Лида и Влад мечтали о ребенке – чудесной голубоглазой дочке с вьющимися рыжими, как у мамы, волосами – чуть ли не с первого дня знакомства. Бывает же такое: увидели друг друга и влюбились сразу и бесповоротно, навсегда. Их любовь была такой яркой и осязаемой, что, казалось, неизбежно появление третьей души, чтобы стать прекрасным продолжением этой "лав стори". Они с упоением рисовали в воображении портрет будущей дочери: ее смех, первые шаги, ее рыжие кудряшки на подушке.
«От большой любви рождаются красивые дети! – так говорила Лиде мама, заботливо расправляя невидимые складки на свадебном платье. – Вы уж, дочка, с внуками не затягивайте...»
Лида счастливо улыбалась: она и не думала затягивать. Сразу, как Бог даст, родит! Влад, стоя рядом, сжимал ее руку в своей, и в его глазах читалось то же немое радостное согласие. Их общий мир был красив и гармоничен, как аквариум, в котором вот-вот должна была появиться новая, самая главная рыбка.
Но Бог почему-то не давал... Ни через полгода, ни через год, ни через два... Нет, чувства не остыли! Влад боготворил любимую жену, а она считала себя счастливейшей из женщин, но ощущение идеальной полноты жизни без детей стало таять, оставляя после себя тягостную, звенящую пустоту. Эта пустота поселилась в квартире, в интерьерах, которые они с такой любовью подбирали для будущей семьи. Тишина по вечерам стала не комфортной, а гнетущей.
Врачи, к которым пара обращалась за консультацией, разводили руками: никаких причин, по которым Лида не могла бы стать матерью, а Влад – отцом, они не видели. Столичный профессор, человек с именем и регалиями, долго изучал пухлые стопки исследований и анализов, устало снял очки и подтвердил, что физически оба здоровы, идеально подходят друг другу.
«Может, все дело в психосоматике? – предположил он, постукивая дужкой очков по столу. – Вы как будто одержимы своей целью. А знаете, как бабушки в деревнях раньше говорили? Отпусти желание на волю, Бог и даст. Отвлекитесь, молодые люди, перестаньте думать об этом день и ночь – глядишь, и станете родителями! Поезжайте на море, займитесь любовью не для зачатия, а для удовольствия. Расслабьтесь!»
Может, авторитет "светила" подействовал, а может, время пришло, но через пару месяцев Лида дрожащими руками показала Владу две заветные полоски на только что сделанном тесте на беременность. Их ликованию не было предела. Казалось, солнце взошло в их доме и растопило лед многолетнего ожидания. Они снова стали теми беззаботными влюбленными, какими были в начале отношений.
«Давай назовем ее Олеся, а звать будем Леся», – предложила однажды она, лежа на диване и поглаживая свой еще едва заметно округлившийся живот. Глаза ее сияли.
«Давай! – ласково улыбнулся Влад, пристраиваясь рядом и прикладывая ладонь к ее животу. – А если мальчик будет?»
Лида перевела на него взгляд. Влад вздрогнул. Ему показалось, что он видит глаза чужой женщины, настолько пугающе странным было их выражение. Вся мягкость и теплота мгновенно испарились. Лида словно смотрела сквозь него, в какую-то иную реальность.
«Мальчик? – медленно, с расстановкой произнесла она. – С чего ты взял? У нас будет девочка. Чудесная маленькая Лесенька, Лисенок. Рыженькая и голубоглазая, как мы с тобой всегда хотели... Только ее».
Эта фраза – «только ее» – резанула Влада своей безапелляционностью, но он списал все на гормоны и переизбыток счастья.
Беременность у Лиды проходила образцово: ни токсикоза, ни отеков, анализы – хоть на выставку, прибавка в весе – идеальная. И УЗИ в нужный срок подтвердило: девочка! Однако Влад отчего-то сильно беспокоился. С каждым днем любимая жена отстранялась, становилась другой. Исчезали ее милые привычки: дурачиться за завтраком, рассказывая смешные сны; оставлять мужу записочки с признаниями в любви, которые она подкладывала то в его ежедневник, то в карман пиджака. Теперь все ее внимание было обращено внутрь. Она часами могла сидеть в полной тишине, положив руки на живот, и шептать что-то, улыбаясь своему секрету. Ее женственность и обаяние, некогда распространявшиеся на весь мир, теперь были сконцентрированы на одном-единственном существе, которое еще даже не родилось.
«Наверно, так меняет женщин беременность, – озадаченно думал Влад за рулем по дороге на работу. – Родит и станет прежней... Ох ты черт!»
Он едва успел выкрутить руль: дорогу в неположенном месте перебегала маленькая девочка в ярко-желтой курточке. Она словно из-под земли возникла на оживленной трассе, вызвав экстренное торможение дюжины машин. Услышав визг тормозов, малышка на ходу обернулась, встретившись с ним глазами. Влад почувствовал, как от ее ярко-голубого, не по-детски холодного и оценивающего взгляда по телу пробежала ледяная дрожь, и сердце сжалось, как от дурного предзнаменования. Девочка была рыжеволосой, и ее кудряшки вздрагивали в такт движению. Мгновение – и она, ничуть не испугавшись, весело вприпрыжку удалилась по тротуару, растворившись в толпе. Влад долго сидел, прижавшись лбом к рулю, пытаясь отдышаться. Образ девочки преследовал его весь день.
В тот вечер он не застал Лиду дома. Соседка сообщила, что жену экстренно госпитализировали с подозрением на кровотечение. Ночью Влад узнал страшную новость: дочку они потеряли. Беременность замерла на пятом месяце. По словам врачей, так бывает: внезапно, без видимых причин, ребенок перестает развиваться и умирает. Причины этого явления до конца не выяснены.
На Лиду было жалко смотреть. Она как будто не плакала, а высыхала изнутри. Похудевшая, осунувшаяся, она стала молчаливой и неотзывчивой. Чтобы не оставлять жену одну, Влад взял внеочередной отпуск, но Лида словно его не замечала. Она часами сидела в кресле у окна, уставясь в одну точку, или лежала ночи напролет с открытыми глазами, невидяще глядя в потолок. Эту картину он наблюдал, засыпая вечером и просыпаясь утром. Казалось, из нее вынули душу.
Однажды ночью, собираясь на кухню попить воды, он услышал скрип двери их спальни и голос Лиды, совсем такой, как раньше, живой и нежный:
«Владик, молока купить не забудь!»
«Молока? – опешил он, оборачиваясь. – Лид, ты же не пьешь его сейчас».
«Влад, ты чего? – Лида появилась на пороге комнаты, на ходу забирая непослушные рыжие волосы в небрежный хвост. В полумраке она выглядела удивительно привычно. – Мне вообще-то Лесю кормить!»
Сердце Влада упало. Он хотел что-то сказать, но Лида уже повернулась назад, в комнату, и ее голос снова сменился на воркующий: «Лисенок, тише, тише, мама уже идет!»
За дверью явственно слышался тихий, но отчетливый плач младенца. Влад замер, по спине у него побежали мурашки. Он потряс головой, сделал шаг к двери – и резко сел на краешек кровати. Он понял, что проснулся. Комната была залита бледным светом уличных фонарей. На будильнике светились цифры: 2:17. Лида не стояла в дверях. Она сидела в своем кресле у окна и тихонько, почти беззвучно напевала колыбельную, покачиваясь.
«Ты чего не спишь?» – машинально, сквозь сон, спросил он.
«Леська никак не засыпает, капризничает», – шепотом, как бы боясь потревожить младенца, ответила жена.
Влад понял, что сходит с ума. Или уже сошел. Вместе с ней.
«Послеродовая депрессия, усугубленная трагедией, – констатировал приглашенный Лидиной мамой пожилой психиатр с мягкими, усталыми глазами. – Случай не редкий, но тяжелый. Пропишем антидепрессанты и покой. Покой, голубчики, – это главное! Чем спокойнее будет Лидочка, тем скорее поправится. Не противоречьте ей, но и не поддерживайте иллюзии. Действуйте мягко».
Лида послушно пила таблетки, но становилась все отстраненнее. Казалось, лекарства лишь глубже уводили ее в тот параллельный мир, который она создала себе сама. Все ее внимание было сосредоточено на невидимом ребенке. Она разговаривала с дочкой, пела ей колыбельные, шила для нее крошечные платьица на бабушкиной швейной машинке. Иногда она увлеченно рассказывала Владу, как Леся сегодня впервые улыбнулась или как загулила. Тот обреченно выслушивал, сжимаясь внутри от жалости и ужаса, и с надеждой ждал улучшений, которые не наступали.
В тот роковой вечер Лида пришла на кухню неожиданно бодрой и спокойной. На ее лице играла загадочная, почти счастливая улыбка.
«Леська уснула, наконец-то, – радостно сообщила она, садясь напротив Влада. – И мы можем спокойно поговорить, как взрослые люди».
Внешне она выглядела почти прежней – ухоженной, собранной. И Влад почувствовал, как же сильно он любит эту женщину и скучает по ней! В его сердце затеплился слабый огонек надежды. Неужели кризис миновал? Неужели Лида возвращается?
«Влад, я понимаю, что тебе сейчас очень непросто, – начала она, наливая себе чай в свою любимую керамическую чашку с ромашками. – Ты считаешь меня сумасшедшей... Не спорь, я знаю! Я вижу твой взгляд. Но это не так. Я абсолютно здорова и трезво смотрю на вещи. Я не смогла родить Лесю в этом мире, но она... она не ушла совсем. Она вернулась ко мне. Я чувствую ее каждую секунду, я люблю ее больше жизни и хочу быть только с ней».
«Милая, послушай, – осторожно начал Влад, протягивая к ней руку, но она ее не приняла. – Я знаю, как тебе больно. Но жизнь продолжается. У нас с тобой еще обязательно будут дети... настоящие...»
Он осекся, поняв, что сказал не то. Взгляд Лиды вмиг изменился. Вся призрачная нормальность испарилась, уступив место тому самому холодному, неземному сиянию, которое он видел еще во время беременности. Ее глаза стали пустыми и бездонными, как два осколка синего льда.
«Мне – не – нужны – другие – дети! – отчеканивая каждое слово, с металлической ноткой в голосе, произнесла она. – Леся – моя единственная дочь. Мой нерожденный, но самый любимый и желанный ребенок. И скоро, очень скоро мы будем вместе. По-настоящему вместе. Это все, что я хотела тебе сказать».
С этими словами Лида поднялась, поставила нетронутую чашку на стол и вышла из кухни, неслышно притворив дверь. Влад сидел, парализованный, пытаясь осмыслить ее слова. «Скоро будем вместе». Что это значит?
Когда он через полчада набрался смелости и вошел в спальню, жена уже спала. Она лежала на боку, повернувшись к стене, и сладко посапывала. В свете луны, падающем из окна, она была такой же хрупкой и красивой, как в первые годы их знакомства. Влад тихонько лег рядом, поправил упавшую на ее лицо рыжеватую прядь и долго смотрел на нее, чувствуя, как его сердце разрывается от любви, страха и полного бессилия.
Ночью ему приснилась Лида. Они находились в большой светлой комнате, залитой солнцем. Она была такой, какой он помнил ее до всей этой истории – сияющей, живой, с ямочками на щеках. На руках у нее резвилась та самая девочка из их мечты – голубоглазая, с огненно-рыжими кудряшками. Она заливисто смеялась, и Влад почувствовал волну такого всепоглощающего счастья, что ему захотелось плакать. Он потянулся, чтобы погладить дочку по головке, коснуться ее мягких волос, но его руку остановил неподвижный, пристальный взгляд ребенка. Это были те самые нереально голубые, холодные и бездонные глаза, которые он видел у девочки на дороге и вечером на кухне у своей жены. В них не было ни детской наивности, ни тепла. Только безразличная абсолютная пустота.
Знакомый леденящий холод пробежал по его телу, и Влад проснулся от собственного стона. Его била крупная дрожь. В комнате было холодно и тихо. Он инстинктивно потянулся к Лиде, но не почувствовал привычного тепла ее тела.
«Лид?» – хрипло позвал он.
Ответа не было. Он включил свет на прикроватной тумбочке.
Лида лежала на спине, крепко прижав к своей груди маленькую подушечку в детской наволочке, которую она называла «Лесиной». На ее бледном, уже окоченевшем лице застыло выражение безмятежного счастья. Уголки губ были подняты в легкой, торжествующей улыбке. Казалось, она наконец-то нашла тот покой, который так искала, и воссоединилась со своей нерожденной дочкой в каком-то ином, доступном лишь ей одной измерении.