, лазанья на столб за сапогами и прочих традиционных забав.
Ну и, конечно, как же без подарков? Здесь эта традиция приобрела какие-то вселенские масштабы. Подарки дарили не только внутри семьи, но и соседям, родственникам, сослуживцам. На главной площади и вовсе стояли ларьки, где от имени губернатора детворе бесплатно раздавались пряники и петушки на палочках.
Несмотря на очень плотный график подготовки к экспедиции, рождественская суета не миновала и нашу компанию. На само Рождество мы устроили полноценный званый ужин, собрав в фамильном особняке Василевских всех, кто за последнее время стал мне близок.
Народу набралось не так уж и мало, так что разместиться мы решили в Петровом зале в левом крыле усадьбы.
Это место и само по себе было настоящим украшением дома, ничуть не хуже бальных залов в резиденции губернатора. А уж в сочетании с праздничным убранством и вовсе смотрелось сказочно. Особенно впечатляла пышная четырёхметровая ёлка с необычного окраса иглами — голубовато-зелёными, с белыми кончиками. Её откуда-то приволокли Колывановы. Дерево было явно не простым — даже сейчас оно так и светилось изнутри остаточной эдрой и источало дурманящий хвойный аромат.
Наверное, впервые за десятки лет пригодился большой общий стол — длиннющий и широкий, как корабельный трап, изготовленный из какой-то редкой изменённой древесины с живописными разводами. Даже скатерть на него стелить не стали, тем более что не нашли подходящей. Обошлись расшитыми салфетками напротив каждого гостя. Тем более что стол был такой широкий, что до его средней трети можно было дотянуться, только встав в полный рост. В середине мы расставили по всей длине светильники, вазы с еловыми ветками, растянули гирлянды с кусочками раскрашенного солнечного эмберита.
Еды, впрочем, тоже хватало, и я даже поначалу засомневался, что мы всё осилим. Кухарки расстарались — запечённые гуси с яблоками, пироги со всевозможными начинками, икра, мясные закуски, грибы и соленья, засахаренные орехи, пряники, цукаты, пирожные — да я, пожалуй, даже названий у половины блюд не знал.
Из спиртного я почему-то ожидал шампанского — возможно, какой-то выверт памяти из прошлой жизни. Но здесь, под морозным боком Сайберии, вино вообще не особо жаловали и предпочитали напитки покрепче. В хрустальных графинах с впаянной в донце слезой ледяного эмберита стояла в основном водка — либо в чистом виде, либо в формате травяных или ягодных настоек, разновидностей который было какое-то неимоверное количество. За отдельным столиком ближе к выходу высилась целая гора конфет и прочих сладостей — специально для ребятишек, что с самого утра забегали колядовать, многие уже не по первому кругу.
Все, конечно, принарядились и выглядели торжественно и немного необычно. Окидывая взглядом гостей, я невольно улыбался, предаваясь воспоминаниям.
Пожалуй, совсем не изменился за последние месяцы только Кабанов-младший, он же Боцман, преподаватель Основ выживания и ориентирования на местности из Горного института. Он даже сейчас был в своем потрёпанном военном мундире без знаков отличия и кожаной портупее с офицерским планшетом на поясе. И сидел с такой ровной спиной, будто его к спинке стула приклеили.
Мы с Борисом Георгиевичем в последнее время общаемся очень плотно, и не только в рамках особой учебной программы. Боцман покинул университет и записался добровольцем в Особый экспедиционный корпус Священной дружины, учреждённый императором в ходе того памятного осеннего визита в Томск.
Я был рад, что он с нами — опыта и знаний ему не занимать. Да и, несмотря на возраст, он ещё вполне крепок здоровьем, и тяготы грядущей затяжной экспедиции ему не страшны. Наоборот, он рьяно ухватился за эту возможность проявить себя, и довольно быстро вошёл в состав нашего главного штаба.
Главой Экспедиционного корпуса был Путилин, но сам он часто подчёркивал, что это только формальность, значимая, по большей части, на подготовительном этапе. И в штаб к себе старался подтягивать людей бывалых, не понаслышке знакомых с Сайберией. Так что Кабанова-младшего взял с радостью.
Сам Путилин сейчас сидел по правую руку от меня, с расчёсанными и напомаженными бакенбардами, в чёрном парадном кителе с восточными мотивами. На груди его поблескивало единственное украшение — золотой символ Священной дружины. Вообще, у Аркадия Францевича было полно разных орденов и медалей, в том числе врученных лично императором Романовым. Но все они пылились в его кабинете, и я ни разу не видел, чтобы он надевал их.
Рядом с ним, склонив голову к его плечу и что-то нашёптывая ему на ухо, сидела Лебедева, медичка из Томского университета. Впрочем, тоже бывшая, поскольку пост свой она тоже покинула и записалась в Корпус. Правда, ей, наоборот, пришлось преодолеть сопротивление Путилина — тот долго отговаривал Лилию Николаевну, ссылаясь на всяческие трудности и опасности. Но в итоге сдался — отпускать его одного она категорически отказывалась. Да и, в конце концов, Одарённая целительница в экспедиции всегда к месту.
Дама сердца Путилина сегодня была в нежно-голубом атласном платье с накинутой на плечи кружевной белой шалью, в её светлых локонах мягко поблескивали жемчужные заколки в виде снежинок. Выглядела она в этом наряде как-то по-особенному очаровательно. На них двоих вообще было приятно взглянуть.
Я был искренне рад за Аркадия Францевича — его командировка в Томск выдалась весьма опасной, хлопотной, а временами и кровавой. Но за все эти передряги он был вознаграждён встречей с Лилией. Стоило только увидеть, как они друг на друга смотрят, чтобы понять — это не просто мимолётный роман, а настоящие глубокие чувства, пусть и настигшие их в уже зрелом возрасте. К слову, я с удивлением узнал, что Лебедева даже немного старше катехонца. Хотя по виду совсем не скажешь.
Впрочем, Путилин был не единственным счастливчиком, в ходе всех наших прошлых передряг обретшим спутницу.
Рада сидела рядом со мной, по левую руку. Бросая на неё даже мимолётный взгляд, я чувствовал, как в груди что-то сладко-тягостно сжимается. Она тоже была сегодня по-особенному прекрасна в своём двухцветном, синем с голубым, платье, расшитом серебристыми нитями, с высокой причёской, открывающей шею и изгиб плеч. На груди её искрилось сапфировое ожерелье — в цвет глаз. Мой рождественский подарок.
Когда я увидел её в этом наряде, я просто дар речи потерял. Демьян растил Раду в очень скромных, почти спартанских условиях, она привыкла к простой крестьянской одежде, украшений сроду не имела. Когда мы познакомились, я вообще поначалу принимал её за нескладную девчонку-подростка. Но стоило дать этому бриллианту достойную оправу — и она расцвела, показав себя просто ослепительной красавицей.
Хотя, конечно, я очень и очень предвзят.
Сразу после той заварухи в Самуси и истории с похищением я был полон решимости сыграть свадьбу. Однако меня отговорил Путилин, объяснив, что в местных реалиях бракосочетание дворянина, тем более нефилима — дело весьма тонкое и уж точно не быстрое. Так что мы ограничились помолвкой, а остальное решили отложить до нашего возвращения из экспедиции.
Нашему примеру последовали и Жак с Варварой. Они сейчас сидели тоже по правую сторону от меня, чуть дальше Путилина и Лебедевой. И тоже о чём-то ворковали друг с другом, не обращая внимания на остальных.
Полиньяк за последнее время здорово преобразился. Не то полученный Дар на него влиял, не то наши почти ежедневные тренировки в гараже. Но он, кажется, даже в плечах раздался и в целом стал гораздо увереннее в себе. И, наверное, подражая Путилину, пристрастился к довольно щёгольским нарядам. Вот и сейчас, в своём клетчатом костюме-тройке с атласной жилеткой и бабочкой, он смотрелся настоящим франтом.
Да и Варвара не отставала. В обычные дни она носила скромные закрытые сарафаны до пола либо студенческую форму. Но сегодня была в нарядном расшитом платье европейского образца, с рукавами-фонариками и прямоугольным декольте, которое с её выдающимися данными смотрелось весьма эффектно.
Братья её, особенно старший, Нестор, зыркали на наряд неодобрительно, но помалкивали. Они сами-то за стол сели, будто только что вернувшись из тайги, и даже вместо столовых ножей использовали свои, охотничьи.
Потеря отца в той заварухе с Осокорем здорово ударила по Колывановым. Хорошо хоть, что младшего брата, Данилу, тоже пропавшего в той неразберихе, удалось потом отыскать. Ему повезло — влекомый Зовом, он ночью добрался почти до самого древа, но в последний момент попал под ауру Яг Морта, и на какое-то время завис меж двух огней. А к утру, когда Зов ослаб, Данила очнулся и в звериной форме бросился в глубь тайги, куда глаза глядят. Это его и спасло — братья отыскали его по следам верстах в двадцати от Самуси, голодного и обессиленного, но живого.
Поначалу Нестор хотел вернуться домой, в Абалаково, и Варвару с собой забрать. Но та отказалась наотрез, а на её сторону неожиданно встал и средний брат, Илья. Раскол в семье поначалу казался неминуемым, но неожиданно примирил всех Демьян. Так что три оборотня-берендея влились в наши ряды и тоже готовились к экспедиции.
Сам Велесов занимал в грядущем походе весьма важную роль. И не только потому, что с самого начала был моим самым близким соратником и другом.
Вот уже которую неделю подряд к нам в усадьбу приходят всё новые и новые рекруты с Даром Зверя. Та троица, которую я встретил во время схватки возле Знаменского монастыря — Тигран, Ахмад и молодой Родька — были лишь первыми ласточками. Подобные им сейчас съезжаются в Томск со всей империи — слухи о том, что Седой Волк жив, победил Сумрака и возрождает Стаю в её первозданном виде, разлетелись поразительно быстро. Как и о том, что император обещает амнистию всем вампирам, которые поучаствуют в этой вылазке Особого экспедиционного корпуса.
Так что теперь вокруг Демьяна формируется отдельное крыло Корпуса, состоящее исключительно из Детей зверя. Я даже сам пока не в курсе, сколько их набралось, но явно уже несколько десятков. По старой привычке вампиры действуют довольно скрытно, не собираются все вместе и до поры до времени просто держатся неподалёку.
Второе крыло формирует уже сам Путилин — подтягивает старых знакомых, разыскивает бывших членов томской Священной дружины, ушедших во времена её упадка, нанимает местных охотников. Каждую кандидатуру, впрочем, рассматривает очень пристально. Несмотря на то, что наша экспедиция может стать самой крупной за последние десятилетия, общая численность отряда вряд ли будет намного превышать сотню человек.
— А уж сколько из них пойдёт до самого конца — предугадать сложно, — невесело размышлял Путилин на собраниях штаба. — С одной стороны, для нашей цели нам нужен большой отряд. У нас ведь не исследовательская миссия, а фактически военная операция. Но с другой стороны — мы упираемся в вопросы снабжения.
— Верно, — подхватил его мысль Кабанов, разглядывая карту. — Первое время нас в пути будет кормить сама тайга. Всегда можно будет разжиться мясом, дровами, на некоторых водоёмах даже рыбу ловят подо льдом. Но всё зависит от того, насколько глубоко мы хотим зайти.
— Очень глубоко, — вздохнул я. — Так глубоко, куда ещё никто не забирался.
— Что ж, тогда нужно понимать, что уже километров через семьсот-восемьсот на восток от Томской губернии — места совсем гиблые. Подножным кормом там не разживёшься, всё будут решать взятые с собой запасы. Лишние рты там будут ни к чему.
— Что ж, значит, не числом будем брать, а умением.
Эта моя фраза всем понравилась, хотя я не был уверен, что сам её придумал — просто всплыла в памяти, возможно, из прошлой жизни. Однако со стратегией мы определились, и уже за пару недель до рождественских праздников Экспедиционный корпус был уже полностью укомплектован. Конечно, новых людей продолжали добирать в индивидуальном порядке, но в целом, вопрос рядового личного состава экспедиции был практически закрыт.
Впрочем, само слово «рядовой» для участников экспедиции не очень-то подходит. Обычных, ординарных людей в ней попросту нет, а большинство и вовсе Одарённые или полноценные нефилимы.
Однако мало собрать людей, это только начало. Дальше наступил черёд своего рода «боевого слаживания». Заведовал этим в основном Кабанов-младший, но и Демьян перенимал у него опыт, уже в своём крыле. Отряд наш комплектовался почти по военному образцу. Личный состав разбили на подразделения, у каждого из которых свой командир и своё снаряжение — от транспорта и оружия до съестных припасов и различных «спецсредств». И, по задумке, каждый такой взвод должен иметь возможность действовать автономно от основной группы.
К слову, как раз материальное обеспечение экспедиции было самым сложным местом. Снарядить сотню человек, обеспечив их тёплой одеждой, провизией и оружием — дело, в общем-то, немудрёное, если финансы позволяют. Но в глубинных районах Сайберии требуется ещё и очень специфичное эмберитовое снаряжение. Мало того, что дорогое, так ещё и жутко дефицитное. К примеру, тот же синь-камень, который на жёстком учёте по всей империи, и стоит во много раз дороже золота.
Тут Путилин старался использовать все свои полномочия, в том числе отправлял запросы лично императору. Да и князь Горчаков-младший, занявший пост генерал-губернатора Томска вместо Вяземского, был к нам достаточно благосклонен. Однако это вовсе не значило, что мы могли по щелчку получить всё, что пожелаем. Увы, император вообще быстро забыл о нашей миссии — ему сейчас было совершенно не до того, и причина тому была вполне существенной.
Война.
То, о чём судачили в газетах уже последние полгода, наконец, свершилось — пороховая бочка Европы рванула. Самые влиятельные империи этого мира — Российская, Британская, Османская, Иберийская — схлестнулись на полях сражений. Причем события развиваются стремительно, и новые стороны конфликта подключаются, будто затягиваемые водоворотом.
Полыхнуло, впрочем, не только в самой Европе — недавно дошли новости и из Нового Света. Бунты охватили сразу несколько британских колоний в Северной Америке, и кто-то уже начал называть это войной за независимость.
Романов, к слову, бунтовщиков-американцев решил поддержать — просто в пику англосаксам. Хотя пока всё ограничивается финансовой и агентурной помощью — из-за непроходимых областей Сайберии Российская империя не имеет возможности перебрасывать войска в новый Свет через Тихий океан, да и вообще не имеет контроля над Дальним востоком. Откуда, кстати говоря, сейчас тоже можно ждать удара — Поднебесная может воспользоваться удачным стечением обстоятельств, чтобы снести восточные русские остроги за Байкалом. А поговаривают, что и Япония в последнее время меняет курс, постепенно выходя из самоизоляции и заявляя свои права на окрестные территории.
В общем, веселуха. Надо ли говорить, что сейчас все ресурсы и все помыслы императора брошены на войну, и наша экспедиция резко отошла на второй план. Особенно сложно приходится с обеспечением «боевыми» разновидностями эмберита. И, увы, эти проблемы не удавалось решить тупо деньгами.
Впрочем, время ещё есть. Я рассчитывал ещё по меньшей мере на пару месяцев — зимние холода лучше переждать в городе и двинуться на восток с весной, чтобы до предполагаемого местоположения Ока Зимы добраться как раз к лету. Там, конечно, никакого лета не будет, но хоть какое-то послабление температурного режима всё же можно ждать — чисто за счёт положения Земли на орбите.
Если честно, я пока не очень-то и рвался туда, в тайгу. Первый азарт прошёл, и меня постепенно затянули повседневные дела. Обучение, тренировки, развитие Дара занимали большую часть дня, но гораздо ценнее для меня было оставшееся время, которое я проводил с Радой и друзьями.
Мне нравилось возиться с Путилиным в гараже, ремонтируя одну из старых фамильных колымаг. Нравились хлопоты, связанные с ремонтом и благоустройством усадьбы — жильцов в ней за последнее время здорово прибавилось, так что мы расконсервировали уже большую часть здания. Было приятно наблюдать, как старый особняк оживает, расцветая с каждым днём — будто бы время для него обернулось вспять.
Ну, и конечно, я не мог оторваться от Рады — преимущественно вечером и ночью. Демьян на нас всё ещё поглядывал исподлобья, хотя принципиальное его отеческое благословение я получил. Но он до сих пор воспринимал Раду, как ребёнка, хотя даже формально она уже перешагнула порог совершеннолетия. Да и в вопросах добрачных отношений он был весьма старомоден, что неудивительно. Сколько ему на самом деле лет, он даже нам не признавался.
В общем, спокойная мирная жизнь затянула меня, и я спешил насладиться её прелестями. Будто чувствовал, что это ненадолго.
Тревожные вести с запада приходили каждый день — передовицы томских газет последний месяц были полностью посвящены разворачивающейся войне, которую кто-то уже успел окрестить мировой. Полыхало уже изрядно, причём этот конфликт грозил стать войной всех против всех — у местных империй накопилось столько взаимных претензий, что не удавалось сформировать даже временных коалиций.
Я какое-то время честно пытался разобраться, кто там прав, кто виноват. Но только ещё больше запутался. А заодно вспомнились слова Вяземского о том, что долголетие нефилимов сказывается на долгосрочной политике. Когда живёшь лет сто пятьдесят — невольно тянешь сквозь десятилетия все старые распри и обиды. Похоже, что и в этой войне было много чисто личных мотивов.
Но война была не единственной напастью. С востока, из глубин Сайберии, тоже что-то явно надвигалось. Метели несли с собой повышенную концентрацию эдры, так что выпавший снег «фонил» ещё несколько часов, слабо светясь в темноте. В пригородах и даже на окраинах самого Томска участились инциденты, связанные с чудовищами, приходящими из тайги. В основном это были шолмосы, русалки и прочая мелочь, тем не менее, довольно опасная для обычных смертных. В обычное время они довольно осторожны и не нападают на людей, тем более в жилой зоне. Но сейчас — не то обнаглели, не то были выгнаны со своих постоянных ареалов обитания.
Путилин, кстати, больше склонялся ко второму варианту. Особенно когда пару недель назад нам пришлось делать двухдневную вылазку в лес, чтобы выследить целый отряд низкорослых клыкастых человекообразных существ, покрытых шерстью и твёрдыми роговыми наростами — этакой природной бронёй. Бог с ней, с внешностью, но эти волосатые дикари оказались ещё и людоедами, и за короткое время совершили несколько жестоких налётов на окрестные деревни. Увы, прежде, чем мы их ликвидировали, они успели вырезать больше десяти человек.
Вернувшись в город, мы долго искали в архивах Священной дружины описания подобных существ. И по всему выходило, что это мэнквы — представители таёжного племени, живущего почти в тысяче вёрст от Томской губернии. Дарина подтвердила наши выводы.
— Мне приходилось встречать подобных, но гораздо дальше к востоку. Но обычно они не такие кровожадные.
— Они разумны?
— Определённо. Глупее людей, и язык у них очень примитивен. Но в целом людям удаётся уживаться рядом с ними, а некоторым даже налаживать простейшую торговлю. Хотя мэнквы обычно очень замкнуты. Живут маленькими семейными общинами, к людским поселениям выходят редко. Даже не представляю, что могло заставить этот отряд сорваться с обжитых мест и проделать такой огромный путь на запад...
Увы, история с людоедами была не единственной за последнее время. Много шума наделал огромный изменённый медведь-шатун, весом тонны на полторы. Это чудовище орудовало в окрестностях многострадальной Самуси и превратилось в настоящий кошмар. Хуже всего было то, что зверюга, несмотря на свои размеры, была просто неуловимой. Выследить её мне удалось только с помощью Аспекта Яг-Морта. Да и для того, чтобы убить, пришлось изрядно повозиться. Обидно, что карбункул чудовища не содержал каких-то новых для меня Аспектов — лишь очередную вариацию Дара Зверя, которая просто влилась в мою боевую форму и ещё немного укрепила её.
В общим, по линии Священной Дружины работёнки нам хватало даже здесь, в Томске. А уж из дальних таёжных острогов доходили ещё более тревожные вести. Усугублялось всё тем, что их гарнизонам срочно требовалось подкрепление и боеприпасы, которые они не получали уже много месяцев — все резервы ещё до начала войны перебрасывались на запад.
Это, кстати, и на нашей экспедиции могло косвенно отразиться — мы ведь строим первую часть своего маршрута, в качестве опорных точек выбирая именно остроги, с тем расчётом, что там можно делать передышки и пополнять запасы.
В общем, всё сложно. И хорошо хоть сейчас, на празднике, нам удалось хотя бы на время забыть обо всех этих хлопотах и расслабиться. Особенно когда ужин перешёл в обмен подарками. Было весьма занятно наблюдать, как вроде бы взрослые, солидные люди смущаются, получая даже простенький презент. Как загораются в предвкушении их глаза в процессе распаковки подарка. Как они радуются и удивляются, как дети.
Дошла очередь и до меня, и во мне тоже зашевелились подобные давно забытые ощущения.
— Это тебе, Богдан, — произнёс Путилин, кладя на стол передо мной продолговатую лакированную шкатулку — простую и лаконичную, без всякой рождественской мишуры и лент. — С Рождеством!
Подарок привёл меня в замешательство. И не потому, что я был в долгу перед катехонцем — я уже успел преподнести ему старинную редкую книгу о чудовищах Сайберии, которую нашёл, разбирая фамильную библиотеку. Книга вообще лучший подарок, так что я там и для Лебедевой хороший вариант присмотрел, и для Боцмана, и для Полиньяка.
Вообще, дарить подарки мне нравилось. А вот принимать их почему-то было неловко.
— Спасибо, Аркадий Францевич. Право, не стоило...
Путилин лишь похлопал меня по плечу, а потом жестом фокусника достал откуда-то из-за спины ещё одну шкатулку, поменьше, и поставил её уже перед Радой.
— А это вам, сударыня.
Открыв свою шкатулку, я увидел короткий кинжал в ножнах. Явно японской работы — это было видно по характерной отделке рукояти. Взяв его в руку, удивился его тяжести. Сам клинок оказался прямым и толстым, с ярко выраженными гранями. Прямо не кинжал, а штык.
— Такие штуки в Японии называют ёрой-доси, «пронзатель доспехов», — пояснил Путилин. — Но этот экземпляр — особенный. У него даже имя есть — Ями-но Тогэ. В переводе на русский — что-то вроде «тёмного шипа» или «шипа тьмы». Выкован из метеоритной стали одним очень одарённым оружейником. Достаточно крепок и остр, чтобы пронзить даже ёкая. В самое сердце.
Даже не особо приглядываясь, можно было различить в глубине клинка яркие следы эдры. Кинжал был не просто из необычного металла — темно-серого, слоистого, с причудливыми разводами по всей поверхности — но ещё и скрывал в себе простой, но чёткий энергетический конструкт с Аспектом Укрепления. Причём по форме эта структура напоминает сжатую пружину, так что при колющем ударе, похоже, происходит выплеск эдры через острие. Насколько мощный — проверять сейчас не рискну.
Хм... Оружейник-то, похоже, был действительно Одарённым. С большой буквы.
— Сдаётся мне, Аркадий Францевич, про пронзённые сердца ёкаев — это не фигура речи, — пробормотал я, крутя небольшой, но смертоносный клинок в пальцах.
Путилин лишь улыбнулся, и в улыбке этой мелькнула нотка грусти.
— Не без этого. Но, увы, до того, на кого я годами точил этот кинжал, я в своё время так и не добрался, — вздохнул он. — Да теперь уже, наверное, и не доберусь. Поэтому я решил отпустить эти воспоминания. Пусть это оружие будет теперь у тебя. Возможно, тебе оно когда-нибудь тоже сослужит верную службу.
— Это... похоже, что-то очень личное. Вы уверены?
— Абсолютно. Если кому я и готов передать Чёрный Шип, так это тебе.
— Что ж... Спасибо! Я очень тронут.
Вложив пронзатель обратно в ножны, я обернулся к Раде. Та тоже уже открыла свою шкатулку и одну за другой выставила на стол три небольшие пиалы из тёмно-зеленого глянцевого материала, похожего не то на камень, не то на керамику.
— Горячие, — обхватив последнюю ладонями, удивилась она и подняла взгляд на Путилина. — Там что, кусочки жар-камня внутри?
— Это тяваны, традиционные японские сосуды для чайной церемонии, — пояснил тот. — И да, они сделаны так, чтобы дольше сохранять напиток горячим. Если честно, я не совсем понимаю, как. У восточных мастеров свои секреты. Но вряд ли дело в жар-камне. Они вообще редко используют эмберит в привычном нам виде.
Я взял одну из пиал в ладонь. Действительно, горячая, но не настолько, чтобы обжигать кожу. Просто ровное приятное тепло, словно бы в чашу налит горячий напиток. Внутри же я снова разглядел эдру, заключённую в устойчивый конструкт и, судя по цвету и структуре ауры, в основе — Аспект Огня.
Интересно, интересно... Но при этом эмберита в этом изделии тоже нет, как и в кинжале. Но за счет чего эти энергетические конструкты внутри подпитываются?Похоже, потихоньку поглощают эдру из окружающей среды... Я с трудом удержался от того, чтобы переключиться на Аспект Ткача и не начать разглядывать артефакты уже более пристально, с профессиональной точки зрения. Этим можно будет заняться как-нибудь в другой раз.
Но вообще, похоже, что восточные мастера продвинулись в понимании эдры гораздо дальше наших. Мы используем эмберит, чтобы встраивать его в механизмы в качестве «батареек» или других ключевых элементов. Но передо мной — два примера, когда предметам были приданы новые свойства через создание внутри них самоподдерживающихся энергетических контуров.
Чистая магия.
Я так увлёкся разглядыванием подарков от Путилина, что не заметил, как в зале появились гости. Это была целая ватага ряженых мальчишек — заскочили колядовать, и Варвара как раз щедро сыпала конфеты в подставленные мешки и шапки.
Чуть особняком от детворы стоял взрослый. Судя по форменной шинели — курьер, и в руках он держал завернутый в подарочную бумагу свёрток и какой-то конверт.
— У меня посылка, — повысив голос, чтобы перекричать галдеж мальчишек, объявил он. — Для князя Богдана Василевского.
Я подозвал его и принял свёрток. Остальные даже подтянулись поближе, заинтригованные неожиданным визитом.
— Тебе, похоже, ещё один подарок, Богдан? — нетерпеливо вытягивая шею, спросил Полиньяк. — И от кого? Ну же, открой скорее!
В конверте был небольшой лист бумаги, сложенный вдвое, с коротким рукописным посланием. Пробежавшись взглядом по выведенным синими чернилам строчкам, я нахмурился. Даже поднёс листок ближе, будто мне нужно было получше разглядеть подпись, и озадаченно хмыкнул.
— От кого это? — встревоженно спросила Рада, коснувшись моей руки.
— От князя Аристарха Орлова. Он в Томске. И хочет встретиться.
От автора