— Из любой ситуации есть как минимум три выхода, — философски изрёк домовой, аккурат после тяжелого трудового дня.
Моего трудового дня.
Пятеро маленьких да удаленьких бездельников продолжали изображать бурную, но совершенно бесполезную деятельность. Охотно чесали языками и время от времени лениво перемещались по комнате. Главное — под ногами не путались.
— Вперёд-назад? — сказав так, Лизун заинтригованно вытащил большой слюнявый язык и выжидательно уставился на домового. Его шарообразное склизкое тельце задрожало, как желейная башенка под действием ветерка.
— Выход и вход, — поумничала кикимора, с хитрецой посматривая в мою сторону.
Я с улыбкой протирала столы и пока не вмешивалась в их «миленькое» общение, которое обычно могло перерасти в самое настоящее поле для сражения. А мне за ними потом ещё убирать: лужи на полу вытирать, рушники штопать и мебель чинить.
— А третий тогда какой? — уточнил у него банник, лениво переворачиваясь с боку на бок. Заняв выгодную позицию у мусорного ведра возле печки, он был сейчас, можно сказать, во всеоружии, если вдруг начнётся очередная свара.
Покраснев от важности, домовой раскрыл было рот, чтобы сказануть наверняка очередную пошлую шуточку, но я его перебила.
— А третий придётся искать. И прямо сейчас! — Грозно приподняла брови и подбоченилась. — Ну-ка, живо по местам и спать, а то заставлю убираться до поздней ночи.
— Ой-ой, — хихикнула кикимора — домашний дух, маленькая, вредная и лишь временами полезная. Подхватив в руки валяющийся на полу кусок засохшего ломтя хлеба, она стала испытывать моё терпение. — Помочь — это мы завсегда…
Демонстративно раскрошив кусок на несколько небольших метательных снарядов, она первым делом кинула хлебом в банника со словами:
— Ты чего это у ведра расположился, замышляешь пакость, да?
— Эй! — возмутился тот.
К счастью, кикимора промахнулась. Но это пока… Ведь следом за первым был готов отправиться новый кусок хлеба, к тому же осыпаясь крошками на пути к цели.
— Ну-ка цыц! — прикрикнула на них я и тотчас подняла вверх светящийся магией палец. Хотела приструнить эту мелочь пузатую одну и другого, пока не влезли остальные, как вдруг громкий стук в дверь заставил всю нашу «дружную» компанию вздрогнуть. Бухнули раза три с такой силой — аж дверь затряслась. Бабушкин трактир, как будто бы вместе с нами, за компанию.
Первым очухался домовой. Юркнув кабанчиком к окну, он взлетел вверх, к узенькому бревенчатому подоконнику, буквально по воздуху, и выглянул в темень кромешную.
— И кого это принесла нелёгкая? — лениво уточнил банник, не меняя положения. Зевнув, он, в отличие от остальных, нервничать и не собирался.
— Дружинник это, Всеволод Ростиславович, — послышалось зычное с улицы. — Мельхиора Ладовна, голубушка, открой дверцу, не обижу.
— А…
— Видать, по нраву ему наша девка-то пришлась, — хихикнула кикимора.
— Знамо как, — поддакнул домовой, оборачиваясь к остальным любителям посплетничать, — вчера весь вечер с неё глаз не сводил.
Полудница по имени Ефросинья, которую мы звали не иначе как баба Фрося, хмыкнула, открыв один глаз. До этого она дремала, сидя на печи, и не участвовала в перебранке, но вдруг решила вмешаться:
— Зачесалось, видать, на ночь глядя.
— Я сейчас! — оторопело ответила я, укоризненно глядя на «помощников» по хозяйству. Оставила мне бабуленька целый отряд самых настоящих вредителей в довесок к наследству. Где бы взять терпения и сил, чтобы не разогнать всю эту братию.
— Фитюльку бы ему завязать, чтобы не чесалось, — хмыкнул банник.
— А оно и видно, что ты в этих делах мастак, — полевой зевнул, укутываясь посильнее половиком. Он лежал рядом с дверью, ведущей в подсобные помещения.
— Эй! Хандра зелёная, лежи себе и не вякай, — возмутился банник. Ленца вмиг улетучилась, а щёки его покраснели от возмущения.
— Вот так свезло, нечего сказать, — вздохнув, я отложила тряпку и пошла открывать дверь. На ночь в небольшом трактире холуи, как звали слуг, не оставались, помещений для съёма было всего два в вернем ярусе, основной зал и полуподвальные помещения тоже приходилось драить почти каждый день. И это на самом деле сильно выматывало всех и даже меня.
Открыла дверь и с удовольствием вдохнула ночной воздух, вошедший в небольшие сени вместе с дружинником. Умытый, причёсанный, в чистой подпоясанной косоворотке и нарядном кафтане, он был мужественно красив и сильно смущён. Настоящий силач сконфужено опускал взгляд на свои сапоги кожаные, не абы какие, начищеные до блеска.
Намерения его были видны как на ладони. В ответ я растерянно взирала на незваного гостя, не решаясь пустить его за порог в такой час.
— Ну, здравствуй, хозяюшка. — Володя потоптался на месте, прежде чем добавить: — Дело у меня к тебе, личного характера.
Уши его заалели, видать, баба Фрося угадала. Вот уж мистика какая. Откуда она узнала? Поэтому-то я не спешила соглашаться, а тянула время, соображая, как бы отказать.
Нет, мужик-то он видный. Вот только репутация, таким трудом заработанная, мне дороже, чем дела сердечные и не очень.
— Не знаю даже, удобно ли… — Я огладила передник, надетый поверх простого прямого сарафана. И ни тебе колец, украшений, лент и бус. Бабулины подарки лежали в шкатулке где-то в недрах шкафа, под рубахами. Волосы буйные заплела, уже хорошо.
— Я же не за себя хлопочу. — Последующие слова дружинника подействовали, как купание в проруби в крещенские морозы. — Боязно мне за тебя, Хиронька. Донос на тебя князю поступил. Слышал я слова нехорошие.
— Донос? — оторопело повторила я.
— Пустишь? — спросил Всеволод, многозначительно оборачиваясь назад, будто выглядывал кого. — Не прилюдно будет сказано.
Как раз в этот самый миг мимо моего трактира исключительно случайно, мимоходом по утоптанной тропке к лесу проходило сразу троица из числа местных сплетников нашей дружной общины в Заречной Круговерти.
— Уговорил, — уступила ему дорогу, приглашая внутрь, — проходи, располагайся. — И нарочито громко добавила: — Проголодался? Могу квасу принести и оладушков!
— Благодарствую, хозяюшка, — угрюмо подыграл мне дружинник.