Тёмно-синее, как глубокая вода, обтекающее грудь ласкающей волной, оно подчёркивало линию бёдер с почти неприличной откровенностью — чтобы потом резко раскрыться тяжёлыми шёлковыми волнами… Платье мечты лежало на стуле, будто призрак грядущего счастья, воплощённого в складках дорогой ткани.
Оно было куплено в порыве, в тот вечер, когда воздух казался шипучим, как глоток шампанского, а городские огни — особенно яркими. В тот вечер, когда он впервые сказал: «Ты прекрасна» — не бросая слова между делом, не отвлекаясь на экран телефона, а так, словно весь мир в этот момент состоял только из Влады в этом платье с кружевной спинкой, где каждый ажурный узор казался специально созданным для восхищённых взглядов.
Теперь, спустя три месяца, платье сидело на ней чуть свободнее, чем нужно. Ткань, недавно облегавшая каждый изгиб, теперь образовывала едва заметные складки на талии. Разница была минимальной — всего пара сантиметров — но Влада всегда стремилась к идеалу.
— Подгоним, — прошелестела портниха и зажала в зубах целый веер портновских булавок. Отточенным годами жестом она указала Владе на низкий табурет перед трюмо.
Портниха напоминала цветок, высушенный между страницами книги. Кости запястий выпирали, как узлы на верёвке, а шея казалась непозволительно тонкой для этой крупной головы с туго собранным пучком волос. Сквозь редкие пряди всё равно просвечивала розоватая кожа, напоминающая новорождённого птенца. Её пальцы, быстрые и цепкие, уже щупали ткань, находя проблемные места прежде, чем Влада успевала их заметить.
— Готово, — пробормотала портниха и отошла в сторону.
Влада повернулась к зеркалу — и невольно задержала дыхание.
— О, да тут же всё идеально! — воскликнула она, с восторгом разглядывая своё отражение.
Платье действительно сидело как влитое: каждый подколотый по фигуре шов, каждая булавка лишь усиливали впечатление. Тёмно-синий шёлк обволакивал тело, играя бликами при любом движении, словно вода под лунным светом.
Влада закусила губу, представив его взгляд — тёмный, тяжёлый, медленно скользящий по её фигуре. Его руки, сильные и горячие, сжимающие её талию. Губы, касающиеся уха, когда он шепчет…
— Ещё чуть уберём по бокам, — деловито прервала её грёзы портниха.
Она молча приседала рядом, наметывая новую линию. Портниха вообще была молчаливая, обращённая в себя. Её пальцы двигались быстро, умело, но с какой-то непреходящей усталостью, будто каждый укол булавки давался ей с усилием.
— Вы так искусно работаете! — Влада засмеялась. — А я похудела, представляете? Ещё чуть-чуть — и будет фигура мечты! Я, наверное, скоро вообще исчезну, если так дальше пойдёт.
Портниха ничего не ответила. Только вздохнула и потянулась за ножницами.
Десять дней спустя Влада ворвалась в ателье, распахнув дверь с такой силой, что стеклянные панели задрожали. Её каблуки весело застучали по скрипучим половицам, а духи — сладкие, дорогие, с нотками туберозы — тут же заполнили затхлое помещение, смешавшись с запахом нафталина и старой ткани.
— Здравствуйте! — звонко бросила она, оглядываясь в ожидании восхищённых взглядов. Но покорять было некого — в пустой мастерской только портниха возилась у стеллажа.
Женщина лишь кивнула в ответ, не разжимая губ, и пошла за платьем. Влада выразительно приподняла бровь: «Ой, ну и подумаешь!» Внутренне она уже составляла список претензий: серые стены, облупившаяся краска, это вечное полуживое освещение… Да и сама портниха — ну нельзя же быть такой нелюдимой! Влада с удовольствием пошла бы в то шикарное ателье в центре, где милые девушки угощают кофе и сыплют комплиментами… Но — увы — только эти костлявые пальцы умели творить с тканью настоящие чудеса.
Ветер влетел в незакрытую дверь, швырнул горсть ярко-жёлтых кленовых листьев. Один зацепился за подол её юбки, другой — за рыжие локоны. Влада засмеялась, смахнула их и шагнула вперёд — к зеркалу, к примерке, к предвкушению встречи. Ведь уже завтра вечером его руки снова обнимут её талию, а губы прошепчут что-то волнительное и важное…
А портниха тем временем уже развернула на пальцах снятое с вешалки платье. В её потухших глазах мелькнуло что-то странное — то ли понимание, то ли жалость. Но Влада этого не заметила. Она уже видела в зеркале только себя: прекрасную, желанную, в том самом синем платье, которое вот-вот станет свидетелем её счастья.
Но стоило надеть платье — и шелковистый подол снова предательски коснулся пола.
— Опять длинное! — засмеялась Влада, игриво подбирая ткань в ладони. Шёлк был прохладным и скользким, как вода. — Я, кажется, просто таю от счастья.
Портниха стояла у стола, медленно сворачивая измерительную ленту в аккуратное колечко. Её пальцы — узловатые, с бледными ногтями — мелко дрожали.
— Да, — сухо согласилась она, не поднимая глаз. — Худеете.
Влада не услышала. Она крутилась перед зеркалом, ловя выгодные ракурсы: поворот в три четверти, чтобы подчеркнуть линию плеч, лёгкий наклон головы, чтобы он увидел её шею — да, вот именно так, с обещающей полуулыбкой…
— Подгоним ещё раз? — спросила она, уже зная ответ.
Портниха кивнула. На столе рядом с манекеном стояла чашка с недопитым кофе и лежали на блюдце два печенья, намазанные сливочным маслом. Одно было надкушено.
«Ну хоть что-то ест, — мелькнуло в голове у Влады. — Хотя, конечно, ей бы мяса, белка побольше, а не эти крошки». Она машинально поправила волосы, представляя, как завтра он будет их распускать, погружая пальцы в текучие пряди.
— Когда можно будет забрать? — спросила она, мысленно примеряя платье перед свиданием.
— Через неделю, — портниха отвернулась к окну, где по стеклу стекали дождевые капли. — Потом меня… не будет.
— О, отпуск? — Влада оживилась, ловя своё отражение в зеркале. — На море поедете? В Турцию? Я в прошлом году…
Повисла долгая пауза. За окном, дребезжа на стыках, проехал трамвай. Вспыхнула уличная реклама, на мгновение оттенив лицо портнихи синеватым светом.
— Нет, — наконец ответила она, разглаживая ладонью складку на ткани. — В больницу. Там…
Она небрежно махнула рукой в сторону окна, будто показывала на дождь, на трамвайную остановку, на аптеку через дорогу. На что-то обыденное и неважное.
— А-а… Ну, выздоравливайте! — Влада уже натягивала ярко-синее пальто; его атласная подкладка шелестела, как обещание чего-то прекрасного. — Я тогда через неделю!
Дверь захлопнулась, звякнув колокольчиком.
Портниха осталась одна. Она взяла печенье, поднесла ко рту, но так и не откусила. Положила обратно, оставив на масле отпечаток пальца. Привычным жестом коснулась груди. По радио психолог вещал о принятии и пяти стадиях горя. Она выключила приёмник. Тишина заполнила мастерскую, в которой пахло чужой одеждой и лекарствами из открытой аптечки.
За окном мелькнула фигурка в синем пальто — она бежала к остановке, не оглядываясь, унося с собой своё счастье, свои мечты, своё время.
Через неделю Влада не пришла.
Она нежилась на пляже в Турции, загорелая, слегка опьяневшая от солнца, любви и второго за утро коктейля, когда телефон вспыхнул уведомлением: «Входящий звонок: Ателье».
— Ой, роуминг же, — она положила телефон экраном вниз и добавила, отвечая на немой вопрос мужчины, загорающего на соседнем шезлонге: — Да ерунда. Потом перезвоню.
Не перезвонила.
А через месяц, вернувшись, обнаружила ателье закрытым. На двери висел ржавый замок, внутри царила неживая пустота: ни манекенов, ни гладильного стола, ни стрекочущих усталым железом швейных машинок. Уже внутренне закипая, Влада вытащила телефон — и с минуту слушала металлический голос, повторяющий раз за разом: «Абонент недоступен».
— Ну и куда портниха делась?! — возмутилась она, барабаня по стеклу перламутровыми ноготками. — И где моё платье?!
Прохожие обходили её стороной.
За трамвайной остановкой, метрах в пятистах, серой громадой высилась недавно открытая онкобольница.
Год спустя Влада стояла там, в вестибюле, и смотрела в потускневшее зеркало.
Собственное отражение казалось ей чужим: шея, когда-то украшенная тонкими золотыми цепочками или игривыми шарфиками, теперь напоминала хрупкий стебель; ключицы выпирали резкими углами, как крылья раненой птицы. Она провела рукой по поредевшим волосам. Та женщина, что отражалась в этом зеркале, больше не мечтала о новом платье, да и наряжаться ей было не для кого.
Пикнул будильник, напоминая о важном деле. Влада полезла в сумочку, достала пачку галетного печенья. «Есть по часам и через не хочу» — эта фраза врачей стала её новой мантрой.
И в этот момент её прошибло. Она вспомнила надкушенное печенье и остывший кофе, тонкие пальцы портнихи, сжимавшие булавки… Её запавшие виски, глаза, обращённые в себя.
И платье.
Тёмно-синее, как глубокая вода, платье, которое портниха перешивала, наверное, до последнего — зная, что Влада, глупая, влюблённая, зацикленная на себе Влада, так ничего и не поймёт.
Влада зажмурилась.
Стыд накатил тяжёлой волной, смывая последние остатки её прежнего «я». Он заполнял лёгкие, жёг глаза, сдавливал горло. В этом потоке не было места для сожалений ни о былой красоте, ни о прежних мечтах — только горькое осознание того, как слепа и бездушна она была.
А в сумочке продолжал тикать будильник, отсчитывая время её новой, такой хрупкой жизни.