Даня вздрогнул и выронил упаковку самодельных свечей, когда со стороны озера раздался всплеск. В вечерней тишине он показался оглушительным.
— Утка, это всего лишь утка… — дрожащим шёпотом успокоил себя Даня.
Воображение упорно рисовало неведомых монстров, выныривающих из мёртвой глади озера и скользящих к нему.
Даня поднял свечи, отряхнул их неслушающимися пальцами и вновь уселся на отполированный временем чурбан, в боковину которого был воткнут нож. Костёр уютно потрескивал, но тепло словно не прилипало к озябшим плечам, будто огибая его по широкой дуге.
Когда шум в ушах улёгся, а холодный пот впитался в потёртую олимпийку, Даня продолжил приготовления, впрочем, нервно озираясь на каждый подозрительный звук. Местные не должны его побеспокоить. Он был уверен, что уехал достаточно далеко от ближайшей деревни. Ноги всё ещё болели от нагрузки — наверное, это самая далёкая поездка на велосипеде за всю его жизнь.
Наконец, когда последняя свеча заняла своё положенное место, Даня отошёл чуть в сторону, к озеру, чтобы полюбоваться на своё творение.
Или на свою чудовищную ошибку?
Вся земля была расчерчена жуткими рунами, которые больше напоминали искорёженные пальцы, тянувшиеся из центра. Они, казалось, старались захватить всё больше освещённого пространства, утянуть его во тьму, осквернить. Огонь шести свечей едва заметно колебался на ветру, но не гас, словно его уже поддерживала невиданная сила.
Дане почудилось, что в рунах, несмотря на свет от костра, клубится тьма. Он вновь почувствовал, что толстовка прилипла к спине от холодного пота, а в груди гулко пульсирует сердце, кажется, попадая в такт мерцанию свечей.
— Давай… давай, слабак, соберись, — прорычал Даня сквозь зубы, сжимая кулаки.
Закрыв глаза, он постоял так несколько секунд, чувствуя, что в голове не осталось ни единой мысли, кроме желания затушить огонь, затоптать руны и бежать, бежать, бежать…
Но тут же перед глазами вспыхнуло лицо Лены, искажённое скучающим презрением, будто она смотрела на дохлую муху, лицо Серёги, в глазах которого читались торжество и усмешка. Сердце на секунду замерло. В горле пересохло, и Даня сухо выдохнул, открывая глаза.
Пора было действовать.
Даня вновь вернулся к книге, самодельному трактату по магии в дерматиновом переплёте, что была разложена около костра. Ему на секунду померещилось, что нужные буквы загорелись тревожным, пульсирующим светом, не смотря на то, что они были напечатаны обычной печатной машинкой на дешёвой жёлтой бумаге.
— Кровь свою в дар приношу… — голос Дани дрогнул, но он тут же взял себя в руки. Слова заклятья вырывались хрипло, каждое — будто раскаленный гвоздь в горло. — Узри врага моего, Лихо Одноглазое!
Брось книгу! — закричал внутренний голос, но было уже слишком поздно. Чужая, грубая сила коснулась позвоночника, поползла мурашками… Тело его, не повинуясь разуму, схватило воткнутый в чурбан нож и надрезало ладонь. Несколько чёрных капель крови сорвалось в центр пентаграммы, и время замерло.
— Да пожрет его страх! Да падет сила его! Да придет к нему Лихо! Кровью своей скрепляю! Словом вяжу! Навеки!
Порыв ледяного ветра взметнул в небо кроваво-красный огонь свечей. Костёр жалобно заметался и потух. Страницы книги с металлическим скрежетом перелистывались сами по себе. Чёрные руны трещинами расползались в разные стороны, как огромные тараканы. Чистое небо затянули густые тучи, и свет луны померк, превращая тёмное озеро в огромную бездну.
Ветер утих, костёр вновь затлел, а после ярко вспыхнул, разгоняя тьму, словно отыгрываясь за своё бессилие перед тёмными чарами. Даня понял, что снова может двигаться. В кустах за деревьями мелькнул чей-то силуэт. Милиция? Или местные?
— Что… что же я наделал… что…
Даня бухнулся на колени, но на месте рунного круга осталась лишь проплешина, засыпанная серым пеплом.
— Нужно… нужно это спрятать… — Даня чувствовал, что пепел, который он пересыпал между пальцев, был ледяным.
Шрама на ладони не осталось, словно никто её никогда не резал, только морозный ожог под кожей. Даже следов ритуала не было — только пепел.
Даня старательно распинал золу, засыпал половину поляны, но, как назло, её словно становилось всё больше. Густой серый слой покрыл траву и листья вокруг. Даня чувствовал, что холодная крошка обсыпала его тело с ног до головы.
— В воду… скорее… смыть это…
Даня торопливо стащил с себя вещи, вытряхивая золу из карманов джинсов-варёнок, разделся догола и гуськом сбежал с пригорка к узкой полоске песка, ощущая, как ступни колет ледяная крошка, а в груди разливается свинцовая тяжесть.
Зеркало воды было словно выточено из единого куска обсидиана. Ни единой волны, ни покачивания травы Даня разглядеть не мог. Казалось, что на гладь можно наступить, и пойти по нему, как по льду, только ужасающе чёрному. Всполохи от костра медленно затухали за спиной, погружая берег во тьму.
Даня плотно зажмурился и, дрожа всем телом, вступил одной ногой в воду. Нагретая за день, вода и до ночи сохранила свою теплоту, но, стоило только серому пеплу коснуться её, она начинала покрываться узорами тёмного льда.
— Да что это за…
Даня быстрым шагом добрался до глубины примерно по пояс, оставляя за собой тонкую корку, а после быстро окунулся, смывая пепел.
Лёд сомкнулся над его головой.
Даня дёрнулся вверх, но лишь стукнулся спиной. Он отчаянно изогнулся, чувствуя, что лёд подступает со всех сторон. Удар, ещё удар кулаком — лёд не поддавался.
Лёгкие горели. Дно пропало.
Даня перевернулся на спину, а после изо всех сил лягнул преграду над головой. Хруст. Боль пронзила ногу. Ещё удар, двумя ногами, ещё… Сознание начало уплывать. Последний отчаянный удар — и лёд лопнул, словно её продавили сверху.
Даня вынырнул и плюхнулся на лёд, отчаянно пытаясь вспомнить, как правильно дышать. Звёздное небо потихоньку очищалось от мрачных чёрных облаков, и гладь озера принимала свой нормальный цвет. Подул лёгкий ветерок.
Через некоторое время Даня понял, что больше не лежит на поверхности, а плывёт на спине. Из ниоткуда появившийся посреди летнего вечера лёд исчез. Когда голова перестала кружиться, а тяжесть в груди сменилась облегчением, Даня перевернулся на живот и встал на дно обеими ногами. Воды под ним оказалось чуть выше пояса.
— Чертовщина какая… — голос осип, словно от долгого крика.
Всё тело ломило, тут и там были крошечные порезы от острых льдинок, напоминая, что это всё не дурной сон. Прокашлявшись, Даня, прихрамывая, зашагал в сторону берега. Костёр, что он так беспечно оставил, горел ярким маяком, выхватывая среди густых теней неведомые силуэты.
Даня с трудом поднялся назад к костру, попутно собирая грязные, посеревшие от пепла вещи. По спине бежали мурашки, руки и ноги ломило от боли, в груди ворочался тревожный комок.
У костра на чурбане сидел невысокий бородатый дедушка, сжимая в руках длинную узловатую палку. Борода его слегка отливала зеленью, а из-под густых бровей Даню сверлил недобрый взгляд светящихся угольками глаз. Книга медленно и печально догорала в костре, отчего на поляне стоял химический душок плавящейся обложки.
— А… а ты ещё кто такой? — голос Дани дрогнул от испуга, когда дед хмуро покачал головой.
— И тебе хворать, — голос деда напоминал скрип ломающихся сухих досок.
— Чего?
— Того! — дед поднялся, и по росту оказался Дане едва ли по пояс. — Тебе кто разрешил в моём лесу гадости творить, а, паршивец? Да ещё какие!
— Чего-о?.. — Дане показалось, что ноги его приросли к серой траве. — Что… что происходит?!
Нет, не показалось — стебли и корни медленно опутывали Данины ступни и лодыжки, приковывая его к земле.
— Дурачком-то не прикидывайся, а?! — дед грозно упёр руки в бока, а посох, подпрыгнув, встал рядом с ним. — Книгу поганую ты в лес притащил? Ты. Лихо кто разбудил? Ты!
— Дедушка… де… по-пожалуйста… — Даня рухнул на колени, и холодная серая трава принялась опутывать его с ног до головы. — Я… я не понимаю…
— Чтобы ноги твоей в моём лесу не было, мерзавец! — посох деда метнулся к Дане и звонко шлёпнул его пониже спины.
Всё тело прошибло болью. Даня взвыл, прикрывая спину от новых ударов палки, рванулся — затрещавшая трава больно резала его кожу, корни цеплялись, словно пытающиеся утянуть в могилу костлявые пальцы мертвеца. Путы порвались, и, отмахнувшись от нового удара, Даня припустил куда глаза глядят, припадая на пораненную ногу.
Плевать на папин велик, плевать на вещи, подальше, подальше от нечисти! Посох неотступно парил за ним, нанося удар за ударом. Ноги спотыкались о корни и проваливались в ямы, которые будто нарочно вырастали на пути, а ветки хлестали со всех сторон, словно пытаясь одновременно задержать его и прогнать.
Спустя десяток минут беспорядочного бега Даня вывалился на узкую просёлочную дорогу, со всего размаху бултыхнувшись в зловонную лужу. Удары прекратились. Даня, едва сдерживая рвущиеся из груди всхлипы, обернулся.
Посох застыл на самой границе леса, угрожающе покачиваясь на ветру. Ветки едва заметно шевелились, протягивая к нему свои узловатые пальцы. Кажется, магия деда за пределы леса вырваться не могла…
Или не хотела.
Даня выполз из лужи, чувствуя, что всё его тело покрыла липкая грязь. Следы от удара палкой горели, словно посыпанные углями. Даня закрыл глаза, подтянул израненные колени к груди и обнял их. Слёзы катились по щекам, и под веками защипало от грязи. Даня утёрся измазанными в крови ладонями, но стало ещё хуже.
Больше не в силах сдерживать рвущуюся из груди боль, Даня зарыдал. Лесное эхо равнодушно вернуло глухие стоны и крик. Сжатые кулаки обрушились в грязь, разбрызгивая лужу.
— За что… я ничего не сделал! Н-ничего не понимаю… Помогите! Кто-нибудь… я не понимаю! Я! Не! Понимаю! — Даня изо всех сил ударил ладонями по земле, чувствуя, что острые камни царапают их, а между пальцами выступает кровь. — Я… помогите… я…
Раздался негромкий хлопок.
— Жалкое зрелище, — услышал Даня чей-то голос за спиной и резко вскинулся.
— А… а вы… — перед ним стояла высокая женщина с мягкими чертами лица. Одета она была в джинсы и футболку, а в руках сжимала самый обычный фонарик на батарейках. — Вы не нечисть?
Женщина фыркнула.
— Смотря с какой стороны посмотреть, Дань, — голос у неё был мягкий, но при этом ровный и спокойный, какой бывает только у учителей или воспитателей. — Вставай давай, и идём за мной.
— Откуда… — Даня с трудом поднялся из грязи. — Как вы меня нашли?
— Я начала следить за тобой сразу после того, как ты совершил ритуал, — женщина поморщилась. — Я помогла тебе разбить лёд — если бы не я, ты утонул бы.
Кажется, психика его уже отказывалась реагировать на странности, просто отстранённо соглашаясь со всем, что происходит. Замерзающая летом вода? Да. Жуткий карлик с зелёной бородой, которому, судя по всему, подчиняется лес? Дайте два. Появившаяся из ниоткуда женщина? Почему нет?
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
Женщина не ответила. Она покачала головой и, развернувшись, двинулась по дороге куда-то влево. Дане не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней следом.
— Куда… куда мы идём? — подал голос он, чувствуя, что голос его дрожит от холода.
— Попробуем исправить то, что ты по глупости натворил, — не оборачиваясь, ответила женщина.
— А вам-то какое дело?
Женщина не ответила.
— А вы… может, хотя бы вы мне объясните, что именно я сделал?
— Не раньше, чем ты отмоешь с себя всю эту грязищу, — Дане почудилось, что в голосе женщины проскользнула усмешка. — Мне смотреть на тебя страшно, грязнуля, не то, что разговаривать.
— Ну извините, — нервно фыркнул Даня. — Не каждый день тебя выгоняют из леса летающей палкой сразу после того, как пытались утопить.
— Шутишь? — в голос женщины вернулись холодные нотки. — Это хорошо. Оптимизм тебе ещё понадобится. Радуйся ещё, что леший на Васькину территорию не лезет, а то он бы тебя всё ещё палкой колошматил.
Даня вздохнул и поёжился. Густой лес потихоньку сменяли заброшенные колхозные поля, поросшие кустами. Всё тело ломило, в лёгких судорожно хрипело, словно кислорода в воздухе почти не осталось. Ноги едва волочились, загребая пыль и грязь.
— И вообще, мало тебя дядюшка Низок по голой заднице посохом отдубасил, — добавила женщина спустя несколько минут молчания. — Не был бы ты так жалок — я бы тебя так выпорола, что ты потом месяц сидеть не смог.
Даня не ответил. В голове крутились невесёлые мысли о том, что он, кажется, сделал что-то очень плохое. Разбудил Лихо? Что за Лихо такое? Вопросов было куда больше, чем ответов, и это заставляло Даню нервничать ещё сильнее.
Вскоре показалась деревня. Даня не смог навскидку сказать, проезжал ли он через неё, но некоторые дома показались смутно знакомыми. Но вот только путь их лежал не в деревню. Женщина свернула на протоптанную дорожку чуть в стороне.
Скрытый яблоневым садом, в густой тени притаился дом. На секунду Дане почудилось, что два тускло светящихся изнутри глаза пристально смотрят на него, но, стоило ему протереть глаза, это наваждение спало. Ворота были призывно распахнуты, а возле них росла древняя, могучая сосна, закрывающая небо.
Озноб пробежал по коже.
— Стой тут, сейчас я принесу тебе воды и полотенце, — скрытые в ветвях фонари зажигались неярким жёлтым светом, когда женщина проходила мимо них.
— Что за чушь… — пробормотал Даня едва слышно, безуспешно пытаясь вспомнить, как креститься.
Вечерний холод медленно проникал в нутро. Он уселся под большую сосну, прислонившись спиной к коре и обхватил себя трясущимися руками. Женщина вернулась через несколько минут, сжимая в руках деревянную кадушку, над которой поднимался пар.
— Вы — ведьма? — спросил Даня.
— Да, — кивнула женщина. — Правда, в основном по выходным, или в перерывах между проверкой тетрадей и написанием отчётов для отдела образования.
Наверное, неделю назад Даня бы рассмеялся в ответ на такие заявления, но после сегодняшнего смеяться уже не хотелось. Ничего не хотелось. Может быть, разве что уткнуться ничком в придорожную пыль и проспать часиков двадцать, пока в висках не перестанет стучать набатом сердце, а избитое, измученное тело не прекратить болеть.
— Клёво… — только и сказал Даня. — А… а вас как зовут?
— Вспомнил, надо же, — хмыкнула женщина. — Меня зовут Маргарита Александровна. А теперь, мойся, и скорее в дом. Васька принесёт тебе штаны и рубашку. Кадку подальше от сосны выплесни.
Маргарита Александровна поставила тазик к корням и вновь оставила Даню одного. Он медленно, с трудом вымыл волосы пахнущей травами водой, оттёр грязь грубой мочалкой и куском твёрдого мыла, едва сдерживая шипение от боли в ушибленных и поцарапанных местах, а после вытерся вафельным полотенцем, которое обнаружилось на заборе, хотя Даня был готов поклясться, что раньше его там не было. Воду он, как и велела Маргарита Александровна, выплеснул подальше, сходив едва ли не к самой дороге.
Когда Даня вернулся, под сосной сидела кошка, чёрный с белыми пятнами. Рядом с ней лежал свёрток с одеждой.
— Одевайся давай, хозяйка же ждёт, — с мурлыкающими нотками сказала она, презрительно смерив Даню с головы до ног. — Копуша.
Даня так и опешил. Не смотря на всё то, что с ним сегодня случилось, говорящая кошка таки выбил его из колеи. В мозгу словно радио с помехами включили, кончики пальцев похолодели, будто Даня вновь коснулся ледяного пепла.
— Чего вылупился-то, Пушкина не читал что ли? — с усмешкой спросила кошка, а после грациозно прыгнула на забор. — И днём, и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом?.. Ни о чём не говорит?
Даня сглотнул, пытаясь выдавить из себя хотя бы что-то.
— Булгакова тоже не читал, что ли, неуч? — она отвернулась и фыркнула. — То-то тебя угораздило Лихо разбудить.
— А… да, читал, — вышел, наконец-то из ступора Даня. — Эм-м-м… приятно… приятно познакомиться.
— Да не стой ты столбом, хозяйка же ждёт! — кошка нервно дёрнула хвостом из стороны в сторону.
Даня, споткнувшись обо что-то, быстрым шагом двинулся к дому.
— Да портки-то с рубахой надень, дурень! Ой, мамочки, за что мне такое наказание, а?.. — кошка отвернулась от спешно надевающего штаны Дани.
Даня прошёл по узкой, мощёной камнем дорожке к входной двери. Невидимые фонари подсвечивали им путь, как и хозяйке. Дверь сама распахнулась перед кошкой, и та исчезла внутри дома. Даня. поправив лёгкую рубашку из грубой ткани, зашёл следом и обомлел.
На секунду он подумал, что перенёсся в иной другой мир. В сущности, наверное, так оно и было — внутри дом то ли казался заметно больше, чем снаружи, то ли таковым и являлся. Тут и там стояли деревянные шкафы с книгами, часть из которых подозрительно напоминала ту, которую сжёг леший, а ещё часть была обычными потрёпанными учебниками.
За деревянным столом у окна сидела Маргарита Александровна с большой чашкой в руках. Перед ней лежал жуткого вида фолиант, страницы которого перелистывались сами собой, а рядом с ним приютилась стопка самых обычных школьных тетрадей. Кошка заняла свободное кресло напротив хозяйки и принялась вылизываться, хитро поглядывая на Даню.
— Я едва не уснула, копуша, — сказала ведьма, отставляя кружку в сторону, к вазе из грампластинки с яблоками.
— Простите… — проговорил Даня. — Теперь вы мне объясните, что происходит?
— Да, — кивнула Маргарита Александровна. — Но сначала ты мне в подробностях расскажи, что произошло. Мне нужно понять причины, по которым ты решился на столь чёрное деяние.
Даня сглотнул, к горлу подступил ком. А правда, если так посмотреть, то что привело его сюда? Глупость? Самонадеянность? Или неверие?
— Мой лучший друг… — прошептал он и опустил взгляд. — Бывший лучший друг увёл у меня девушку, с которой мы встречались пять лет. Кроме того, он подставил меня на работе, меня чуть из партии не выгнали… — Даня поднял голову, и Маргарита Александровна кивнула. — Он подставил меня на крупную сумму по ревизии, я его прикрыл, а он меня сдал и на повышение пошёл.
— И ты за это решил его убить, да? — в голосе Маргариты Александровны звучал неприкрытый сарказм. — А что, это так по-взрослому.
— Да не собирался я его убивать! — горячо воскликнул Даня, чувствуя, что к лицу приливает краска, а в горле першит. — Я думал, что несчастье на него наведу, порчу там, чтобы у него живот болел, волосы выпали, а не… не… — он замолчал, чувствуя покалывания в горле и резь в глазах. — А не смерть.
— И поэтому решил обратиться к Лиху? — хмыкнула Маргарита Александровна.
— Мне эту книжку одолжила одна знакомая, которая занимается всей этой магической чушью, — сказал Даня. Но поймав недовольный взгляд хозяйки, исправился: — Ну, эзотерикой, магией и прочей кашпировщиной. Я даже не думал, что это сработает!
— Поэтому поехал так далеко от города с ночёвкой, да? — ведьма шумно отпила из кружки. — Если ты считал всё это чушью, то мог бы провести обряд в своей квартире. У тебя бы вряд ли что-то вышло, максимум — тебя бы домовой ночью за волосы оттаскал, или за нос укусил.
— И правильно бы сделал, — вставила кошка недовольно.
— Подруга сказала мне, что тут, у озера, место силы, — Дане показалось, что ворот рубашки начал его душить. — И вообще, та книга выглядела так натурально, что я подумал — а, может, и правда получится?
— Ясно, дурак, — с нотками обречённости мурлыкнула кошка.
— Васька, — Маргарита Александровна строго покосилась на неё. — Следи за языком, а не то устрою тебе внеплановую мойку. Когда там я тебя последний раз купала?
— Не-е-ет, только не мыться! — протяжно мяукнула Васька, вскакивая с места. — И вообще, в чём я не права?
— Да права, права, — вздохнула ведьма. — Только делу это не поможет. Ты, Даня, Лихо вызвал, ты его и победить должен.
— И как же?.. — Дане почудилось, что тени за его спиной сгущаются, но он не посмел обернуться.
— Лихо — не просто существо, Даня. Оно — тень, — Маргарита Александровна провела пальцем по странице, где извивался чернильный узор, похожий на корни. — Тень от твоего гнева, твоей боли. Она приросла к твоему другу и твоей девушке.
Даня поёжился.
— Видишь эту точку? — Маргарита Александровна ткнула пальцем в центр листка. — Это капля твоей крови. Она связала тебя с Лихо. Оно питается их страхом, твоей страхом, их болью, твоей болью. Пока эта связь есть, тень будет расти.
— Я не понимаю…
— Чтобы тень ушла, — ведьма посмотрела Дане в глаза, — нужно высушить ее источник. Ты должен их искренне простить.
— И замести следы! — добавила Васька. — Принять на себя часть их удовольствий.
— Простить?! Их?! После всего того, что они сделали?! — взвился Даня.
— Не ори, и так голова болит, — поморщилась ведьма. — Да, ты должен их простить. Искренне. Ну, или просто ничего не делать, взять грех на душу, но тогда и твой товарищ, и твоя подруга умрут. В лучшем случае. Или будут мучиться от Лиха до конца своих дней.
— Вы правда думаете, что я смогу простить их? Вот так просто?
— А вот что будет, если ты их не простишь, — Маргарита Александровна щёлкнула пальцами, и экран телевизора, который Даня не заметил сразу, загорелся потусторонним светом.
Изображение моргнуло, поплыло, и вновь стало резким и цветным: Даня увидел свою бывшую девушку, Лену, исхудавшую, с посеревшей кожей. Она была прикована к кровати. Глаза её были закрыты, впалая грудь тяжело вздымалась.
Фокус несуществующей камеры сместился. На второй кровати лежал Серёга, и его серую кожу покрывали жуткие пятна, напоминающие цветом тухлое мясо. До Даниных ноздрей донёсся запах разложения, словно оба тела были с ним в одной комнате. Тихие, полные боли стоны окружили его со всех сторон.
— Что… что это? — пересохшими губами шепнул Даня. В груди что-то оборвалось и ухнуло, руки затряслись.
— Какая-то неизлечимая лихорадка, — ехидно мурлыкнула Васька. — Они жутко мучаются, потому что один глупый мальчишка прочитал странные слова из жуткой книжки.
— Это же не всерьёз, да? — голос Дани дрогнул. Живот скрутило от почти ощущаемой боли — той же, которую будут разделять его бывшие друзья.
— Пока — нет, — вздохнула ведьма. — Но, если ты хотя бы не попытаешься исправить совершённое — это может стать реальностью. Лихо должно уснуть снова — иначе всему городу может грозить опасность, а не только твоим друзьям или тебе. Ты думаешь, что вошедшая в силу нечисть на них остановится?
— Я… — Даня сглотнул. — Я должен простить Лену и Серёгу, чтобы остановить Лихо?
— Да.
— А если я не хочу?
— Что? — нахмурилась ведьма.
— А если я не хочу их прощать? — спросил Даня, набравшись мужества. — Почему я должен их прощать? Почему? Только потому, что всем якобы грозит опасность?
Маргарита Александровна покачала головой.
— Ты ведёшь себя, как капризная пятилетняя девчонка, — поджав губы, сказала она. — Неужели ты хочешь, чтобы дорогие тебе люди погибли? Мои предки столетиями хранили хрупкий баланс, бабушка скрывала всю чертовщину от госбезопасности чтобы ты просто пришёл и всё сломал?
— Дорогие люди? — фыркнул Даня. — Они сами предали меня, подставили, понимаете? Они же…
— Молчать, — в голосе ведьмы скользнула сталь. — Тебе не кажется, что смерть за измену — как-то крутовато? А на остальных тебе плевать?
Даня шумно выдохнул, чувствуя, что от страха перед ведьмой у него трясутся поджилки. В груди защемило и закололо, словно он снова оказался под водой.
— Ну и? — Даня понимал, кажется, к чему клонит ведьма, но отказывался даже думать об этом.
— Ты должен принять часть их неприятностей на себя, — сказала Маргарита Александровна. — Разделишь с ними Лихо — и они не погибнут. Ты примешь на себя часть их страданий — боль, злобу, неудачи. Это ослабит хватку Лиха, и даст нам шанс прогнать его… и из твоей души тоже.
Дане показалось, что по загривку его бегают мурашки размером с хорошего муравья.
— А ты как думал? — фыркнула в усы Васька. — Нужно нести ответственность за свои поступки.
— Я никому ничего не должен, — сказал Даня, закрывая глаза. Под веками плясали цветные круги, а в голове упорно крутились искажённые мукой лица Серёги и Лены. — Но я попробую. Не хочу становиться убийцей. Что нужно делать?
— Я погружу тебя в транс, в твои внутренние чертоги разума, если это можно так назвать, и Лихо придёт за тобой, — голос ведьмы звучал устало. — Помни — только искреннее раскаяние и прощение помогут тебе победить. Если поддашься злу — тебе несдобровать. Лихо тебе на шею пересядет и всю твою жизнь выпьет, да и друзей твоих не пощадит, скорее всего.
— Лихо придёт за мной? — кровь стучала у Дани в висках, а ноги с трудом удерживали его. — И как оно выглядит?
— Каждый видит Лихо по-своему, — ответила Маргарита Александровна. — Я видела его однажды. Оно явилось ко мне в образе обезображенной, разлагающейся старухи — оно приняло образ моей бабушки, которая меня всему и научила. Разумеется, образ посмертный.
У Дани было весьма живое воображение. Он сглотнул и против воли поморщился.
— Я готов, — голос Дани дрогнул, но он сцепил трясущиеся пальцы в замок и резко выдохнул, собираясь с силами. — Вы же не оставили мне выбора, верно?
Ведьма щёлкнула пальцами. Васька встала, недовольно зыркнула на Даню и, подпрыгнув, перекувырнулась через себя и исчезла в воздухе с негромким хлопком. До него донёсся запах серы. Прежде чем Даня успел задать хоть один вопрос, кошка уже снова появилась на своём месте, но в зубах он сжимала небольшую запечатанную колбу с зеленоватой жидкостью. Даня мог поклясться, но у него в школе использовались точно такие же на уроках химии. Повинуясь взмаху руки Маргариты Александровны, колба плавно перелетела в подставленную ладонь Дани.
— Не больше двух глотков, — сказала ведьма в ответ на недоумённый Данин взгляд. — А то потом такое похмелье будет, что неделю будешь под мухой ходить.
Даня откупорил колбу и принюхался. Запах был тёплый и успокаивающий.
— Надо бы тебе что-нибудь для поноса подсыпать за твои прегрешения, — усмехнулась ведьма. — Чтоб ты потом ближайшую неделю раскаивался на фаянсовом троне. Но не в этот раз.
— Ну… с богом? — Даня неуверенно поглядел на неё, чувствуя, что в нём всё замерло, замёрзло, словно он остался под ледяной водой.
— Боги тебе не помогут. Пей давай.
Плотно зажмурившись, Даня сделал два глотка. Веки его потяжелели, в голове тенями взметнулся туман, а горло защипало от пряного и сладковатого вкуса. С трудом он закрыл колбу и, не открывая глаз, повалился назад… но на пол не упал. Мягкий, нежный поток подхватил его и потянул куда-то вниз. Тёмный туман плавно сменился на густые облака, которые рассеялись, стоило только Дане ощутить под ногами поверхность.
От неожиданности Даня упал, и уткнулся руками в прохладную, чуть влажную от росы траву. Боли не осталось, только лёгкая усталость, как после плотного обеда. Он огляделся и понял, что находится на берегу озера, в том самом месте, где проводил страшный обряд. Следов его, впрочем, тут не было, как и Даниных вещей. В прогретом воздухе витал едва заметный запах зелья, а волны шумели в такт гулко стучавшему сердцу.
На чурке кто-то сидел. Силуэт был размыт, словно взгляд отказывался на нём фокусироваться.
— Кто ты? — голос Дани прозвучал гулко, словно из-под толщи воды. Силуэт вздрогнул и обернулся, обретая чёткость и знакомые черты.
— За что ты так со мной? — Лена безучастно поглядела на Даню. Её волосы были едва заметно тронуты ветром, а в глазах застыла печаль. Пальцы её теребили подаренный Даней самодельный браслет из медной проволоки.
— Ты… ты… — Даня плотно зажмурился. В голове галопом метались сотни мыслей, все наставления ведьмы напрочь забылись. Под веками вновь вспыхнула сцена того, как Лена, его любимая Леночка целовала Серёгу, словно специально издеваясь над Даней. — Ты… Ты предала меня!
Лицо девушки ожесточилось. Она поджала губы и посмотрела Дане в глаза.
— Ты сам виноват, — голос её не дрогнул. — Если бы ты уделял мне больше внимания — этого бы не случилось. Если бы ты не торчал целыми днями на работе, а после неё проводил время со мной, а не с друзьями в гараже…
— Как можно тебя простить, если ты… — Даня всхлипнул и зло утёр выступившие слёзы. — Вы за моей спиной… Вы… Ненавижу!
Силуэт Лены распался на клубы тёмного дыма. Дане в нём на секунду померещилось суровое лицо Маргариты Александровны.
— Да о каком прощении вы вообще говорили, а? — Даня пнул чурку, на которой сидела Лена, и та шумно скатилась по склону вниз, в воду. Лес недобро зашумел, когда вода, глухо булькнув, поглотила чурбан, словно он был не деревянный, а металлический.
— Да всё я правильно сделал! — выкрикнул Даня в стремительно заволакивающееся грозовыми тучами небо. — И ни о чём я не жалею, ясно вам? Я сделал это потому, что я так захотел! Почему они могут сделать мне больно, а я им — нет? Это несправедливо!
— Потому что ты — тряпка, — услышал Даня за спиной голос Серёги. Обернувшись, он увидел, что Серёга — как живой — стоит около дуба, скрестив руки на груди. — Ты слабак и ничтожество. Вместо того, чтобы съездить мне разок по зубам, ты разнылся, сопли, блин, размазал, проклятье на меня решил навести.
Голос Серёги стал гулким, лицо начало расплываться, искажаться. В его чертах проступили знакомые Дане черты — его собственный страх, его злоба, его ненависть к самому себе.
— Ты не мужик, Данечка. И проблемы решаешь так же, по-бабски. Смотри, какую хрень ты натворил, — Серёга густо сплюнул и поморщился. — Вот только честно скажи, Данечка, тебе не стыдно за себя, не?
Даня замер. Его тело словно обратилось в истукан, ладони сжимались в кулаки и разжимались против его воли. Чёрные, страшные тучи скрыли солнце, и тут же потемнело так, как будто бы наступил поздний осенний вечер. Густые тени поползли по поляне.
— Это несправедливо! — передразнил Серёга тонким голоском и вновь сплюнул. — Вообще, Данечка, а почему ты всегда думаешь, что проблема не в тебе? Это же так удобно — обвинять всех в своих ошибках. Один единственный раз ты столкнулся с реальностью — и сразу же разнылся. Ничтожество. Понятное дело, почему об тебя все вытирают ноги, а Ленка тебя бросила.
— Ты… ты не прав, — Данин голос дрогнул, от слёз жгло глаза, но в груди поднималась задавленная, задушенная злость.
— Да ну? — хмыкнул Серёга, но вместо зубов под его губами скрывался ряд белоснежных клыков.
— Ты и есть — Лихо? — Даня сжал кулаки и поднял взгляд.
— Нет, Даня, — сказал Серёга. — Я — это ты. Я отражение тебя.
— Это ложь… — Даня шагнул в сторону Серёги, силуэт которого расплывался. — Это ложь!
Замахнувшись, Даня ударил бывшего друга в челюсть, но кулак препятствия не встретил, а прошёл сквозь чёрную дымку. Даня потерял равновесие и шлёпнулся в траву, чувствуя, как раны и ушибы по всему телу начинают снова ныть.
— Неплохо для такой тряпки, как ты, — Даня резко вскинулся и увидел, что Серёга стоит ближе к берегу, всё так же скрестив руки на груди.
— Замолчи! — рявкнул Даня, не узнавая своего голоса и вновь кинулся в атаку. Серёгин силуэт вновь подёрнулся дымкой и исчез. — Трус! Покажись!
— Спокойно, Даня, — услышал он чей-то тихий, приятный голос за спиной.
Обернувшись, Даня увидел невысокую худенькую девушку в пионерской форме с ярко-лиловыми распущенными волосами. Длинная чёлка была зачёсана так, что скрывала один глаз, а второй — ярко-зелёный, словно светящийся изнутри — пристально глядел на него. Она была весьма красива, и отдалённо напоминала то ли Ленку, то ли маму, то ли Маргариту Александровну, а то и всех сразу.
— А ты ещё кто? — Данин голос чуть хрипел после крика, но он смог с ним совладать.
— Лиха, — девушка оправила юбку и улыбнулась. — Я пришла, чтобы тебе помочь.
— Помочь? — удивлённо спросил Даня. — Но как? Мне нужно найти Серёгу, чтобы…
— Чтобы что? — Лиха склонила голову на бок, словно любопытная кошка.
— Чтобы… чтобы… — Даня вновь почувствовал, что на него накатывает отчаяние. — Чтобы отомстить…
— Они сделали тебе очень больно, я знаю, — сказала Лиха. — Я помогу тебе. Это так несправедливо — когда они причиняют тебе боль, а ты вынужден терпеть. И Лена с Серёжей, и грубый леший с его палкой, и эта дурацкая ведьма — да как они смеют?!
Даня закрыл глаза, чувствуя жжение под веками. Плакать перед девушкой было неприятно и некрасиво, но солёные слёзы всё равно катились по его щекам.
— Прощение? — между тем продолжила Лиха. — Да что они вообще знают о прощении? А они простили тебя, когда ты оступился? Нет, леший, мерзкий старикашка, тебя палкой отлупил за то, что ты посмел страдать, а чёртова ведьма зельем опоила и заставила тебя терпеть унижение!
Голос Лихи словно звучал со всех сторон, крепчая с каждой нотой.
— Да над тобой даже кошка издевалась! Кому вообще нужно это прощение? Если ты спустишь это им с рук, они и снова будут вытирать об тебя ноги!
Даня открыл глаза. Поляна и озеро исчезли. Он висел в пустоте, а Лиха была совсем рядом, за его спиной, у самого уха. Даня чувствовал её холодное дыхание на своей шее. Но тут же обсидиановая пустота вспыхнула яркими красками. Даня увидел себя со стороны — уставшего, избитого, исцарапанного и грязного — убегающего от жутко тянущих к нему свои лапы деревьев, уворачивающегося от летящего посоха…
А после эти картины сменились сценами из детства. Вот Серёга танцует в обнимку с Леной на школьной дискотеке, а он теребит полу модного пиджака, купленного на деньги от заложенных отцовских часов.
Вспышка — и вот они с Даней в старших классах, смеются над какой-то Серёгиной шуткой.
Вспышка — вот они втроём курят за гаражами, и Ленка, прищурившись, стреляет глазками не Дане, а Серёге…
Вот они плавают в этом самом озере — Лена отлично плавала, и Даня всегда любил следить за тем, как слаженно и красиво работают её упругие мышцы, как она загребает воду руками и улыбается, глядя на Даню и Серёгу… как оказалось, не ему.
— Они всегда тебя обманывали, — Лиха почти коснулась губами Даниного уха. — У тебя не было ни шанса. Ты был лишь удобным, только и всего. Она использовала тебя, использовала все эти годы.
Глубоко вздохнув, Даня плотно зажмурился.
— Ты права, — сказал он тихо, разворачиваясь к Лихе. — Они это заслужили. Сколько я ещё должен страдать из-за них?
— Ну конечно же я права, глупенький, — она поправила волосы и усмехнулась.
— Что я должен сделать? — голос его прозвучал глухо, но на удивление ровно. Он вновь открыл глаза.
Лиха улыбалась, но от её улыбки по коже пробежался холодок. Под распущенной чёлкой клубилась тень, словно свет отказывался проникать между лиловых прядей.
— Ты уже сделал всё, что было нужно, — Лиха шагнула к Дане и протянула тоненькую ладонь к его лицу. — Ты молодец. Просто доверься мне. Ты принёс мне свою боль, и я заберу её до конца.
Её пальцы коснулись Даниного лица. Они были обжигающе ледяными, как пепел, но вот только теперь этот холод приносил Дане не боль, а облегчение. Всё тело стало ватным и лёгким, в голове витали приятные плохие мысли, а руки сами притянули Лиху к себе. Её холодные губы коснулись его губ. Девушка чуть отстранилась после поцелуя, улыбнулась и откинула волосы со второго глаза.
Сердце Дани замерло, в горле застрял крик. Глазница была пуста, в ней, словно в глубоком колодце, плескалась тьма.
— Поздно, — Лиха оскалилась, обнажая клыки. — Ты уже мой.
Даня хотел отстраниться, сбежать, но тьма затянула его, скрутила, вывернула наизнанку и выплюнула на что-то мягкое и тёплое. Веки с трудом открылись, и в глаза хлынул яркий свет. В горле запершило. Всё тело сковала свинцовая тяжесть.
Тяжёлый воздух с привкусом лекарств и жужжащие лампы говорили Дане о том, что он вернулся в реальность.
— Данечка, ты как? — он повернул голову и увидел встревоженную мать, что склонилась над ним. На лице её читался глубокий недосып.
— Я… — Даня закашлялся. — Что… где я?
— Ты в больнице, — ответила мама. — Тебя местная учительница нашла три дня назад у озера, избитого, чуть живого…
— У озера?
— Ты ничего не помнишь? — голос мамы дрогнул. — Совсем?
Даня покачал головой и отвернулся к окну. Средь покачивающихся ветвей на долю секунды мелькнул лиловый отсвет.
— А как там… — Даня сглотнул и прикрыл глаза. — Как там Серёга и Лена? Не спрашивали про меня?
Мама рвано выдохнула.
— Лена… — голос её дрогнул. — Лена в бассейне захлебнулась насмерть. То ли ногу свело, то ли ещё что… Куда только инструкторы смотрели! А Серёжа…
— А с ним что?
— Он на себя руки наложил, когда узнал про это, — голос матери набатом стучал в висках. — Говорят, когда его нашли, у него на лице такой страх застыл и ужас…
Даня промолчал. В груди ничего не шевельнулось. Ему было абсолютно всё равно. Единственное, что Даня испытал от слов матери — это мрачное, злое удовлетворение. Кажется, всё хорошее, всё то, что связывало его с друзьями выжгло ледяным поцелуем. В памяти мелькнула Ленина улыбка, отблеск её волос, лёгкий кофейный аромат её духов… Ничего. Только холодный осадок где-то в глубине души, словно от того пепла, что остался на берегу.
— В городе свет отключать начали, — продолжила мать. — На подстанции видать что-то случилось. Автобус школьный перевернулся на ровном месте, в детском саду массовое отравление… Что за напасть-то…
— Лихо, — сказал Даня.
— Что? — спросила мама.
— Не напасть, а Лихо, — ответил Даня. — Не буди Лихо, пока тихо.
— А, да, есть такая поговорка, — мама вздохнула. — Я подумала, что ты про Лиху говоришь.
Сердце пропустило удар. В палате стало холодно, словно открыли все окна. Даня распахнул глаза и уставился на мать, как будто он её впервые увидел.
— Что… что ты сказала?
— Какая-то пионерка странная в коридоре сидит, Лихой представилась, — пожала плечами мама. — Говорит, что тебя знает, и что ты будешь рад её видеть, а так же что-то упоминала про какой-то долг… Странная она какая-то, волосы лиловые, чёлку на глаза распустила, будто скрывает что-то… Ждёт тебя уже не первый день. Мне её позвать?