Воздух рванул, как будто кто-то вышиб дверь прямо в кабине.
Я даже не успел понять, что произошло. Вспышка, звук, удар — и провал вниз, будто выключили сознание.
Следующий миг — холод. Резкий, липкий. Запах сырости и металла.
Я открыл глаза и увидел потолок, деревянный, закопчённый. Небо исчезло. Кабины нет. Шлема нет. Я лежу на какой-то жёсткой койке, накрытый шинелью.
Я рывком сел. Руки — чужие. Тело — другое.
Одежда — суконный мундир старого образца, пропахший гарью.
Голова раскалывалась, но память работала идеально: я — инженер по системам лёгкой авиации, сорок два года, испытательный полёт, отказ, вращение, удар. Чётко. А дальше — обрыв.
Дверь открылась. На пороге стоял мужчина в форме времён империи — безошибочно. Погоны артиллерийского лейтенанта, гимнастёрка старого покроя, будёновка на локте.
— Очнулись, подпоручик? — спросил он спокойно, будто я в полном порядке.
Голос ровный, уверенный.
Подпоручик.
Я понял: к чужому телу идёт и чужой статус.
— Где я? — спросил я.
— В учебной артиллерийской команде. Казарма третья. Вы сознание потеряли на плацу. Врач сказал — перенапряжение.
Хорошо. Если это бред, он слишком чёткий. Если сон — слишком тяжёлый. Если попадание… слишком логичное.
Я попытался встать — и тело послушалось, будто было моим всегда.
Руки сильнее моих прежних. Ноги — короче. Лет сорок? Нет. Тридцать. Может, чуть меньше.
— Командование спрашивало? — уточнил я, стараясь говорить так, как говорят здесь.
— Да. Вас ждут в мастерской. Хотят видеть, как продвигается ваше… — он замялся, — изобретение.
Замечательно. Значит, тот, в чьё тело я попал, был не просто офицером, а ещё и кем-то, кто что-то пытается улучшить в артиллерии. Техническая часть. Это хотя бы удобно.
Я кивнул и пошёл вслед за лейтенантом. Коридоры пахли каменным холодом, маслом и дымом. Сквозь окна — февральский серый свет.
Снаружи — плац, убранный снег, дальние бараки, солдаты в шинелях.
Форма. Манера держаться. Интонации.
Россия. Императорская. 1916 год.
Не могло быть ошибки.
Мы дошли до небольшой кирпичной пристройки. Лейтенант открыл дверь и кивнул внутрь:
— Командир внутри. Он хочет услышать ваш отчёт.
Я задержался на секунду. В голове всплыли вещи, которые теперь нельзя забывать: сроки наступления, провалы снабжения, артиллерийский голод, революционные узлы, которые разорвут страну через год. Всё это — впереди. Но теперь я здесь.
Я вдохнул.
И вошёл.
На меня сразу повернулся плотный майор с густыми усами и внимательными глазами. Руки в масле — значит, работает сам, а не только командует.
— Подпоручик, — сказал он. — Вы говорили, что нашли способ улучшить механизм подачи. Покажете?
Чистая теория не сработает. Им нужны не слова. Им нужен результат.
Я шагнул к верстаку. Там лежал старый учебный макет затвора — клиньевой, с откатом, но проблемой подавало звено между подачей и фиксацией.
Я молча осмотрел механизм и понял, что тот, чьё тело я занял, явно пытался решить какую-то мелкую, но принципиальную задачу — и не успел.
А я мог.
То, что в моей жизни считалось примитивом, здесь было бы прорывом.
Я взял инструмент. Руки помнили движение.
Изменил угол фаски, сделал маленькую выборку под пружину, усилил край.
Тридцать секунд работы.
Собрал.
Вставил.
Оттянул рычаг.
Механизм щёлкнул гладко, как современный.
Майор замер.
Лейтенант выругался тихо.
— Как… — начал майор. — Откуда вы…
Я поднял взгляд.
— Просто исправил очевидное, господин майор.
Майор смотрел на меня так, будто перед ним стоял не подпоручик, а кто-то опаснее.
— Очевидное… — повторил он. — Ладно. Завтра покажем комиссии. Если работает — вы получите отдельную мастерскую.
Отдельную мастерскую.
Первые шаги — есть. Дальше будет труднее. Но я понял главное:
У меня есть знания. У них — отчаянная потребность в технологиях.
И времени мало. Очень мало.
Я вышел из мастерской и вдохнул морозный воздух.
Это не сон.
И не бред.
Это — шанс.