Некогда, твердая и холодная земля под ногами, как и звание самого свирепого хищника, принадлежала нам. Они забрали ее у нас. Их сила велика – забрать наше право венца. Теперь они повсюду, мы же прозябаем, поколениями вынужденные ожидать участи – услышать гром, увидеть флажки. Но в гордыне они ошиблись. Не ведаю, то жалость, или узколобость – нам сохранили жизнь.
Мой отец был больше, чем я, злее и сильнее и он всю жизнь боялся их. Мамка не боялась, она родилась их рабыней. Была счастлива в своем рабстве. Я не знаю, как она попала к нам. Знаю лишь то, что она всегда мечтала вернуться в свое рабство. Отец презирал ее за то. Он не за что бы ни продал свою свободу. В этом я схож с ним – люблю свободу. Разница в том, что мне ведома ее цена, он же был смел и глуп одновременно. Его жизнь оборвал внезапный гром. Но и от мамки я получил немало – то что пугало отца мне не кажется страшным. Оно не стало родным, но я не боюсь. Их тепло и для меня. Их бесконечные логова – принадлежат и мне.
Вот чего отец так и не понял, если жаждешь охотится на самого свирепого хищника — маскируйся, адаптируйся. Сильные, не способны отличить меня от своих рабов. Вот их рабы способны, когда рядом, они всегда шумят. Их оживление, я наблюдаю, лишь подле господ. Но стоит тем пропасть, как смелость обращается робостью. Затравленным рабам известно, кто здесь хищник. Одно неосторожное движение, один неверный взгляд: и шума от меня им не дождаться, как и предупреждений, и наигранных потуг. Закончится все в одночасье, одним рывком – их рабское житье прольется кровью. Они знают и от того не смотрят мне в глаза, никогда.
Я редко охочусь, мне не нужна еда. Меня кормят сильные – позволяю им. Убеждаю в своей раболепности. Но когда земля станет белой и холодной, я ухожу, бегать как мои предки, по месту, которое мне дом. Я встречаю день так же, как то делал мой отец. Многие холодные дни, смененные теплыми, я встречал один. Сегодня иначе.
Сильные – их двое. Я никогда не охотился на двоих. В этом риск. Но в этом и возможность. Темно и время ждать. Сильные укрылись. Я умный, их логова только кажутся хлипкими. То ловушка для глупцов. Так погиб мой отец, и его отец, и его. Я долго с сильными и знаю их. Не ведом мне язык их, но ведомы повадки.
Из логова блещет свет, он отдает теплом, и я боюсь – мои не выдержат, полезут греться. Кровь предков строго запрещает. А сильные — самец и самка, чует их мой нос, тепло и их любовь. Они пришли сюда делать потомство. Он берет ее сильно, она в ответ ревет так громко – ничего не опасаясь. Снова и снова. Их логово обманчиво дрожит, словно зеленый лист на ветру. Он говорит так, будто недоволен. То ритуал, доволен он и она довольна, я чую это в запахах их тел, в интонациях их варварского наречий. Потом они молчат. Недолго. Сильные любят делать потомство, от того их так много и так мало нас.
К утру мне известно – она понесет. Она могла бы понести. Но тут явился я! Из прошлого охотник, тот самый давно уж побежденный, тот самый всеми позабытый, тот про которого так много добрых сказок, кого давно никто уж не боится – пришел собрать кровавую я дань. Заветы предков выполняя, напомнить о себе. Не потому, что должен я, в крови моей это желание, возможность дали мне вы сами.
С солнцем сильные выберутся из логова, они не могут без второй кожи, хорошо, когда на ногах у них ее нет. Сегодня они с ней. Он первый – делает погасшее тепло. Я жду ее. Вот выбралась она.
Не знаю слов их, но выучил одно, боюсь его я, и люблю. Когда я там, в больших логовах сильных, вздрагиваю каждый раз слыша его. Но говорят его иначе. Не так здесь. Здесь оно другое. Здесь сразу ставит на места. Стою в одном рывке от них, когда сильный замечает и называет то слово – мое имя. Мы больше не играем.
Он тычет в меня холодной и твердой блестящей палкой, она опасна, больно жалит. А потом и палкой теплой на конце. Это моего отца можно было так напугать, меня – нет. Я вою ему: “Ты больше не сильный, ты и твоя самка теперь моя добыча”.
– В палатку, там рюкзак, внутри топорик! – тявкает он свою варварскую ерунду, прикрывая спиной самку.
Скачок. Раз-два. Шум охоты в ушах. Проскакиваю прямо над теплом. Что, не ожидал такого, слабый? Плотна ее вторая кожа. Мои челюсти сильнее. Теплая кровь брызжет мне в горлянку. Она жалобно скулит. Я грызу. Сильные кормят меня вкусным – но кровь слабых вкуснее всего. Не жду тычка в спину. Раз-два. Остановился. Развернулся. Слабый склонился над самкой.
– Давай в палатку!
Самка не слышит. Слабая, жалобно воет валясь у его ног. Я коснулся ее до самой кости. Он тычет в меня палкой. Надо было брать палку с громом. Знакомо мне как пахнут те, нет у тебя грома.
Вою. Мои дети вторят. Двое. Трех остальных я загрыз во младенчестве. Два слабых, один слишком похож на деда. Эти двое – как я. Сегодня их первая охота. Они слушаются, только это у них от их рабыни мамки.
Слабый дрожит от нашего языка. Оборачивается, шаг в их сторону. И вновь оборачивается на визг самки. Поздно. Рывок и визг превратился в бульканье. Челюсти сомкнулись на открытой шее. Пять ударов сердца – разорвана в клочья.
Слабый застыл, нерешительно ткнул палкой. Я не отпрянул – ответил оскалом. Он замешкал – совсем слаб. Самка у ног моих почти мертва и истекает жизнью. Она хрипит предсмертно. Только теперь он осознал и тут же обезумел. Ревет подобно нам. Машет он и тычет, кидается на нас. Поздно. Оглядывает самку, тормошит ее, пытается он рану ей прикрыть. Слабый. Глупый. Глупый. Совсем поздно. Мертва. И ты уже мертвец! Беги же, развлеки моих детей.
Машет блестяшкой и достает пищащую штуку. Не знаю, чем, знаю — опасна. Мы кружим сообща, когда подносит он ту штуку к голове. И снова мое имя! Сейчас так сладко прозвучало: где сила в голосе твоем, слабый, когда назвал меня ты “волк”?!
Мой первенец сдавливает в челюсти его вторую кожу. Вой и снова брызжет кровь. Слабый роняет штуку, хочет подобрать – не дам. Штука говорит голосами сильных. Но их самих тут нет. Теперь это моя штука. Сильные здесь - мы!
Он понял наконец-то. Бежит-хромает. Ищет спасенья на ветвях. Будь время, я бы дал побольше поиграться. Наши ноги и челюсти быстры, стремительность, вот наше кредо.
Дети отсекают, загоняют. Игрались, учились, далеко убежал. Закончились наши владения, дальше логова сильных, он даже крикнул. Холод съел тот крик. Кончайте его, дети мои.
Мы не голодны – мы пируем. Кто теперь тут самый сильный хищник?!
Вверх в горы, тут вечно текущая вода. Ее холод жжет. Стойкость предков нам защита. Мы долго бредем по ней. Прячем в ее холоде морды. А потом выходим к бесконечным полосам сильных. Тут они бегают на холодных круглых ногах. Мой отец боялся полос, и круглых ног. Мой сильный научил не бояться, я бегаю на круглых ногах с ним. И знаю, как пересекать полосы. Веду свою стаю в логово. Идти не близко.
Кружусь по нашим я следам, как рядом с логовом сильных оказались. Нет, я не чую, а значит и рабам нас не найти. Закончилась охота. Мои окрепшие дети — с мамкой, в логове другого сильного. Мне больше нечему учить их. Может стать, следующий холод они будут охотится без меня, со своими отпрысками.
Глупые, сильные, выдумали себе страшилок и небылиц. Забыли. Совсем забыли, кого надо бояться. Я сплю в кровати маленького сильного. Медленно растет. Может, когда вырастет – моя стая сожрет его. Нас больше не пугает обузданное тепло, не пугают флажки и даже громовые палки. Мы научились, мы среди вас, уже здесь, и мы вас больше не боимся! Но вас, по праву сильного, научим вновь, мы трепетному страху.