Глава 1. Чердынь‑град, 1072 год

Рассвет над Чердынью вставал тяжело, как старый воин, поднимающийся после бессонной ночи. Туман стелился по земляным валам, цеплялся за частокол, превращая деревянные колья в призрачные копья. Город просыпался не спеша: сперва заскрипели колодезные журавли, затем донёсся лязг кузнечного молота, а уж следом — глухой звон маленького колокола из‑за ограды христианской кельи.

Избор стоял на краю городища, где обрывалась тропа и начинался спуск к реке. Ему было шестнадцать, но взгляд его, тёмный и пристальный, казался старше самих дубов, что росли здесь ещё до основания Чердыни. Он вдыхал сырой воздух, смешанный с запахом смолы и печного дыма, и ждал.

Опять.

Камень под его босыми ногами дрогнул — не ощутимо для других, но Избор чувствовал это, как биение собственного сердца. Он опустился на колени, провёл пальцами по мшистым трещинам. В глубине, за слоями земли и времени, что‑то шевелилось.

— Ты опять здесь, — раздался голос за спиной.

Избор не обернулся. Он знал, кто это.

— Кырныш, ты слышишь это?

Шаман подошёл бесшумно, как тень. Его плащ из выцветших лосиных шкур был расшит медными бляшками, звеневшими при каждом шаге. В руках он держал берёзовый посох с вырезанной личиной — глаза из тёмного камня смотрели будто сквозь Избора.

— Слышу, — Кырныш опустился рядом, прижав ладонь к земле. — Это не река шумит. Это время.

— Оно зовёт меня.

— Или испытывает.

Они замолчали. Где‑то вдали закричала птица — резко, будто порвалась струна. Туман над рекой зашевелился, вытягиваясь в длинную полосу, похожую на след от ножа.

— Смотри, — шёпотом сказал Избор.

Между стволами елей, там, где берег уходил в воду, воздух расползался. Не то блик, не то дымка — но она двигалась против ветра, вытягивалась, становилась толще. В её центре возникло пятно, тёмное, как прорубь зимой.

— Портал, — выдохнул Избор.

— Дверь, — поправил Кырныш. — Но не для всех.

Чердынь: город на стыке миров

Чердынь‑град стоял на холме, как корабль, брошенный на мель временем. Его стены — двойной ряд дубовых брёвен, вкопанных в землю, — были старыми, но крепкими. Между ними, в узких щелях, росли мох и дикий чеснок. Ворота украшали резные личины: один — с оскалом медведя, другой — с закрытыми глазами, будто спящий бог.

Внутри — улочки, вымощенные брёвнами, дома с крутыми крышами, где под стрехами висели пучки сушёных трав. В центре — площадь с капищем: деревянный идол с семью лицами, каждое обращено к своей стороне света. У ног идола дымились остатки ночного жертвоприношения — кости оленя, обложенные можжевельником.

А в дальнем конце города, за оградой из тонких берёзовых жердей, — христианская келья. Её крест, сколоченный из двух веток и обвязанный лыком, казался хрупким, как детская игрушка. Но именно оттуда, из‑за двери, доносилось тихое пение — слова на чужом языке, ровные, как капли дождя.

Встреча с волхвом Велемиром

Избор и Кырныш спустились в город, когда первые торговцы начали раскладывать товары на площади. Воздух наполнился запахом горячего хлеба, рыбной ухи и дёгтя.

У невысокой избы с резным причельем стоял волхв Велемир — седобородый старец в рубахе из неотбелённого льна, подпоясанной плетёным поясом с узелками‑оберегами. В руках он держал берестяной ковш, из которого поливал молодые рябины у порога. Увидев приближающихся, он медленно опустил ковш.

— Здравствуй, сын, — сказал он Избору, но взгляд его задержался на шамане.
— Велемир, — поклонился Избор. — Ты слышал?
— Что именно? — Волхв провёл ладонью над листьями рябины, словно считывая их шепот.
— Шум. В земле.

Велемир выпрямился. Его глаза, светлые и пронзительные, будто видели не только Избора, но и то, что таилось за его спиной.

— Я слышал пение. Но не земли.
— А что?
— Голос реки. Она тревожится.

Кырныш усмехнулся, и медные бляшки на его плаще звякнули, как далёкие колокольчики.

— Ты слышишь только то, что хочешь слышать, волхв.

Велемир не вспылил. Он лишь коснулся одного из узелков на поясе.

— А ты слышишь слишком много. И это тебя погубит.

Избор шагнул вперёд.

— Там, у реки… что‑то открывается. Я видел.

Волхв долго молчал. Затем снял с шеи оберег из медвежьего когтя на конопляном шнуре.

— Возьми. Если увидишь это снова, прикоснись к нему. И скажи: «Велес, отведи».
— Зачем?
— Потому что не всё, что открывается, должно быть пройдено.

У реки: первое прикосновение к порталу

Солнце уже поднялось высоко, когда Избор вернулся к берегу. Туман рассеялся, обнажив тёмную воду, гладкую, как полированный сланец.

Портал был на месте.

Он не сиял, не переливался — он существовал как дыра в мире. Края его дрожали, словно край разорванной ткани. Внутри — не тьма, а что‑то иное: движение, шёпот, отблески, похожие на рыбью чешую.

Избор достал крестик, подаренный Лаврентием. Дерево было тёплым, почти живым.

— Господи, сохрани, — прошептал он.

И шагнул вперёд.

Холод ударил в грудь, как ледяной клинок. Воздух стал густым, как смола. Избор почувствовал, что его тянет вниз, но не в воду — а сквозь неё. Перед глазами вспыхнули образы:

— Избор!

Голос Кырныша донёсся издалека, будто сквозь толщу воды. Шаман схватил его за плечо, рванул назад.

Избор упал на берег, задыхаясь. Крестик выпал из ладони и покатился к воде.

— Ты видел? — спросил Кырныш, его голос дрожал от возбуждения. — Ты видел иной мир?

Избор поднял голову. Портал ещё пульсировал, но уже слабел, растворялся в воздухе.

— Я видел… себя.

Кырныш присел рядом, его глаза горели.

— Значит, ты избран.

— Или проклят.

Шаман рассмеялся, и смех его эхом отразился от воды.

— Одно без другого не бывает.

Вечер: сны и предзнаменования

Ночью Избору снилось, что он стоит на вершине горы Полюд. Ветер рвал его одежду, а внизу, в долине, горели тысячи огней — не костры, а звёзды, упавшие на землю.

— Ключ — в крови, но не в жертве, — прозвучал голос, не принадлежащий ни Кырнышу, ни Лаврентию.

Избор опустил взгляд. В его ладони лежал камень — чёрный, с прожилками, похожими на вены. На поверхности была вырезана руна, которую он не мог прочесть.

Когда он проснулся, на подушке лежал точно такой же камень.

А за окном, над Чердынью, снова поднимался туман.