Дымка от очага в «Рычащем Котле» вилась причудливыми кольцами, вплетаясь в тяжёлый аромат тушёной баранины с можжевельником. За стойкой Смокиана, её медная чешуя мягко поблёскивала в свете магических шаров, с усердием тёрла огромную пивную кружку тряпкой, похожей на оторванный клочок паруса. Рядом, подперев подбородок рукой, сидела Моргана – местная ведьма, чей котелок варил не только зелья, но и лучший глинтвейн в округе. И, как положено ведьме, лучшие сплетни.
– ...и вот тогда твой «Драконье Дыханье» спасло мне репутацию! – Моргана допила глинтвейн и звонко поставила кружку.
– Клиент - эльф, чуть не вызвал, духа леса из-за пересоленной похлебки, а твой безалкогольный шедевр его мгновенно умиротворил. Спасибо, Смоки.
Смокиана фыркнула дымком, похожим на довольное облачко.
– Плевое дело. Главное – вовремя понять, кому что подсунуть. – Она многозначительно перевела взгляд на закуток с мирно храпевшими гоблинами. Не всем по нутру крепкий эль... некоторым достаточно иллюзии праздника. Так-то.
Ведьма задумчиво покрутила пустую кружку.
– А знаешь, Смоки, что меня всегда интересовало? – спросила она вдруг, глядя на дракониху исподлобья, с видом следователя, докопавшегося до интересного факта. – Каким ты была в детстве? Вот прямо... маленьким дракончиком? Неужели сразу таким... деловым?
Смокиана замерла. Кружка в лапе, зависла на полпути к полке. В глазах, обычно излучавших терпеливое спокойствие усталого официанта (и терпение это было натянуто, как струна на арфе пьяного барда), на миг метнула искра – то ли раздражения, то ли смущения. Она резко поставила кружку со стуком.
– Маленькой? – она хмыкнула, но звук получился каким-то... приглушенным. – Ох, Морган, не надо меня смущать. – Она отвернулась, делая вид, что переставляет бутылки на полке.
— Это было... давно. Очень. И не спрашивай про размеры, я была просто очаровательным комочком. Миниатюрным. Совсем.
Но Моргана, как всякая уважающая себя ведьма (а уважала себя очень, особенно после третьей кружки), умела чувствовать, когда кто-то пытается увильнуть в бутылочный лес. Она просто ждала, попивая воображаемый глинтвейн из пустой кружки с видом мудрой совы. Смокиана вздохнула. Глубоко. Дым вырвался плотной струей.
– Ладно, ладно. Был... один случай. Стыдоба, а не история. Забудь, что рассказывала. Хотя... – она махнула лапой, – кому я говорю? Забудешь, как принцесса забывает о спасшем ее рыцаре, если у него конь сбежал и доспехи блестят не так.
Но забыть было невозможно. Картина всплыла, яркая и нелепая, как та самая вышивка с пекущим дракончиком, что висела над стойкой. Запах вулканической серы и принцессиных духов смешался с ароматом баранины.
Много-много зим назад. Логово Златогрива (Ожидания: Грозная Твердыня. Реальность: Переполненный Детсад чудовищ).
Из глубокой пещеры в Горе Молчания доносился рев. Не грозный, а визгливый, требовательный. Он переходил в пронзительный свист, сбивавший камни с соседней скалы. Казалось, сама гора капризничала.
У входа в пещеру замер рыцарь. Молодой, судя по дрожащим рукам и новеньким, слишком блестящим доспехам, выдававшим новичка. Его конь нервно переминался, закатывая глаза и фыркая белой пеной. «Охранные руны... они же должны были работать! Или это тот, что против мышей?» — мелькнуло в голове рыцаря, пока он сглотнул ком страха, и неуверенно крикнул, цепляясь за тень мужественности:
– Э-эй! Дракон? Ты... там? Выходи! Пора... по-гово-рить! (По инструкции Гильдии: Шаг 3 – Призыв к Честному Бою).
Из пещеры на его зов ответили... стуком и шорохом.
– Щас! Минуточку! – прогремел голос, явно раздраженный, но не рыцаря. (Голос, вопивший о недосыпе и сломанных крылатых хомячках).
Затем раздался грохот – будто кто-то опрокинул гору посуды (что, скорее всего, и было) – и возмущенный, уже детский взвизг:
- Нееееет! Не чеши!
И только после этого показался Хозяин Горы. Златогрив. Огромный, величественный. Чешуя сияла, как расплавленное золото в лучах заходящего солнца. Он заполнил собой ВЕСЬ проход. И еще немного по бокам.
Конь рыцаря издал короткий, жалобный звук, похожий на лопнувший волынный мешок, и рухнул на землю, потеряв сознание. Рыцарь отпрыгнул назад, выронив меч (Шаг 4 – Демонстрация Боевой Готовности – провален), и выдохнул лишь одно слово:
– Ой! (Не по инструкции).
Златогрив скосил огненные глаза на гостя. Дымок вырвался из ноздрей, закручиваясь в вопросительный знак.
– Чего тебе? – спросил он не то чтобы грубо, но и нелюбезность висела в воздухе густым туманом, пропитанным запахом подгоревшей каши.
– Мешаешь.
Рыцарь, дрожа как осиновый лист в ураган бюрократии, попытался выпрямиться.
– Я-я... это... за принцессой... – он, запинаясь, выдавил из себя. – Говорят, она у вас?
- Принцесса Аликсандра? – уточнил Дракон.
- Д-д-ааа…
Златогрив закатил глаза так, что было видно только белки, испещренные золотыми прожилками и тенью глубочайшего страдания. Он издал звук, средний между вздохом и началом извержения.
– За принцессой, значит? – он тяжело вздохнул, и пламя лизнуло камни у его лап, оставляя черные подпалины отчаяния. – Стоять здесь. Не двигаться. Особенно не заходи. Протокол безопасности. Там... хаос.
Он развернулся и скрылся во мраке пещеры. Оттуда донеслись приглушенные рычания
- Отдай! Не моя вина! — шум возни, звон металла, визг, шуршание шелка и снова тот же детский визг:
-Моя-я-я! Не отдам! Это мое сокровище! - Затем Златогрив появился снова, волоча за собой крайне недовольную, но удивительно чистую и причесанную принцессу Аликсандру.
А за ее подол цеплялся... дракончик. Малыш, размером с крупную борзую, чешуйки еще мягкие, светло-бронзовые. И посредине головы между крошечными острыми рожками гордо красовался совершенно нелепый, огромный бант из розового шелка. Он визжал, цепляясь коготками за дорогой шелк:
– Мо-о-я! Я нашлааа! Нашлаааааа! – она визжала, тщетно цепляясь коготками за шелк.
– Я бантик сделала! Она говорит! Учит быть красивой! И песенки пела! Не отдам!
Принцесса Аликсандра, к ее чести, не плакала. Она выглядела скорее уставшей и слегка покусанной накрахмаленным терпением, как дорогая кукла в руках слишком активного ребенка, одержимого идеей «усовершенствования» ее внешности. Ее взгляд говорил:
«Я пережила дракона. Я переживу и это. Но бант... бант я припоминать буду».
Златогрив тряхнул принцессой, как тряпкой для особенно упрямой пыли.
– Забирай, – коротко бросил он, пытаясь отцепить дракончика. – Вещь твоя.
Он наклонил морду к детенышу, и в рычании зазвучали отцовское раздражение, перемешанное с усталостью:
– Молчи, Смоки! Сколько раз твердил – не тащи в дом всяческую живность! Хозяин объявился! У тебя и так крокодильчиков в озере полно, и эта летучая истеричка в углу орет... Куда еще принцессу?!
– Но она... особенная! – выдохнула маленькая Смоки, тщетно цепляясь коготками за шелк.
– У нее волосы блестят! И платье шуршит! И она НЕ ест моих крокодильчиков! Она учит меня... вежливости! (Последнее прозвучало как обвинение всему драконьему роду).
– А, ну марш в пещеру! Сию секунду! – загремел Златогрив, уже теряя последние крохи родительского долготерпения.
– И бант этот дурацкий сними! Ты дракон, а не подарочная коробка для похищенных монарших особ! – И могучим, но аккуратным движением хвоста он поддел упрямого детеныша и буквально вкатил его обратно в темноту логова, откуда немедленно раздался громкий плач, перемежаемый угрозами в адрес «злого рыцаря-похитителя-сокровищ».
Златогрив обернулся к рыцарю. Золотой гигант вдруг выглядел... неловко. Он смущенно потер лапой затылок, как директор школы перед разгневанным родителем потерянного хомячка.
– Ребенок... – пробурчал он, как бы извиняясь, и в этом слове была вся мудрость и безысходность родительства.
– Что с него взьмешь-то? То кошку бездомную притащит – чихаю потом неделю. Ту овцу потерянную – объедается, бедолага, потом живот болит. А теперь вот... принцессу. – Он вдруг сморщил морду, словно вдохнул перец и чихнул так мощно, что искры разлетелись по камням, как праздничный фейерверк несвоевременности. Рыцарь в ужасе отшатнулся.
Златогрив достал из-под чешуи на груди небольшой, слегка обгорелый асбестовый платок и громко высморкался, звук был подобен гудку паровоза, въезжающего в туннель аллергии.
– А у меня на них, этих принцесс... – он сморщил морду, – ...аллергия! Идиотская! Чихаю! Глаза слезятся! Кошмар! Забирай скорее свое сокровище, пока я не расчихался на твои блестящие латы!
Рыцарь, не веря своему счастью (и не особо вникая в медицинские подробности драконьего быта), схватил ошеломленную, но невредимую принцессу (ее взгляд теперь выражал тихую признательность рыцарю просто за то, что он не в розовом банте) и бросился прочь, даже не вспомнив про бедного коня (который, очнувшись, впоследствии нашел новую, менее стрессовую работу в почтовой службе гномов).
В «Рычащем Котле» повисло молчание, густое, как невысказанное «а я говорила!». Моргана смотрела на Смокиану широко раскрытыми глазами, потом не выдержала и фыркнула. Потом сдавленно крякнула и, наконец, расхохоталась в голос, хлопая себя по коленям.
– Розовый бант?! – Моргана фыркнула, потом сдавленно крякнула и, наконец, расхохоталась, хлопая себя по коленям.
– Аллергия на принцесс?! Ох, Смоки, да ты была чертовски милым «комочком»! Находчивая! Целую принцессу – как бездомного котенка!
Смокиана откашлялась, стараясь сохранить деловитое выражение морды (получилось примерно, как у Златогрива во время чиха), но уголки ее пасти предательски подрагивали.
– Милым? – она фыркнула дымком. – Я была... социально неадаптированным юнцом с обостренным чувством собственности. – Она поморщилась.
– А бант... был жестом дипломатии. От принцессы. Отказаться – невежливо.
Она вдруг чихнула, выпустив маленький огненный фонтанчик. Она смачно высморкалась в ту же тряпку-парус.
– А вот аллергию папину... увы, унаследовала. До сих пор, если какая-нибудь герцогиня в павлиньих перьях и с духами настаивает на «индивидуальном подходе»... Апчхи! Потому пункт седьмой у меня не просто так: «Никаких благородных девиц без предоплаты и справки от алхимика». Опыт, Морган. Горит, как тот бант.
Она бросила тряпку и достала две маленькие стопки с жидкостью цвета расплавленного янтаря.
– ...Ладно, – она махнула лапой, – хватит шарить по пещерам памяти. На, выпьем. За былые глупости. И за мудрость знать, какие «находки» стоит отпускать восвояси. – Она кивнула на уютный зал своей таверны, где один гоблин как раз мирно свалился со стула, не выпуская пустой кружки.
Моргана подняла стопку, глаза ее смеялись.
– За розовые банты, Смоки! И за мудрость, которая иногда приходит вместе с чиханием... и тонной асбестовых платков.
Они чокнулись. Звон стекла был коротким и ясным. Огонек в глазах Смокианы мерцал теплом, смешанным с легкой грустинкой по тому золотому, нелепому времени, когда она была просто Смоки, а не Смокианой, Хозяйкой «Рычащего Котла» и жертвой пункта седьмого. И где-то глубоко, в самой заветной пещерке ее сердца, возможно, все еще хранился маленький, чуть обгоревший розовый бантик – символ первой, пусть и катастрофически неудачной, попытки дипломатии. Но в этом мире, полном помех, даже обгорелый бант мог стать искрой прозрения. Или поводом для отличной истории за стопкой крепкого эля.