Ветер, гулявший меж ржавых остовов машин и чахлых кустов полыни, завывал ему вслед похоронную песню. Он никого не нашёл. Ни Богомола, ни Медоеда. Исход был предрешён: его убьют или посадят. Разница — лишь в сроках и в том, какая из теней из его прошлого настигнет первой.
Воспоминания, коварные и незваные, всплыли из мути сознания. Доброе лицо чужого ребёнка. Улыбка, которой не было ему, невинный взгляд, не ведающий о грузе его грехов. И вместо умиротворения душа его наполнилась камнями. Тяжёлыми, шершавыми, неумолимыми. Каждый камень — проваленное дело, не спасённая жизнь, молчаливое предательство.
Вдалеке, у старой трансформаторной будки, покрытой граффити и ржавчиной, он увидел её. Девушку в чёрной куртке на несколько размеров больше, с чёрной повязкой, намертво вжившейся в кожу на левой стороне лица. Её силуэт был резким, как надлом, на фоне багровеющего заката.
«Пингвин» — некогда насмешливое прозвище, ставшее клеймом, — побежал к ней, спотыкаясь о буреломы мусора и арматуры. Она заметила его слишком поздно, когда между ними оставалось не больше десятка шагов. Тело её мгновенно напряглось, сгруппировалось, как у дикого зверя, уловившего опасность. Рука молнией метнулась за спину, и в следующее мгновение в её пальцах уже сжалась короткая, с широким клинком, сова — готовая биться до последнего.
— Стой! Подожди! — мужчина отдышался, грудь его ходила ходуном. Рука, дрожа, полезла во внутренний карман куртки. Он достал плоскую, потёртую бутылку с жидкостью для розжига. — Вот, смотри!
Резким, отчаянным движением он облил себе плечо и грудь. Едкий химический запах бензола ударил в нос, заставив моргнуть. Не отрывая от неё испуганного, почти умоляющего взгляда, он сделал несколько шагов назад, выливая на сухую, потрескавшуюся землю жидкую, блестящую дорожку.
— Видишь? Ты можешь меня поджечь. В любой момент. Только выслушай. Помоги.
Испуганные глаза девушки, точнее, единственный видимый глаз, широко раскрытый, следили за этим безумным ритуалом. В них плескалась паника, отвращение и какая-то древняя, животная ярость. Пальцы её так сильно сжали рукоять ножа, что суставы побелели.
Она резко, со свистом выдохнула, и напряжение в её плечах немного спало, сменившись ледяным, всепроникающим презрением. Из внутреннего кармана она достала смятую пачку сигарет, нож при этом ни куда не давался
— У тебя есть время, пока я курю, — произнесла она грубо, с хрипотцой, закуривая. Пламя зажигалки осветило на мгновение её лицо: острые скулы, плотно сжатые тонкие губы, бледную, почти прозрачную кожу.
Пингвин, воспрянув духом, сделал шаг вперёд, но тут же отпрянул, вспомнив о пролитой жидкости.
— Мы потеряли Богомола и Медоеда! Помоги их найти! — слова полились из него водопадом, в них слышалась почти детская, отчаянная надежда.
Девушка медленно, с наслаждением выдохнула струйку дыма и пожала плечами, словно отряхиваясь от назойливой мухи.
— И я здесь при чём?
— Дельфин сказал... — начал было Пингвин.
— Плевать, что сказал Дельфин, — перебила она, и её голос стал тише, но оттого лишь ядовитее. — Вы упустили двух ублюдков, а я должна разгребать? Я кое-как оттуда сбежала.
— Прошу, помоги. Я всё для тебя сделаю! Там же... — он замолчал, запинаясь.
— Очередная девочка, которую нужно спасти? — она угадала. Всегда угадывала. Её единственный глаз, казалось, видел его насквозь.
Пингвин обречённо опустил голову. Камни в его душе зашевелились, давя на рёбра изнутри. Он проиграл.
И тогда случилось неожиданное. Девушка резким, почти нервным движением подняла повязку. И Пингвин, невольно отшатнувшись, увидел то, что скрывалось под ней. Глаз. Один, но невероятный, чудовищный и прекрасный, одновременно. Он был обрамлён грубым, багровым шрамом, будто глаз кто-то пытался выжечь. А в его глубине пылали две радужки, сросшиеся в одном зрачке. Одна — цвета старого, потускневшего льда, другая — как расплавленное золото. Этот двойной взгляд был обращён не на него, а на небо, где зажигались первые одинокие звёзды. Казалось, она видела не их, а схемы чудовищных операций, скрытые в узорах наступающей ночи. Лицо её исказилось гримасой боли, и она резко, почти рубящим жестом, указала в сторону тёмного провала между двумя руинами заводских цехов.
— Они там.
— Спасибо! Спасибо! — Пингвин, забыв обо всём, даже о странном глазе, ринулся в указанную сторону, его силуэт быстро растворился в сгущающихся сумерках.
Девушка опустила повязку, снова скрыв свой глаз. Она продолжила свой путь, одинокая фигура в безразличном мире. Тишина вокруг была обманчивой. Внутри неё по-прежнему бушевали кошмары, от которых она просыпалась по ночам, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Никого это не волновало. Даже к специалисту не пойти — расскажешь, что на самом деле случилось с её глазом, что она видит этим двойным взглядом, и её либо сочтут сумасшедшей и упрячут в психушку, либо, что страшнее, она окажется на столе какого-нибудь секретного института.
Внезапно её тело согнулось пополам от острой, пронзающей боли. Она вскрикнула и упала на колени, впиваясь пальцами в повязку. Хотелось выдрать этот глаз, вырвать его вместе с памятью, вскрыть череп и прекратить это! Две радужки будто входили в резонанс, протыкая её мозг изнутри, невидимой раскалённой иглой тыкая в каждый нерв, в каждое волокно её существа.
И за болью, как всегда, пришли видения. Вспышка. Девочка. Маленькая, испуганная. Её личико, залитое слезами, смотрит на женщину и мальчика. Взгляд полный ужаса и непонимания. Потом — она сама, пытающаяся вырваться, а мальчик... мальчик улыбается. Безмятежно и спокойно, стирая с щеки тёмные капли. Его улыбка — самое жуткое, что она видела в жизни. И наконец — тихий, булькающий хрип и алая дуга на светлом платье.
Боль отступила так же внезапно, как и накатила. Она свалилась на бок, на холодную землю, обессиленная. По её щеке скатилась единственная слеза — не от боли, а от бесконечной усталости и одиночества. Единственный нормальный глаз устремился в тёмное, безучастное звездное небо.
Истина, холодная и неумолимая, пронзила её. Надо найти Пингвина. Пока она не спасёт эту девочку — очередную жертву в бесконечной череде — приступы будут продолжаться. Этот глаз, её проклятый дар и наказание, не даст ей покоя.
Девушка с усилием поднялась на ноги, отряхнулась. Её пальцы вновь подняли повязку. Теперь её двойной взгляд был обращён внутрь, в пространство за реальностью. Серебряная нить — тонкая, едва заметная, ведущая к Пингвину. Её путеводитель. Нужно было поторопиться, пока след не исчез.
Она вошла в город, где даже фонари перестали гореть. Дорогу освещала лишь луна, бледная и равнодушная. Ведомая серебристой нитью, невидимой для других, девушка подошла к отелю «Взор». Её левый глаз, не скрытый повязкой, пылал в темноте двумя сросшимися радужками. След обрывался у дверей отеля. Надо вещи собрать. Она вернулась в свою квартиру, быстро, почти автоматически покидала немногие вещи в потрёпанную сумку и отправилась обратно.
Администраторша за стойкой была такой же выцветшей, как и обои в лобби. Её улыбка — заученным, безжизненным жестом — мгновенно испарилась, сменившись оцепенением, когда её взгляд столкнулся с двойным оком гостьи. Процесс регистрации прошёл в гнетущем молчании, прерываемом лишь щелчком клавиатуры. Ключ-карта на номер 516 оказалась в её руке холодным и неодушевлённым куском пластика. Внутренний компас, ещё несколько часов назад ясно указывавший направление, вдруг закружился, словно в метель. След терялся. Время истекало.
— Простите... — голос администраторши прозвучал хрипло и неестественно громко в тишине вестибюля. В её глазах плескался нездоровый, жадный восторг. — Можно вас сфотографировать? У вас такой... необычный глаз.
Взгляд Ежа стал острым, как осколок стекла. Не гнев, а холодная, практичная ярость закипела внутри. Это любопытство, этот взгляд на неё как на диковинку, злило каждый раз. Правильно... Люди видят диковинку, а она видит нити... В голове Ежа созрел план.
— А, давайте меняться, — её голос прозвучал неестественно спокойно. — Вы меня сфотографируете, и скажете, в каком номере обитает мужчина, лет тридцать. Чёрные волосы, серые глаза. Рост вот такой. — Она встала на носки, резким движением отмерив в воздухе высоту.
Администраторша, опьянённая близостью к аномалии, с почти животной готовностью шмыгнула носом и занырнула в экран. — 407-й.
Героиня бросила взгляд на свою карту. 516. Слишком далеко.
— Свободные номера рядом? — её тон не допускал промедления.
— Прямо через стенку — нет, но... 409, по диагонали через холл.
— Меняйте.
Новая карта оказалась в её пальцах быстрее, чем администраторша успела достать телефон. В тот миг, когда женщина подняла камеру, Еж резким, почти режущим движением провела ладонью перед её лицом, не касаясь кожи, но словно обрывая невидимые связи в воздухе.
— Нити твоей памяти рвутся и исчезают, как пух. Ты забудешь меня, как будто я дух.
В глазах администраторши повисла густая, стеклянная пелена. Этого хватит. Повернувшись спиной к ошеломлённой женщине, девушка скрылась в тёмном провале лифта.
Ей нужен был Пингвин, действовать его руками было проще всего это даст возможность не светится и плюсом спасти ту девчонку.
Номер 409 пах пылью и тоской. Скинув потрёпанную сумку на пол, она не стала распаковываться. Не было времени. Её кулаки, сжатые в камень, обрушились на дверь номера 407. Не стучали — били, срывая краску с дерева.
— Сейчас! — донёсся из-за двери приглушённый, влажный голос.
В распахнувшемся проёме стоял Пингвин. Мокрые волосы липли ко лбу, на плечах висело бесформенное полотенце. Увидев её, его лицо исказилось смесью шока и невысказанного страха.
— Что...? Еж? Как ты... Что ты...
Она вошла без приглашения, оттеснив его вглубь номера движением плеча. Тесное пространство пахло мылом и его потом.
— Слушай внимательно. Я помогу, действовать будешь сам. Но если ты хоть кому нибудь из центра скажешь что видел меня или не дай бог где я живу— её голос был низким, ядовитым шёпотом, — то видео о том, как ты трахал ту малолетку, окажется в полиции. Всюду. Понял?
Пингвин не произнёс ни слова. Просто кивнул, и в этом кивке была вся горечь десятилетнего бегства. Он помнил. Помнил ту проклятую плёнку, как его опоили и подставили бывшие сослуживцы из «Моренте».
— Артём, кто там? — донёсся из спальни звонкий, молодой голос.
— Ростешь, сколько ей? — едко усмехнулась девушка.
— Семнадцать... — пробормотал Пингвин, потупив взгляд.
— Ну да, ну да...
— Здравствуйте, я Анна, — девушка приветливо улыбнулась, появившись в проёме. Еж кивнула, оценивая её одним взглядом.
— Ганта...
Пингвин встрепенулся и торопливо начал одеваться.
— Может, чаю? — Анна нервно прикоснулась к своим рыжим волосам.
— Ань, а у тебя есть кличка? — перебила её Ганта.
— Хорёк... — она немного потупила взгляд.
— Понятно.
— Проходите на кухню, я уже сделал кофе, — Артём, уже в штанах, выглянул из проёма. Девушки двинулись за ним. Ганта тяжело упала на стул. Работа с нитями забирала силы без счёта.
— И так... — начал Пингвин. — В том направлении, которое ты указала, их не видели. Вероятно, они были на машине, но они были в этом отеле. И с ними наша...
— Чёрт! — вскрикнула Ганта, случайно пролив на себя кофе. За болью от ожога мелькнуло видение — тёмный подвал, детский плач. Ей протянули салфетки.
— Кхм... Я думал поискать их в том направлении, и уже объявил их в розыск. Пока ничего.
— А почему Ганта? — с интересом спросила девушка.
— Корпус G, разряд "Муравьи". Исследовательский центр, — бросила Ганта, потом кинула взгляд на мужчину и продолжила. — Я только помогу найти, и на этом всё. Дальше сам. Не хочу светиться. Ладно, я — курить и спать.
— О! Я с тобой! — вскочила Аня. Ганта пожала плечами и направилась к выходу. Пока они спускались, Аня завалила собеседницу вопросами, чем изрядно раздражала её.
— Так ты экстрасенс? Круто! А ты можешь посмотреть, Пингвин меня, ну... — Аня замялась, не решаясь продолжить, но Ганта уже знала, о чём та хотела спросить.
— Он тебя любит... — выдохнула она. Серые глаза Ани загорелись и тут же потухли, после того как Ганта продолжила: — ...трахать. Он любит тебя трахать. Вот и всё.
Дальше никаких вопросов не последовало.
— Выдвигаемся в девять, — бросила она через плечо, уже выходя в коридор, когда девушки разминулись.
Дверь захлопнулась с тихим, но окончательным щелчком. Еж прислонилась лбом к прохладной стене, давая волю дрожи, которую сдерживала всё это время. Глаз под повязкой ныл тупой, глубокой болью. Она снова сделала это. Снова влипла туда куда не надо.