В садах Шин’Нар почти всегда было тихо. Можно услышать, как паук плетёт паутину, перебирая лапками, а лепестки вишни оглушающе громко срываются вниз и ложатся на землю.
— Нае, эй, Нае! — Сола устала слушать тишину и дёрнула приятеля за рукав, — что ты хочешь услышать?
— Тш-ш, Сола, — Нае прижал палец к губам, — мне кажется, я слышал копателей!
— П-ф-ф, какие копатели? — Сола рассмеялась. Светящиеся мягким синим светом полосы дара на шее и щеках разгорелись ярче, отзываясь на высокий, чистый смех. Нае нравилось как Сола смеётся. Словно маленький, переливчатый ручей с удивительно мягким звучанием. — Откуда здесь они? Наши Поющие их давно отогнали!
Нае невольно залюбовался ею в сумрачном, багровом закате. Что за стать! Как красиво плетут узор нити дара на шее, груди и руках под туникой. А какой красивый цвет у её кожи! Густой аместитовый, словно сама ночь её благословила. Невольно он положил руку рядом с ее ладонью. Разве можно сравнить глубокий цвет сумеречной песни и свой, тёмно-сиреневый выцветающей ночи.
Тётка скажет: «О чем ты думаешь, Найрис!». Найрис! Только она его называет именем, что ему дали при рождении! Вот уж воистину наказание! О чём только думали родители! Имя Нае, которое придумала Сола, нравилось ему больше.
О чём ещё можно думать рядом с ней? О тонких длинных пальцах и гладких плечах, что приоткрываются каждый раз, когда она тянется за вишнями. О чутких полупрозрачных ушах, похожих на два широких листа вишни. И немного о песни, что защищает сады Шин’Нар от кошмаров, которую им обоим доверили поддерживать этим вечером, пока Поющие отправились поужинать.
— Ты всегда слышишь то, чего нет, — фыркнула Сола, хотя рука сама потянулась к поясу, где висел костяной свисток, предназначенный для защиты от ночных кошмаров.
— А ты никогда не слышишь то, что есть, — парировал Нае.
— Лучше обнови песнь в резонаторе, мне кажется, она стихла — Сола раскусила его манёвр и отодвинулась. И снова между ними удушающе далёкие две ладони. - Ты знаешь, что скоро будут выбирать того, кто поедет в Консонату?
Вместо ответа Нае прижал ладони ко рту, сложил подобие воронки и выдохнул пару звенящих звуков. Нити дара на его коже вспыхнули яркими синими молниями, отвечая на зов. Звуки почти зримыми волнами скрылись в листве, тревожа ветви. Издалека ему в ответ прилетел мелодичный ответ. Какое ему дело до какой-то далёкой Консонаты? Он туда точно не поедет, потому что есть гораздо более талантливые энуары. Он хотел остаться здесь, в садах.
— Видишь? Резонаторы в порядке, — с напускной беспечностью сказал он, опуская взгляд на плечи подруги.
— Куда ты смотришь? — Возмутилась Сола, лиловые глаза её вспыхнули гневом. Она торопливо натянула тунику на плечи.
— Я? — Нае невольно отвернулся, — никуда. Прости.
Песнь резонатора пела и пела, не умолкая. Нае поднял голову и прислушался.
— Они поют тревогу, — сбиваясь с дыхания проговорила Сола. Нити дара на коже потускнели — ей стало страшно. Задача юных энуаров — послушать и немедленно сообщить Поющим, если что-то или кто-то проникнет в сад. Всего пару часов, пока стражи обедают. - Что ты наделал?
— Я не при чём! Пойди, предупреди Валка, — прошептал Нае, — об опасности.
— А ты? — Сола уже спрыгнула на землю с крыши невысокого амбара.
— Я послушаю ещё… вдруг ничего серьёзного.
— Нае, пошли со мной, — Сода спустилась по разбитой лестнице вниз, на землю, сложила красивые ладони в умоляющем жесте, — мне страшно.
— Беги скорей.
Начал петь второй резонатор, а из глубины сада донеслись звуки ломающихся деревьев. Нае испугался и обрадовался одновременно. Испугался за сад и обрадовался, что это не "Немые струны". Эти, хоть и опаснее, но не стали бы вымещать злобу на деревьях.
— Я тебе помогу, беги быстрее ветра, — Нае приложил ладонь к губам, а Сола уже бежала вдоль забора по тропе. Он выдохнул бесшумную, но сильную ноту, как брат учил, и ветер с ощутимой силой силой подхватил бегущую энуару и добавил ей скорости. Если это копатели, ему ничего не сделают. Он высоко. Эти твари не умеют прыгать, они роют землю, грызут корни и всё, что ходит по земле. Наверное, они прорыли дыру под забором. Надо задержать их до прихода стражей, иначе они зароются глубже и оставят здесь свои отвратные личинки.
Песнь резонаторов обрывалась одна за одной. Нае поднялся во весь рост и прислушался. Копатели бы не смогли погасить их звуки. До него донеслись едва слышные клёкот и трепетание крыльев. Кошмары! В сад, минуя защиту, проникли кошмары! Последний резонатор смолк — и в ту же секунду воздух раскололся всепроникающим воплем. Ошибка! Ошибкой было оставаться! Нае подавил желание бежать сразу. Потом с него спросят, что он видел и что же он скажет? Что бежал, только заслышав кошмаров? А как на него посмотрит Сола, когда узнает, что он трусливо торопился следом? Жаль, он не обладает даром боевых песен Поющих. Этому надо долго учиться. Гораздо быстрее выучить песни роста или созидания и работать в саду, чем подвергать жизнь опасности, сражаясь с кошмарами. Нае восхищался боевыми магами энуаров, но хотел стать созидателем, а не разрушителем.
Мысли его прервали тени в небе. Пронзительный крик, словно тысячи людских копий проткнул тело. Звук проник в каждый из резонансных каналов на теле, в каждую нить, укоренился там и раскалил всё тело. Ударил сродни тяжёлой душной волне жара, опрокинув на спину. Это кошмары. Их много и они пришли за добычей. Теперь Нае в этом убедился, но поздно бежать, следовало принять бой, да какое там! Ни одной ноты он не смогмвыдохнуть, ни одного звука. Пусть Сола успеет. Лёжа без сил на крыше, он невольно впитывал ударную волну за волной не в силах защититься. Звуковые волны взрывались внутри тысячью игл, лишали зрения и слуха, рисуя перед глазами безумный хоровод цветов, а внутри — бурю из огненного смерча. Брат всегда смеялся над ним, что он не умеет защитить себя от проникающих звуков и, видимо, не зря. Тяжёлые лапы ударили о черепицу совсем рядом с головой, это он почувствовал всем телом — дрожь от приближения врага. Запах гниения пополам с запахом крови забил обоняние. Весь мир рассыпался на осколки звука и боли от надвигающейся катастрофы. Пронзительный крик ударил совсем рядом, почти в самое ухо, пролез под кожу, забил все нити дара тугим гудящим огнём, Нае захлебнулся от разрывающей боли, в которую превращался каждый вопль кошмара, оглох и ослеп. Кажется даже почувствовал кровь в горле. Говорили, эти твари любят лакомиться живыми энуарами, но сначала парализуют их, чтобы не дёргались. Оставалось надеяться, что Поющие успеют вовремя.
Кто-то дёрнул его за ногу, и тело соскользнуло с крыши, поднялось в воздух, увлекаемое жадной тварью. Кровь прилила к голове и Нае почувствовал отголоски боевой песни. Когти разжались, кошмар выпустил добычу. От удара о землю Нае совсем потерял себя и почти с радостью принял собственное беспамятство.
*****
— Найрис… — пробуждение было ничуть не приятней. Всё тело болело, в ушах стояли крики кошмаров. Худшее случится, если сейчас он откроет глаза, и снова увидит бугристую, тёмную кожу или жадную смердящую пасть. Хоть бы Поющие их отогнали.
— Я… — Нае открыл глаза. Он дома. И тётушка рядом. Значит, всё закончилось благополучно? — здесь.
— Хвала спящему Демиургу! — с облегчением воскликнула тётушка воздевая руки к высокому потолку, — мне сказали, ты сильно пострадал там. У Сиалы самая животворящая песнь, она быстро поправила тебе здоровье. Что за беспечность, оставлять детей в дозоре! Я непременно скажу об этом старейшинам!
— Мы сами предложили, — во рту какая-то каша из звуков. И язык сухой и неповоротливый. — Валк оставил нас ненадолго… Он отошел поужинать. Он успел?
На это тётушка склонилась к самому лицу. Принюхалась. Ее нити дара на щеках пылали ярче её гнева.
— Он успел, — недовольно подтвердила тётушка, — если бы он не успел, я бы лично выпотрошила его похлеще кошмара.
— Валк очень силён, — вздохнул Нае, борясь с подступившей тошнотой. Это от криков кошмаров. Они бьют больнее кулаков. В этом и опасность.
— Сегодня тебе ещё позволено отлежаться, а завтра тебя ждут на совете Старейшин, — отрезала тётушка.
— К-как? Зачем? — Нае даже забыл о своём недомогании, о разбитом теле и о кошмарах.
— А ты как думал? Зачем ты остался там, в саду, когда должен был бежать, Найрис? Тебя могли убить! Твари Пустоши всегда охотятся за нами! Ты же знал! О чём ты думал!
— Я думал… — Нае лихорадочно вспоминал, что же его остановило от бегства, — я хотел убедиться…
— Валк говорит, ты выдержал атаку кошмаров, и даже не одну, — тётушка погладила по руке, голос её звучал успокаивающе, отчего наоборот стало тревожно, — что из тебя выйдет хороший Поющий, если тебя возьму в Консонату.
— Нет!
— Старейшины выбрали тебя претендентом.
— Зачем? — он приподнялся на локтях, — Мне здесь хорошо! Я не хочу!
— Это не ты решаешь, — под напускной строгостью таилась тревога, — время пришло, и Старейшины решат, кто отправится от нас.
— Тётя! — Нае бессильно упал на подушку, набитую душистой травой, — пожалуйста! Я не хочу! Ты сама говорила, что там люди! Они нас ненавидят!
— Я не говорила такого, — невозмутимо возразила тётушка, — они нас не любят. Но не ненавидят. Это разница.
— Но…
— Т-ш-ш, — тётушка покачала головой, — разве ты не хочешь порадовать Спящего Демиурга песней? Там тебя этому научат…
— Но… — даже аргументов не нашлось. Уехать из общины, возможно, навсегда, никогда не увидеть ни Солу, ни тётушку, ни брата никого никого из знакомых лиц. Попасть в тот большой, незнакомый, пугающий, враждебные мир о котором все говорят, что он порождение кошмарного сна Спящего Демиурга. И лишь Поющие маги Консонаты могут успокоить творца, заставить реальность перекроить правила игры и разогнать покров облаков, чтобы выглянули неяркие светила. Доля почётная, но тяжёлая. Отец с матерью сгинули, не сумев одолеть кошмаров. А в них было больше силы. — Могу я отказаться?
— Нет, милый, не можешь, — в голосе тётушки послышались тёплые, обволакивающие ноты, — это важно для всех. Подумай, сколько пользы ты принесёшь нашей земле.
— Я не хочу! — выдохнул Нае и тотчас пожалел, потому что светлые сиреневые глаза тётушки увлажнились и затуманились.
— Я понимаю, — она ласково погладила по руке. — Это тяжёлая ноша. И, боюсь, последнее происшествие — будет самое лёгкое, что может с тобой произойти. Не каждый выдерживает такое. Ты — сможешь.
— Мы же говорили об этом! — предпринял Нае ещё одну попытку, — что я останусь акустиком здесь, в садах.
— Милый, — тётушка поправила одеяло, — тебе ли не знать, как тяжело Хору удерживать мир в равновесии. Люди стараются как могут, от нас тоже нужен вклад. И мы помогаем. Кому как не нам, Найрис? Мы стоим у истоков его создания.
Нае бессильно отвернулся. Значит, всё решено. Спорить бесполезно.
*****
На совет Старейшин тётушка попросила надеть церемониальную тунику в цветах рода Нер’Рит: алый и белый. Нет ничего глупее отправляться на собственную казнь, как на праздник, думалось Нае, когда тётушка тщательно расправляла складки одеяния у мутного желтоватого зеркала. Нае видел себя — угловатый подросток в красно-белом балахоне с широченными рукавами до пят. Большие полупрозрачные уши топорщились в обе стороны, как два листа делии, горящие синим от волнения нити дара поднялись от шеи к щекам, разбегаясь по темной сиреневой коже как ручейки от реки. Огромные глаза цвета выцветших сумерек смотрели со страхом. Таким его увидят Старейшины. Позорище. Нае постарался вздохнуть поглубже, чтобы успокоиться. Хоть бы нити не горели так ярко.
— Ничего, — увещевала тётушка, раскладывая тяжёлые складки в полном соответствии со своим чувством прекрасного. — Не ты первый, Найрис. Твой брат тоже учился там.
— Он уехал навсегда, тётя, — возразил Нае, — мы его никогда больше не увидим.
— Зато он приносит пользу нашему миру, мы гордимся им, как будем и тобой…
— Мной можете не гордиться, — дерзко фыркнул Нае. Какая разница? Если всё уже решено, какая разница, кому сейчас наговорить дерзостей. Неизвестно, что будет потом.
— Придержи язык, — строго проговорила тётушка и закрепила на лбу обруч со знаком семьи — спираль с абрисом крыла по краю. В семье Нер’Рит традиционно рождались Поющие маги. Никто и не ждал иного. Нае надеялся сломать традицию, но ему, похоже, не дадут. — И не смей дерзить Старейшинам, слышишь? Иначе твои родители не смогут гордиться тобой.
— Они и так не смогут! — горячо возразил Нае, — Тётя! Их больше нет! Некому гордиться, понимаешь!
— Найрис! — тётушка схватилась за середину груди, там, где у энуаров сердце, — что за дерзости я слышу!
— Всё равно, — Нае махнул рукой в рукаве до пола. Что за глупость эти церемониальные тряпки? Даже носа не почесать, да и ходить трудно.
Тётушка покачала головой и начертала знак в воздухе. Нае обречённо взглянул на неё. Опять она затворила ему голос, лишая возможности возражать.
— Пошли, — она нащупала руку в складках одеяния и повела племянника в зал совета.
Они шли по плохо освещённым коридорам и Нае думал, что случится, если он сейчас убежит. Перед кошмарами не побежал, а перед ними даст дёру. Задерёт эти тяжёлые юбки и припустит прочь по саду с выстриженным газоном. Что потом? Потом всё равно придётся вернуться. За пределами города — пустошь, а там живут твари пострашнее кошмаров. Они жрут сами себя и всё что движется. Что может защитить энуара в этом опасном мире? Только песнь, которой Нае не знает и не умеет пользоваться. Тётушка неожиданно резко дёрнула за локоть.
— Молчи! И слушай! — сказала она, останавливаясь у входа в залу. К ним уже поспешили другие энуары, чтобы помочь разобраться с церемониальными обычаями. Тётушка одним движением ладони освободила ему голос. — Меня там не будет.
— Юный Найрис Нер’Рит, — протянул высокий энуар в тёмно-синем балахоне до пят, — тебя уже ждут.
И на этот раз не тётушка взяла его за локоть и повела вперёд. Нае оглянулся в последний раз на её озабоченное лицо, и двери затворились, отрезая прошлую жизнь от новой.
*****
Зал совета не выглядел впечатляюще. Совсем небольшой, с дугами каркаса, на которых лежали остроносые своды. Нае поставили в центр, в круг, очерченный небольшими чашами-светильниками, где по границе этого круга сидели на небольших скамеечках Старейшины энуаров. Их нити дара потускнели, а кожа выцвела до бледного, угасающего цвета. Их одеяния били по глазам белизной без разделения на дома и семьи. Словно бледные тени.
— Этот юноша наш основной кандидат? — просипел один, которого Нае сравнил с подбитой вороной, столь согбенной была его спина, а резонирующие кристальные кости торчали на спине, как обломки крыльев.
— Поющий сказал, у него хороший потенциал, — согласился второй. Его спину украшали четыре нароста.
— Слабый, — каркнул третий, — слабая воля, слабый дар…
Нае сначала возмутился, что Старейшины обсуждают его, словно его тут нет, но потом даже обрадовался. Если они признают его негодным, можно остаться дома и провести вечер с Солой.
— Найрис Нер’Рит, — четвётый просмаковал его имя, рассасывая во рту, как тягучую карамель. Нае не посмел оглянуться, но почувствовал тяжёлый ком поднялся к горлу. — Потомок славного рода…
— Есть ли ещё кандидаты? — проскрипел первый, обращаясь ко всем.
— Сола Тал’Лар, немного таланта… Элион Нар'Рим хорошо слышит, но не поёт...
Старейшина назвал ещё несколько имён, но Нае уже не слушал. Сола! Неужели её тоже могу выбрать?
— Новое поколение…
— Печально…
То есть, если не он, то они могут отправить в эту кошмарную Консонату Солу? Нельзя этого допустить!
— Я готов! — выпалил он вопреки собственному желанию. Раз он основной кандидат, может, они не станут мучить её?
Первый сделал точно такое движение, каким тётушка заставила его замолчать, и снова голос куда-то пропал.
— Дерзкий…
— Но слабый, — второй поднялся и подошёл близко-близко. Приподнял крючковатым пальцем голову за подбородок. Нае почувствовал его запах — мята, имбирь и ещё что-то, что приписывают при боли в суставах. Вблизи он выглядел ещё более отвратительным. Поры на коже пробились прямо к нитям дара и слегка сочились голубоватой сукровицей, распространяя лёгкий запах гниения. — Нити недостаточно широки и мало узлов. Его песнь будет слабой.
— Но дерзкий…
— Говорят, он выдержал атаку кошмаров, — услышал Нае голос четвёртого. Только бы не вымутило. При взгляде на круглые, широкие, влажные поры к горлу подкатывал комок из желудка. — И не одну… Это серьёзное преимущество перед остальными...
— У них в семье все крепче, чем кажутся, — пренебрежительно ответил второй, продолжая разглядывать Нае, как экспонат в музее. Ткнул пальцем в грудь, там где сердце, и Нае почувствовал, как кровь понеслась по нитям быстрее. Они загорелись, как жёлобы с расплавленным металлом. Сердце застучало часто-часто. Закружилась голова. «Теперь точно вымутит», — подумалось.
— Но дар слабоват, — подвёл итог второй и наконец отошёл. - В сравнении с отцом и братом...
— Сядь пока, — каркнул первый из Старейшин и ткнул пальцем в скамью у стены. Нае сам не свой отошёл и сделал, как велено. Голос ему не вернули. Неужели это ещё не всё? Оказалось — нет. Потом вызвали Солу, и она точно так же стояла перед этими старцами, а они обсуждали её, словно её тут не было.
— Не выдержит, — услышал Нае. И точно так же ей велели сесть на скамью рядом. Сола повернулась к нему с вопросом в глазах. Нае лишь пожал плечами, показывая, что не может говорить.
Потом вызвали ещё одного юношу, высокого энуара с соседней улицы. Он трясся в круге так, что вызвал раздражение Старейшин и его попросили увести, даже не предложив присесть. И ещё трое были вызваны и осмотрены, как товар на рынке, и каждый раз звучал один ответ: “Не подходит”.
Наконец, Старейшины замерли, замерли и энуары на скамьях. Нае молился Спящему, чтобы выбрали не его и не Солу. И подумал, что если вызовут её, он упросит Старейшин пойти вместо неё. Какими глазами она посмотрит? Что увидит?
— Найрис Нер’Рит… — проскрипел голос первого, оборвав все мысли. Нае сам не свой поднялся и пошёл обратно в круг, позабыв посмотреть на Солу.
— Достаточно крепок… — подтвердил второй. — Хотя с виду не скажешь…
— Есть задатки… — согласился третий. — И наследие семьи…
— Всё, что нужно в него вложат в Консонате… — добавил четвёртый. — И выбьют дерзость при необходимости…
— Тебе выпала честь представить нашу общину среди людей, — продолжил первый. — Не посрами семью…
— Станешь Поющим…
— Дерзким Поющим, — тяжело усмехнулся второй. — Посмотрим на тебя после…
— Если вернёшься…
Высокий энуар в темно синем одеянии вывел остальных кандидатов. Нае лишь поймал взгляд Солы, полный восхищения и тоски. Этого он хотел? Наверное, всё-таки нет.
— Ты можешь высказаться в последний раз перед отъездом. Мы выслушаем тебя. Говори… — голос вернулся. Что сказать? Тётушка вроде что-то говорила, что надо выразить благодарность, что бы они не решили.
— Я… — всё в этом мире должно работать на его благо. Он хотел стать акустиком. Остаться в садах, выращивать деревья и плоды. А эти старцы кидают его в самую гущу необъявленной войны с хаосом. Поэтому Нае желал оставаться безмолвным. Посмотрел на согбенные фигуры с торчащими из спин резонирующими кристальными костями. Похожи на горгулий, порождения кошмара, с которыми все борются. — Мне нечего сказать.
— Дерзкий нрав, — выдохнул первый и махнул рукой, отпуская юношу.