жанры РомФант, Публицистика
Предисловие автора к X изданию
Дорогие мои читатели и коллеги! Признаюсь, я испытываю легкое головокружение от иронии судьбы. Тема, поднятая мной в лекции для очень узкого круга, внезапно стала настолько актуальной, что тиражи моей книги приблизились к показателям того самого бестселлера, разбор которого лег в её основу. Что ж, это ли не лучшее доказательство правдивости приведенных мною тезисов?
Банально утверждать, будто писатель обязан поступать лишь сообразно своим убеждениям. Решающим является не то, насколько его мнение прогрессивно, а то, какое воздействие оказывает его деятельность.
В. Штейнгарт, «Художник как революционер»
Большинство людей, задумывающихся не только о художественном, но и о просветительском влиянии современной массовой литературы на простого обывателя, приходят к неутешительному выводу: она давно перестала быть просто развлечением, превратившись в мощный инструмент формирования общественного сознания.
Идеальной иллюстрацией этого тезиса служит отрывок из одного бестселлера последних лет. Не буду приводить автора и название, любой из тех, кто читает эту лекцию сталкивался либо с самим произведением, либо, по крайней мере, с его видео-адаптацией. Разбор подобных текстов - весьма поучительное занятие, ибо они, как говаривал один небезызвестный политик, подобны фастфуду: вы знаете, что он вреден, но не можете удержаться, чтобы не съесть еще один кусочек.
Вот фрагмент текста:
Я прихожу в этот лес каждый вечер. Один. Я никогда не любил его, но мы всегда приходили сюда вдвоём. Иногда шумной толпой. Люмиэль уговаривала меня - “Пойдем, смотри, и Илиана идет, и Нимаре. В снежки поиграем.“ Я всегда находил тысячу отговорок. Теперь я отдал бы всё, чтобы она позвала меня ещё хоть раз.
Сегодня она опять прилетела. Уселась, нахохлившись, на нижнюю ветку и вылупила свои огромные, белые глаза. Никогда не видел у сов глаз такого цвета. Кто она - мой спаситель, мой палач? Она всегда прилетает ровно через две минуты после меня. Даже когда я прихожу днем.
Я уже не помню, когда она прилетела в первый раз. Не помню, как я узнал условия договора - минута воспоминаний за минуту с Люмиэль. Сегодня я отдам одну из наших ссор. Конечно не первую, и не последнюю, их я отдам в последнюю очередь.
Я пробовал не приходить сюда. Как-то раз даже уехал на полгода к отцу, в надежде избавиться от этого наваждения. Я вернулся через два дня.
Вчера в лесу, по пути на опушку, я заметил Илиану. Келерион не вернулся неделю назад. Нелепая случайность. Она сидела под сосной с закрытыми глазами. Мимо меня промелькнула тень. Я хотел окликнуть её, предупредить, к чему всё придёт, но понял - это бесполезно. И молча прошёл дальше.
За тысячи лет у меня накопились годы воспоминаний о времени с Люмиэль, но в последнее время я истратил большую их часть. Сначала я проводил здесь часы. Потом понял - ещё немного, и у меня не останется ничего, только пустота. Я знаю, что когда-нибудь я променяю даже её имя на последнюю секунду рядом.
Итак, что же сразу бросается в глаза в этом тексте любому хоть сколько-нибудь опытному читателю? Мы не будем углубляться в художественные особенности данного текста. Влияние клишированных образов и избитых метафор на наличие книги в топе продаж, несомненно небезынтересно, но выходит за рамки поднимаемой нами темы.
Мы поговорим об ответственности автора за скрытые в текстах смыслы, которые приводят к моральному разложению именно по той причине, что не указывают на проблему явно, а маскируются под наивные эмоциональные истории.
Кажущаяся простота этого текста обманчива. Возьмем, к примеру, образ совы, традиционно ассоциирующийся с мудростью и добротой. Здесь этот образ намеренно извращен: государство-сова предоставляет герою иллюзию связи с утраченным прошлым (в нашем сознании это всегда ассоциируется со стабильностью, с «золотым веком»), а взамен требует отказа от критического мышления — то есть памяти.
Перейдем к образу главного героя. Автор мастерски скрывает под маской сочувствия к его горю апологетику эгоизма, трусости и равнодушия. Коллектив, солидарность и взаимовыручка ему незнакомы. Главный герой не просто страдает сам, он заставляет страдать окружающих. Он знает, к чему придет Илиана, но не делает ровным счетом ничего. Даже его отец вынужден страдать от того, что его сын больше не принадлежит себе, а может лишь сидеть под деревом.
И, наконец, обратимся к атмосфере текста, которую многие критики относят к несомненным плюсам произведения. Внимательный же читатель увидит совсем другое — весь этот текст пронизан сладострастным упоением собственным несчастьем. Автор ловко жонглирует понятиями: он выдает капитуляцию не за банальную слабость, а за некий трагический выбор. Такой подход превращает наших граждан в рабов, находящих извращенное эстетическое удовольствие в меланхолии угасания.
Остается надеяться, что впредь подобные тексты будут встречать не слепое восхищение, а трезвую критическую оценку, способную распознать сладкий яд упадочничества, маскирующийся под личную трагедию.