Варенька стояла на пороге барского дома и, приложив ладошки к темному холодному стеклу, пыталась заглянуть внутрь. Ни огонёчка, ни проблеска жизни. Большой деревянный терем стоял пустой и пугающий. Вокруг тёмными клочьями быстро опускалась ночь. Стылый ноябрьский вечер морозил пальцы, холодил нос и вселял отчаяние в сердце. Как долго и как тяжело она сюда добиралась! Неужели всё зря? Куда подевались слуги? Почему никто не охраняет господский дом и никто не ждёт?

Толенька обещал, что её тут встретят, обогреют и примут, но сейчас в старинном дачном доме Гавриловых было пусто и темно.

Немного повозившись с подвязкой тёплых шерстяных чулок, Варенька извлекла из-под плотной юбки кожаный кошелечек, в который были спрятаны деньги и старинный медный ключ, напитавшийся теплом её тела и приятно согревавший ладонь. Молодая женщина несмело вставила ключ в скважину, молясь про себя, чтобы дверь поддалась и открылась. Что будет, если она сегодня не сможет попасть в дом, боялась даже представить.

Ключ легко скользнул в пазы, щёлкнул после двух оборотов и тяжелая деревянная дверь, немного скрипнув, подалась. Варенька толкнула её внутрь и шагнула в пропахший мышами коридор. Захлопывать дверь боялась, потому что в доме было темно, а с улицы в проём проникал хоть какой-то сумеречный свет.

Варенька была здесь в первый раз. Не так она представляла свой приезд в дом мужа — Анатолия Ивановича Гаврилова. Замёрзшая, с одним небольшим саквояжем в руке и кошельком под юбкой, на седьмом месяце беременности и без сопровождения — такое приключение она даже в самом страшном сне не могла себе представить.

Ехала на поезде из стылого революционного Петрограда с его очередями, развязными солдатами на улицах, нехваткой хлеба и угля, и мечтала о тихом деревенском доме, где о ней позаботятся и она сможет спокойно произвести на свет первенца. И что получилось? Её муж — будь он неладен, проклятый слюнтяй — ускакал на фронт спасать Россию, как он пафосно объявил ей перед отъездом. Вместо того, чтобы позаботиться о беременной жене как следует, он дал ей медный ключ да в провожатые молодую девку, которая сбежала с поезда уже в Бологом и оставила Вареньку совершенно одну.

— Поезжай, душа моя, в деревню, в глушь, в Саратов, — с усмешкой процитировал он классика и дал ей пачку царских банкнот. — Там тебя встретит моя Федорушка, нянюшка, и её муж Иван, они живут в нашем дачном доме в Васильевке. Скажешь, что ты моя жена, они о тебе позаботятся. До тех мест ещё долго не докатятся нынешние волнения. А я, как разобъём проклятых революционеров, вернусь за тобой. Ну всё, не реви, время нынче такое, что надо быть сильными нам всем. Береги сына, — положил он тёплую руку ей на живот, — и молись за нас всех.

Толенька положил ей в саквояж бумажку с адресом и билет на поезд, поцеловал и был таков. Как будто и не было этих месяцев, когда она стала молодой женой.


Варенька наощупь продвигалась по тёмному коридору и споткнулась о деревянную табуретку, которая глухо загрохотала по полу и больно ударила её по голени. Она опустилась на коленки, нашла гладкую лаковую ножку и перевернула её, поставив на пол как положено. Затем с протяжным стоном опустилась на неё и крепко зажмурила глаза, по опыту зная, что они так быстрее привыкнут к темноте.

Когда через пару минут она вновь взглянула на дом, то уже смогла разглядеть очертания комнат в тусклом свете, льющемся из окна. Прямо перед ней высилась деревянная лестница с высокими перилами, ведущая на второй этаж. Слева и справа от основания лестницы были комнаты, которые уходили вглубь дома. Слева была прихожая со шкафами и стойкой для зонтов, а справа виднелась гостиная с вычурным диваном и пианино у стены.

Варенька посидела ещё какое-то время и со вздохом поднялась, размышляя, где бы здесь можно было разжиться свечой и огоньком. Решила, что в гостиной наверняка как-то зажигали свет, а в прихожей ей пока делать нечего — раздеваться в стылом доме и не подумала.

Прошуршав длинной юбкой по полу, осторожно пробралась в гостиную и нашла старинный секретер. Пошарив рукой в шкафчиках, обнаружила коробок спичек и связку длинных хозяйственных свечей. Зажгла одну, поднесла к лицу и невольно погрелась в тёплом живом пламени.

Затем пошла изучать комнату, ища подсвечники. Нашла тройной канделябр, воткнула в каждое гнездо по свечке и наконец-то удовлетворенно вздохнула. Огонь есть, осталось найти печку, разжечь дрова (они же наверняка есть?) и согреться. Делов-то всего ничего! Дома нянюшка отгоняла от печки, а Дуняша разрешала иногда поворошить угли кочергой или поиграться с зажжённой лучиной в углу кухни. Да и Варенька была бы не Варенькой, если бы не сунула свой нос в каждый угол дома и не попробовала всё сама.

Следующей комнатой за гостиной была, очевидно, дамская — там, где хозяйка обычно рукодельничала и коротала долгие зимние вечера. Здесь стоял стол со швейной машинкой, корзина с клубками шерсти и длинными спицами с крупными бусинами на них. Кресло-качалка была заботливо застелена шерстяным пледом, и Варенька схватила его в охапку в надежде согреться у огня, укутавшись в тёплую ткань по самый нос.

Наконец, третьей комнатой предстал кабинет хозяина, где в углу от пола до потолка высилась бело-голубая голландская печь. Варенька помнила, как хорошо стылыми зимними вечерами забежать с улицы и прильнуть к горячим плиткам всем телом, погреть о печку руки и замерзший краснючий нос.

Сейчас бело-голубые изразцы излучали только ледяной холод, и девушка, поставив на рабочий стол с зеленым сукном свой подсвечник, принялась оглядываться в поисках дров.

Ребёнок неожиданно сильно толкнулся и заставил будущую мать охнуть от неожиданности.

— Сейчас, сейчас, — шептала Варя синими губами и положила руку на свой живот, нащупывая крошечные конечности через три нижних юбки, — я знаю, что ты голодный. Мы согреемся и что-нибудь поедим. Должно же быть здесь хоть что-нибудь!

Так, не переставая шептать и разговаривать со своим нерождённым ребёнком, Варенька наощупь обшарила ближайшие шкафы и поняла, что в кабинете она дров не найдёт. Но звук собственного голоса успокаивал, и во время диалога весь ужас ситуации — она одна в тёмном чужом доме, голодная и замёрзшая — отступал перед необходимостью бороться за своё выживание, выжимая из этого дома всё, что могло её спасти.

Она подхватила подсвечник и пустилась в обратный путь. Пройдя через основание лестницы, она зашла в прихожую и вскрикнула от радости, когда в углу увидела сваленные в стопку деревянные чурбачки. Но решила не останавливаться и пошла дальше, разведывать левую часть дома. За прихожей обнаружилась столовая, где стоял красивый резной буфет и овальный стол с восемью стульями. Сразу за столовой начиналась кухня, и Варенька нутром чуяла, что там есть, чем поживиться.

Кухня и раньше была её самым любимым местом в доме. Там всегда было тепло и уютно, приятно и аппетитно пахло. Маленькая Варенька то и дело подлизывалась к Дуняше и таскала то пирожки, то крендельки, а то и круглые масляные блинчики.

Но сейчас на кухне жизни не было. Тёмным провалом зиял свод старинной русской печи. Около неё также стояла вязанка дров, и Варя порадовалась предусмотрительности прислуги. Под потолком висели начищенные до блеска сковородки, ковшики, кастрюли и пару половников. На печке стоял чайник, и на дне его плескалось немного воды. В кладовой в круглых металлических чанах с крышками стояли мешки с крупами — гречка, рис, овёс, пшено. Мука. Так, а здесь что? Под потолком на крючке висел полотняный мешочек с сухарями. Варенька даже засмеялась в голос от радости и облегчения. Она сильно дёрнула за мешок и он упал ей в руки вместе с настенным крючком. Она доковыляла с ним до печки и опустилась на колени перед заслонкой, постелив на пол прихваченный из дамской комнаты шерстяной плед.

В печке лежали остатки старых углей, а возле вязанки с дровами — тонкие лучинки для розжига. Новоиспечённая хозяйка уложила полено внутри печки, сложила домиком несколько лучинок и подожгла их одной из свечек. Огонёк начал потихоньку разгораться. Варенька вспомнила, как Дуняша разжигала по вечерам печь, чтобы поставить томиться кашу наутро, и начала осторожно дуть на угли. Вот занялся один чёрный бочок, вот заалел другой уголёк, и на лицо пахнуло долгожданным теплом.

Варенька развязала полотняный мешочек и вгрызлась зубами в первый же найденный сухарь. Рот мгновенно наполнился слюной, ребёнок начал пинаться и беспокойно ворочаться. Варенька ела и в голос смеялась.

— Мы им всем покажем, мой хороший! И папеньке твоему, чтоб ему пусто было, и холоду, и этой дурацкой деревне, куда меня сослали вместо тёплого Крыма. Ничего, мой хороший, с такой мамкой не пропадёшь!

Варенька грызла сухарь за сухарём, подставляя лицо ярким жёлтым всполохам огня в печке, и чувствовала, как ледяные клещи страха разжимаются, отпускают сердце. Ноги всё ещё были ледяными, и она задрала юбки, без стеснения выставив ступни и прижавшись ими к тёплому белёному печкиному боку.

Услышав непонятное металлическое дребезжание, сообразила, что это закипела вода на дне чайника. Кряхтя, поднялась на ноги и оглянулась в поисках кружки. Рядом с буфетом, на открытой этажерке со специями и какими-то пузатыми баночками, стояла металлическая кружка с круглой ручкой. Схватила её и плеснула туда кипятка. Пила, обжигаясь, мелкими глоточками и чувствовала, как внутри разливается долгожданное тепло.

Потом встала и решила приволочь в кухню какое-нибудь кресло, чтобы растянуться в нём и погреться у огня. Не лежать же ей на подстилке, как бездомной собачке!

Протопала в столовую и в скупых отблесках свечей из кухни обнаружила деревянное кресло с изогнутыми ручками и удобной спинкой. Потихонечку приволокла его в кухню, накрыла пледом с пола и свернулась в нём калачиком. Ноги упёрла в печку и с наслаждением закрыла глаза.

Вспомнился отцовский дом — тёплый и гостеприимный. Маменька, Дуняша, нянюшка. У них дома никогда бы не случилось такого, что хозяев никто не ждёт и не встречает с накрытым столом. О Танечке решила не вспоминать, затолкав поглубже образ слабохарактерной сестрички. Но невольно вспомнилась маменька, которая сразу после её смерти посерела лицом и отказывалась разговаривать с кем бы то ни было. Папенька продолжал заниматься делами, но вечерами закрывался в своём кабинете и требовал графин с самогонкой и банку прошлогодних груздей. Там и ложился — с утра находил его Фёдор, лакей, спящим прямо в сапогах на кушетке и приводил в чувство.

На похороны Татьяны собрался весь уезд. Она была завидной невестой, не так давно начала выезжать и помимо Анатолия Ивановича к ней сватались почти все окружные холостяки. Варенька втайне завидовала ей, потому что сестра, казалось, с лёгкостью исполняла все предписания этикета и вела себя как благонравная купеческая дочка. Главной мечтой папеньки было выдать её за какого-нибудь дворянина, чтобы к его капиталу приложился ещё и титул.

Сам же отец был богатым купцом. Основным его занятием была торговля хлебом. Волга-кормилица позволяла переправлять зерно до самого Каспийского моря, поэтому вместе с мукомольным заводом у папеньки были три своих баржи, а ещё, как любимое детище, пекарня в городе. Мухинские булки да пироги славились на весь уезд! Тонкостей папенькиного дела Варенька не знала, но с самого детства ни в чем не знала отказу. Он привозил ей и сестре отрезы самых лучших тканей на платья, ленты, серёжки да бусы. У сестёр Мухиных раньше всех появились модные фарфоровые куклы из Германии в виде взрослых барышень с завитыми волосами и настоящими гардеробами в придачу. Каждой кукле полагались свои панталончики, кожаные туфельки, крошечные чулочки и бархатные платьица с рюшами и лентами. Но самый писк был — модные шляпки, которых полагалось по три штуки на куклу. Сёстры менялись шляпками, но одежду младшая Варенька жадничала и трогать Танечке не разрешала. Сама же тайком таскала и рассматривала кукольные вещички своей сестры и прикидывала, что если уговорит как следует нянюшку, то та сможет пошить для её Матрёны (назвала так куклу) точно такие же юбочки с рюшами.


— Барыня, барыня, как же это? — донеслось сквозь дремоту и Варенька открыла глаза.

Над ней нависала дородная крестьянка, крест-накрест перевязанная тёмным пуховым платком по груди.

— Вы что же, барыня, как в дом-то попали? — охала она и пыталась рассмотреть Варенькино лицо, поднеся свечку к лицу.

— А ну брысь! — махнула на неё рукой Варенька и резво облокотившись на подлокотники кресла, приподняла тело над спинкой кресла. Крестьянка отпрыгнула и подслеповато щурилась на хозяйку.

— Пошто дом стылый? Почему не встречаешь хозяев да не привечаешь? Ты тут зачем поставлена? — не сдерживаясь, напустилась Варенька на пожилую женщину. Сразу вспомнились все сегодняшние страдания — скитания по дому в поисках свечек, дров и еды, и злость разгорелась в груди подобно пожару.

— Так я за домом-то приглядываю, раз в неделю захожу, проверяю. А зачем мне тут жить-то? Хозяева теперь только весной приедут, — растерянно забормотала крестьянка. — А тут вижу, огонёк в окнах да дымок из печки вьётся, вот я и прибежала!

Варенька разогнулась и поднялась с кресла, явив на обозрение свой большой живот. Её собеседница всплеснула руками пуще прежнего и суетливо затараторила:

— Ой, что же это такое! Вы, барыня, голодны, наверное? И я тут раскудахталась! Сейчас я вам кашки да яичек сварю, печку наверху истоплю да спать вас уложу. Только домой сбегаю, хлеба принесу, а то тут нет же ничего.

Варенька властно остановила тараторку:

— Ты, милая, скажи, где здесь уборная, да самогону принеси. Нельзя мне болеть, а я замёрзла сильно.

— Слушаюсь, барыня, я мигом, — крикнула умчавшаяся в сторону прихожей крестьянка. — А уборная тут под лестницей, вы сходите, а ведро я потом вынесу. Хлопнула дверь, и Варенька опять осталась одна.

Она обессиленно упала в кресло и расслабилась. Всё, теперь можно отдохнуть, она больше не одна. Служанка позаботиться и о ней, и о ребёнке. А пока надо отогреться и хорошенько поесть.

Варенька вновь успела задремать, когда услышала, как скрипнула входная дверь. Крестьянка принесла ломоть хлеба и сунула ей в руку:

— Нате-ка, барыня, подкрепитесь, да рюмочку вот выпейте, наливаю уже, — загремела посудой и втиснула во вторую руку рюмку с прозрачной жидкость.

Варя понюхала, потом отпила глоток и задохнулась от острого огня в горле. Зажевала хлебом и уставилась на огонь. Служанка уже гремела кастрюлей, наливала воду да отмеряла гречневой крупы. Чайник весело булькал на плите, а огонь уже нестерпимо обжигал Варенькину ножку, упиравшуюся в печку.

Она встала и поплелась в уборную, хотя сил двигаться не было. Под лестницей обнаружилась крохотная комнатка величиной со шкаф, где стоял стульчак, под которым было отхожее ведро. Неуклюже задрав юбку, Варенька примостилась и пожалела, что здесь не поместится служанка, чтобы помочь ей с объемным платьем. Дома у папеньки был установлен модный дорогой ватер-клозет, и уборная была в три раза шире, чем этот деревянный шкаф.

Подавив раздражение, Варенька вернулась на кухню. Крестьянка уже накрыла ей на кухне стол: хлеб, варёные яйца, квашеная капуста на блюдечке. Рядом стоял заварочный чайник с чаем. В печке томилась каша. Варенька присела за стол и наконец, почувствовав тепло, скинула с себя отороченное беличьим мехом пальто и белый пуховый платок-паутинку, которые до сих пор были на ней.

Принялась жадно есть. Когда подчистую всё съела, на столе появилась ароматная дымящаяся гречневая каша, а на вершине её таял нежный жёлтый кусочек сливочного масла. Роскошно! В Петрограде было не сыскать ни сливочного масла, ни гречневой крупы. Приходящая кухарка готовила им с Толенькой бесконечные щи да пирожки из того, что было. И сейчас Варенька с наслаждением погрузила ложку в рассыпчатую горку и начала есть.

Когда поела, служанка повела её наверх, в одну из спален. Там уже дышала теплом голландская печка, постель была разобрана, а в ногах заботливо лежала грелка. «Недурно», — подумала Варенька. Скинула с себя тяжелые юбки, оставшись в сорочке. Забралась в кровать, вытянула ноги, коснувшись горячей грелки. Зевнула и уснула. Наконец-то она дома.

***

Дорогие читатели! Буду рада вашим реакциям, комментариям и наградам - они очень мотивируют писать дальше ☺️

Добавьте книгу в бибилиотеку, чтобы не пропустить выход новых глав 🥰