Введение
Все описанные в книге люди, государства, уклады жизни, разработки, события и обстоятельства являются вымышленными. У героев и героинь романа нет и никогда не было конкретных прототипов в реальном мире.
Если читатель найдет какое-либо сходство с реальностью — это будет исключительным плодом его фантазии.
Высказывания, любые слова, мысли, действия, мнения героев и героинь романа никоим образом не выражают позицию автора.
Чтобы понять «Последний Смысл», его нужно прочитать до последнего слова.
Роман посвящаю каждому человеку, в надежде, что описанные события никогда с нами не произойдут.
Один. Республика Гетто
Кровь брызнула на грязь, и та мгновенно спрятала ее, проглотив. Не оставив ни единой алой точки.
Первый удар прилетел сбоку, неожиданный, но слабый. Сквозь негромкий звон в ушах он услышал, как атакующий выругался. Увидел краем глаза, как тот прижал правую руку к груди и сморщился. Лицо знакомое. Кажется, нападавший почувствовал боль острее, чем его жертва.
Второй удар обрушился справа. Уверенный и тяжелый. Этот большой кулак прекрасно знал свое дело. Хорошо, что удалось пригнуться и подставить лоб. Глаза увидели разлетающиеся горсти блестящих частиц, похожих на пыльцу от фабричных искр.
Третий удар выбил не только последние мысли, но и землю из-под ног. В глаз не попал, но рассек бровь. Из рассечения и вылетели первые капли крови, которую растворила в себе грязь.
Он упал. В ход пошли ноги. Лежащий в грязи молча принимал на себя удары тяжелых фабричных ботинок. Шесть, семь, восемь. Затем еще с десяток. Сознание не собиралось покидать его, поэтому пришлось имитировать. Он заставил себя перестать двигаться и реагировать на боль.
После чего еще несколько ударов врезались в бок и спину. Тело лежащего в грязи оставалось неподвижным, и атакующие, перебрасываясь матерными смешками, отступили. Их ярость, не встретив сопротивления, стала угасать. Лежа лицом в грязи, он слышал, как шаги удаляются, сливаясь с отдаленным гулом толпы.
Нападавшим требовалось снова стать частью той большой силы, от которой пришлось на время отколоться. Им нужно было побыстрее слиться с сотнями граждан. Граждан, которые раздавали направо и налево свою злость, приправленную яростью.
Нападавшие ушли, чтобы вновь воссоединиться с массой. Они хотели опять зарядиться звериной жаждой к разрушению. Желали насладиться сопричастностью к чему-то большому и хаотичному. Им нужно было заручиться чувством защищенности, безнаказанности и вседозволенности.
Нападавших совершенно не волновало, умер избитый ими человек или потерял сознание. Для самого же избитого оставалось важным лишь одно обстоятельство: хорошо, что удалось сравнительно легко отделаться. По крайней мере, избежать не только переломов, но и сильных ушибов, что можно считать чудом. Ведь в Республике Гетто в эти дни не было ничего страшнее, чем одиноко стоять напротив толпы. К сожалению, совсем недавно он вынужден был сыграть именно эту роль. Роль суицидально настроенного гражданина.
Проклятый наркоз. Его последствия значительно притупили инстинкты. И расплата прилетела с первыми ударами. Не уберегло даже присутствие трех контролеров, которые в момент избиения равнодушно прогуливались примерно в тридцати метрах.
Ради жестокой и животной эйфории, которой одаривала толпа, слабые растворялись в массе себе подобных, а масса превращала сотни слабостей в мощь единого организма. Толпа сулила приют каждому трусливому шакалу. Она обещала силу, власть и адреналин всем, даже самым жалким.
Толпа позавчера выплеснулась из многих дверей на улицы Республики Гетто. И пусть сегодня ее мощь уже была не такой, как днем ранее, но она сохранялась. Не до конца сытый монстр все еще рыскал в поисках жертв. Лениво, но искал их.
Обычно кровожадная масса окончательно распадалась в ночь на третий день. Но до этого момента она демонстрировала всю свою разрушительную и деструктивную силу.
Толпа рождалась на сорок пятый день каждого месяца. Потом она властвовала четыре дня — до начала следующего месяца. Предварял это явление День Республиканского пособия, когда народ получал баллы и праздновал. Употреблял. Кричал. Смеялся. Пел. Ссорился. Мирился.
За долгожданной эйфорией вместе с тяжелым похмельем следовала злость. За ней — желание выплеснуться на улицы с очередным протестом. И это желание было законным правом граждан. Ведь оно отлично вписывалось в установленную и одобряемую всеми Неделю протестов. Неделю, открывающую двери для коллективного безумия, официально разрешенного, для насилия, поощряемого Системой. Для реализации законного права любого гражданина.
Поэтому каждый месяц на четыре дня можно было без последствий сбрасывать с себя все человеческое. Жители Республики Гетто активно пользовались таким правом. Право не имело ничего против.
Вот о чем сейчас думал лежащий в грязи. Но лежащий в грязи еще не знал, что недавняя встреча с толпой стала лишь одним из мельчайших осколков в зеркале предстоящих событий, которые уничтожат его мир ради строительства чего-то нового.
Два. Республика Гетто
Раздавленный катком протеста, он продолжал оставаться без движения. Такая родная для Гетто непромокаемая серо-зеленая униформа пыталась слиться с грязью, но предательски выделялась на ее фоне. Нападавшие уже скрылись за одним из зданий.
Ювенс — худощавый подросток — наблюдал за жестокой сценой избиения из-за угла. Он несколько раз порывался броситься на защиту своего приемного отца, но сдержался. Ведь помнил строгий приказ того. Перед тем как пойти навстречу нападавшим, отец повелел ему бежать и не возвращаться.
Ювенс не послушал и спрятался за углом ближайшего здания, потому что не мог оставить отца одного. Он смотрел на происходящее, сжимал кулаки и стыдился своей пассивности. С трудом выждал, пока нападавшие совсем не скроются из вида. Только потом подбежал к лежащему в грязи. Неуверенный голос мальчика робко нарушил тишину:
— Алиус, ты живой?
— Пока не знаю, — в этом ответе чувствовалась вся боль принятых на себя ударов.
— Живой, — облегченно выдохнул парнишка.
— Я бы не делал на твоем месте таких поспешных выводов, — предупредил Алиус, поднимаясь. «Поспешных? Слово-то какое», — пронеслось у него в голове.
Сегодня, в сорок седьмой день четвертого месяца 2126 года, ему исполнилось тридцать два. Кровь из рассеченного виска стекала к подбородку. Подбородок, словно брезгуя, сбрасывал ее капли на одежду. Вот такой первый подарок от совершенно незнакомых людей.
Неестественно голубые глаза, которыми он всегда так гордился, смотрели на подростка. Два озера, окруженные грязью. Казалось, что голубой цвет украшал и небольшие участки лица вокруг самих глаз. Агрессивно короткая стрижка, как у большинства, шла клином, пытаясь перекинуться на лоб, а оттуда была атакована еще только зарождающимися залысинами. Прямой нос с легкой, едва заметной горбинкой тяжело дышал. Верхняя губа была настолько тонкой, что ее самоотверженно компенсировала губа нижняя. Кожа бледная, как у всех.
Поднявшись, Алиус продемонстрировал свое крепкое телосложение и средний рост.
— Ювенс, ты понял, как нужно себя вести, когда на тебя нападает толпа агрессивных людей? — спросил он, пытаясь отряхнуться, но только растирая грязь по форме.
— Нужно просто не оказываться на пути у толпы. А лучше — всегда быть ее частью, — уверенно выпалил подросток.
— Частью толпы ты будешь до определенной поры. Толпа в любое время может тебя сожрать, если почувствует, что ты откалываешься.
Алиус опять удивился тем словам и мыслям, которыми сейчас разбрасывался.
— В толпе — сила, — небрежно бросил Ювенс, снова косясь на переулок.
— Сила стаи, — поправил его Алиус, с трудом разгибая спину. Острая боль в ребре заставила его вздохнуть. — Люди в толпе сбрасывают с себя все — имена, страх... становятся одним большим ртом. А чтобы быть сытым, этому рту всегда нужен враг. Новая жертва.
— Ну и зачем мне это знать?
— Чтобы выжить и не растворяться в ней, — Алиус мотнул головой в сторону, куда скрылись нападавшие. — Не становиться частью этого монстра.
— Выживать, как ты сейчас, я не хочу, — уверенно запротестовал Ювенс.
— Сейчас я уже стал реальной жертвой толпы. Всякий может оказаться на моем месте. Бывает, что убежать не удается, и тебя начинают бить. Поэтому и показал, как нужно действовать в этих случаях. Сразу падай, прикрывай голову руками. Свернись. Лицо к груди. И старайся не шевелиться, даже если очень больно. Не подавай признаков жизни. Толпа постепенно потеряет к тебе интерес. Ей нужна сопротивляющаяся жертва.
— Это все? — Ювенс своим видом явно показывал, что разговор ему совершенно не интересен, и нужно побыстрее уходить.
— Не вздумай шевелиться, пока вся толпа не скроется. Кто-то из шакалов может вернуться, чтобы тебя добить, — завершил свою мысль Алиус, оглядываясь по сторонам.
— Я не пойму, зачем ты решил показать это на себе? Тебя же могли покалечить или даже убить.
— Я поздно их увидел и понял, что нам вдвоем не убежать. Решил принять весь удар на себя, чтобы спасти своего приемного сына. Тебе же соврал про наглядный пример. Нужно было избежать ненужной паники и заставить тебя спрятаться.
— Я догадывался, что ты не сошел с ума, — пытаясь придать своему тону беззаботности, сказал подросток.
— Почему же сначала убежал, а потом не вышел на помощь?
— Тогда нас могли бы обоих искалечить или даже убить.
— Правильно. Хороший ученик. Всегда думай головой, — Алиус прикоснулся своим указательным пальцем к виску приемного сына.
— Я иногда слушаю твои советы, — отстраняясь, пробубнил мальчишка.
В этот момент где-то невдалеке раздались чьи-то вопли. Алиус машинально отстранил назад Ювенса, но, к счастью, вопли быстро уносились вдаль. Он еще несколько секунд простоял в напряжении, потом быстро осмотрелся и бросил в сторону сына:
— А теперь давай постараемся безопасно добраться до нашего дома.
Три. Республика Гетто
Утро уже угасало. На сцену обыденности постепенно выползал день, но в серости Сектора 7 разницы между поздним утром и ранним днем практически не существовало. На улицах все еще хватало ярости, которая разлилась по дорогам, просачиваясь даже в самые спокойные закутки.
Алиус прокручивал в голове маршруты, позволяющие обойти все горячие точки. Ни один путь не казался полностью безопасным — пришлось выбрать наименее рискованный. Кроме как идти в обход, вариантов не оставалось. Вместо одного километра — два с половиной.
Маршрут вел через практически незаселенный район, который прозвали заброшенным. Там не водилось толп протестующих, но можно было напороться на чей-то одинокий нож. В эти дни люди менялись, до такой степени, что сама степень уже была не в силах их признать.
Каждый выпускал из сознательного заточения бессознательное в виде миллионов своих диких и жестоких предков. Ведь потом целый месяц следовало держать себя в руках. Иначе попадешь в исправительное учреждение под названием «изолятор». А оттуда выходишь совсем другим человеком, в котором остается больше от овоща, чем от человека… В случае если повезет выйти, конечно.
Алиус опять осознал, что этот поток мыслей унес его далеко от размышлений о маршруте. А еще он понял, что раньше совершенно не задумывался о том, как устроена жизнь в Республике. Тогда он просто жил. И жил — счастливо, как почти все в Гетто.
— С тобой все хорошо? — спросил его Ювенс.
— Да, — задумчиво ответил он.
— Что-то не заметил. Пятый раз спрашиваю одно и то же, а ты молчишь. Уставился в одну точку — стоишь и что-то бормочешь.
— Мысли всякие... — Алиус посмотрел на Ювенса. — Давай попробуем пройти через заброшенный район.
Подросток пожал плечами и кивнул. Они быстро зашагали в выбранном направлении, иногда переходя на бег, прислушиваясь и прячась в подворотнях.
Пока Алиус шел, он чувствовал, как висок пульсировал, а ухо горело. Ирония заключалась в том, что первую попытку рассечь ему лицо предпринял школьный учитель. Сосед. Тот самый, что обучал в младших классах детей десяти-двенадцати лет — на начальной ступени общественного образования, после которой большинству предстояло пройти среднюю и старшую школу, а затем отправиться на распределение по фабрикам, став полноценными гражданами Республики.
Этот учитель был сущим одуванчиком. Таких редко встретишь. Безобидный, кроткий и стеснительный, как евнух на первом свидании. За чуждую для Гетто кротость ему постоянно доставалось, в том числе и от детей.
Но сегодня граждане имели право сбросить ненужные условности, избавиться от напряжения. Сектор 7 Республики Гетто, в котором жили Алиус и Ювенс, с радостью принимал разгневанную толпу. Сектор 7 был самым настоящим гетто в Гетто. Этакая примитивная рекурсия. Алиус только сейчас это ясно осознал. Значения слова «рекурсия», как и самого слова, он не знал до тех пор, пока не произнес его.
Раньше Алиус всячески избегал улицу в первые три дня Недели протестов. Если же и выходил, то всегда мог уложить нескольких из нападавших, а потом убежать. Но сегодня он пошел против своего же правила.
За минуту до встречи с протестующими Алиус вышел из здания социальной лечебницы, откуда его выписали. У порога уже ждал Ювенс, которому было строго запрещено покидать сегодня комнату. Но тощий, среднего роста и средней для Гетто внешности рыжий подросток не верил в запреты.
Встреча с Ювенсом не входила в планы Алиуса, который на тот момент боролся с последствиями местного наркоза. Нападавшие в его планы тем более не входили. Пришлось выбираться из положения нестандартным образом.
— Что тебе сказали в лечебнице? — оторвал его от мыслей шепот Ювенса. В этот момент сын из-за угла осторожно осматривал очередной участок маршрута, по которому им предстояло пройти.
— Ничего толкового… — Алиус не хотел говорить на эту тему.
— А зачем вызывали? — не отступал от своего интереса Ювенс.
— Обновить «Личный Посредник».
— Это ведь не очень хорошо?
— Нормально… Не отвлекайся. Что там? Чисто?
— Да, можно идти, — заверил Ювенс и продолжил движение.
Они вышли на небольшой пустырь. Кругом было спокойно. Только в нескольких десятках метров от них виднелись две пошатывающиеся фигуры, которые медленно и не очень уверенно удалялись. Эти граждане опасности не представляли.
— Пробежать к тем домам сможешь? — спросил подросток, разглядывая грязную форму своего приемного отца.
— Думаю, да. Побежали.
Они быстро пересекли пустырь и нырнули в одну из подворотен. Узкий коридор, зажатый с двух сторон бетоном многоэтажных домов, был пуст.
— Так что тебе сказали в лечебнице? Ты мне не ответил, — тяжело дыша, опять донимал Ювенс.
— Говорю же, ничего особого. Обновили и отпустили. Заверили, что такое бывает, — нехотя отвечал он. — Лучше смотри по сторонам. Дома поговорим.
Отец пока сам не верил в произошедшее с ним сегодня.