Посетители сновали по залу туда-сюда: элегантные парочки, важного вида критики, чудоковатые ценители, обычные прихожане с их «просто посмотреть» и один журналист местной газеты. Конечно, такой интерес радовал Хенрика — это же его выставка — но для утра понедельника столько людей — слишком много.
Первая музейная экспозиция — всегда знаменательное событие в жизни художника. Радуйся, ведь ты состоятелся как творец! Обычно, вторая и третья тоже не уступают по количеству эмоций, новых знакомств. Но он давно сбился со счета, потерял к ним вкус. Агенты настаивают: присутствие художника — лучшая реклама для повышения интереса к его творчеству. Однако возраст без устали напоминает: от прежней прыткости осталась разве что любовь к неординарности во внешности. Даже сегодня на его голове привлекает к себе внимание пурпурный берет — красиво сочетающийся с платиновой сединой — перетекающий к выглядывающему из горловины жакета атласному платку аккурат под головной убор. Эти яркие акценты прекрасно смотрятся с иссине-серым костюмом, выделяют его постать в толпе.
Хенрик знал: найти его не сложно — намеренно привлекал взгляд. При этом он ненавидел, когда на выставках задавали вопросы — ведь отвечать приходилось не про живопись, а про себя. А он себя не интересовал.
Выставка была камерной — старая галерея; на стенах висят натюрморты, пейзажи, и ни одного лица на холстах. Присутствующие заняты погружением в сюжеты, поеданием сыра на зубочистках.
Художник думал уже улизнуть, когда она подошла.
— Я в восхищении от сегодняшнего мероприятия! Ваш стиль такой живой. Такой.. близкий.
— Благодарю, ваши слова меня греют. — Придется изображать польщенность. Однако, взглянув на гостью, брови живописца улетели под самый берет, а глаза распахнулись в нескрываемом удивлении.
Молодая особа словно не заметила. Она смущенно перебирала бусины на ремешке клатча — собиралась с мыслями.
— Скажите пожалуйста, почему вы не пишете портреты? — Барышня только сейчас обратила внимание на лицо художника, улыбнулась. Светлые кудри придавали ей ангельский вид. Вероятно, она подумала о чем-то вроде: «Как хорошо, что подошла! Наверное, он ждал, когда его наконец спросят…»
Интересное замечание. С этим не поспоришь.
Но как объяснить, что его портреты сбегают?
Холст их не держал. Ни масло, ни уголь, ни темпера. Часами корпеешь над образом, снизошедшим с небес, даёшь ему дыхание и изящество. Просыпаешься утром — и словно твой многочасовой труд приснился.
Хенрик — в расцвете своих сил — отличался находчивостью. Снимал фотографии, делал видео. Но стоило векам сомкнуться и разуму провалиться в сон — от картины оставалась только рама да пустующий цветной фон, причем как в реальности, так и на «доказательствах».
Сначала думал — галлюцинации. Потом — проклятие. После — просто смирился.
Он уже пытался объяснить: «Они уходят! Поймите, берут и исчезают! Я не знаю, что с этим делать». Его коллеги «по цеху» думали, что речь идёт о музе, советовали чаще выходить из мрака мастерской. Мол, уличный воздух благотворно влияет на вдохновение… и психику.
С тех пор он рисует только яблоки, вазы, деревья, дождь — природу и детали. Иногда кошек. Автопортреты… они не убегали.
Но кто же знал, что один портрет когда-нибудь вернётся.
Нужно ответить на вопрос, девушка ждёт.
— Да так… Не всегда выходит. Мы с вами знакомы? — Он достал платок, промокнул блестящие от пыла щеки.
— Жаль, мне кажется, у вас бы прекрасно вышло писать портреты! Нет, точно нет. Я проездом в этом городе.
Точно... Это она! Художник узнал ее: золотой вихрь кудрей, высокий лоб, тонкие линии фигуры… Даже платье такое же. И родинка под левым глазом. Он уже рисовал эту девушку.
На первой картине, которую так и не увидел свет.
Искать натуру — нет нужды. Фантазии было достаточно. Да, выдумал, взял из головы, ведь летний воздух по ночам пропитан теплом и цветущим шиповником. Молодой Хенрик погрузился в дрёму — состояние, где балансируешь на грани провала в кроличью нору, прислушиваясь к доносящемуся эху отдаленных мыслей в темноте. Но из норы выпрыгнула белая пара ушей, вернув сознание в реальность.
Художник словил идею, незамедлительно отправился в мастерскую. Творить.
На утро портрет исчез.
И так раз за разом. Образ за образом. Мазок за мазком.
Хенрик выгорал, рвал и метал. Скрывался в четырех стенах рабочей комнаты, переживая личные кризисы и попытки понять: сумасшествие ли это? Или что?!
Теперь он стар. А она — молода и прекрасна, как на той картине 30 лет назад.
Может, пришло время?
— Хотели бы вы, чтобы я нарисовал вас?
И без того смущенная девушка смутилась ещё сильнее, явно не ожидая такого предложения от незнакомца.
— Не поймите неправильно. Это ничего не будет вам стоить. — В его глазах проскочили искры. Надежда это, или просто отголоски прошлого?
Естественно, она отказалась.
По пути домой Хенрик понял, что сказал глупость. Неуместную, личную. Не подходящую для выставки, но слишком настоящую для него самого. Она же не могла понять. И все же.. впервые за долгие годы, в душе загорелся почти затухший вкус к жизни — который не перебить ни канапе, ни едкими высказываниями искусствоведов.
Не снимая обуви, старик прошел в мастерскую — ту самую, где краски давно засохли, а окна смотрят в пустоту. Достал старый, потёртый чемодан, сдул с него облако серебристых пылинок. Внутри лежали не менее потрепанные блокноты. Хенрик уселся прямо на полу, не жалея своего костюма. Иссохшие пальцы нежно скользнули по пожелтевшим от возраста листам: наброски, идеи, полутона памяти. Все те, кого он когда-то выдумал. Или — кого прекрасно знал, сам того не ведая.
На первом листе была она. Ангел с родинкой под глазом. Безымянная. На следующей странице: «Мальчишка с вишневыми серьгами». Дальше шли другие: «Женщина, читающая газету на ветру», «Девочка с веснушками и сломанным зонтом», «Повар с золотым зубом». И другие, другие.
Художник не знал, существуют ли они. Не был уверен, рисовал ли он реальных людей, или просто вытаскивал их из сна, воображения, улиц, где никогда не бывал, но надеялся на их существование.
Теперь — хотел найти. Всем сердцем хотел увидеть их вживую, в расцвете сил — таких же, как на сбежавших портретах. Не для напыщенных галерей, не для колонок в журналах. Не чтобы вернуть вкус к творчеству, которому и без того отдал всего себя.
А чтобы, глядя в глаза каждому, убедиться внутри:
«Помню тебя. Знаю тебя. Я не сумасшедший, а ты реален. Я тебя нашел».
Он вернул блокноты в чемодан. К нему доложил ещё один — девственно чистый, еще не повидавший карандаша на страницах. Пару кисточек, кюветы акварели. Собрал личные вещи — самое важное, что могло понадобиться. Вдохнул запах цветущего шиповника и душистость лета, пропитавший дом.
Взглянул ещё раз на холодную, пыльную мастерскую.
И вышел в улицу, окутанную теплом солнца.
На поиски сбежавших портретов.
Понравился рассказ? Тогда приглашаю вас в свой телеграм-канал. Название: @tealafka, это бесплатно.
Почему стоит подписаться? Потому что моя цель, как писателя — обратить внимание читателя на окружающий мир, напомнить ему о бесценности самого важного в нашем веке ресурса — времени. Мне надоела бесконечная торопка, я хочу чувствовать каждую строчку, каждое мгновение. Slow life — проживать свою жизнь в полном объеме. И я хочу, чтобы тоже самое чувствовал читатель. Поддерживая меня, вы также поддерживаете мои более глобальные идеи. Давайте сделаем этот мир лучше. Вместе.