Проснулся я от ощущения, будто по моему черепу проехался отряд гномов-кузнецов, празднующих удачную ковку особенно упрямой заготовки. Головная боль была чудовищной, пульсирующей, сосредоточенной прямо за глазными яблоками. И вонь… Боги (или кто там вообще отвечал за обонятельные пытки в этом новом кошмаре), эта вонь! Она была густой, многослойной, как плохой торт: нижний ярус — стойкий аромат конского навоза и пыли, средний — что-то кисло-сладкое, напоминающее перебродивший компот и дешевые духи, а верхняя нота — резкий, озоновый запах, будто рядом чиркнули тысячей молний одновременно. Я застонал и попытался прикрыть лицо руками.
Руки.
Они были… другими. Молодыми. Крепкими. С длинными, чуть кривоватыми пальцами и мозолистыми ладонями. Не моими привычными, немного одутловатыми от офисного безделья и мышиного дерганья. Я открыл глаза, и мир перевернулся окончательно.
Я лежал не на своем диване в уютной однушке, а на каком-то продавленном тюфяке, набитом, судя по торчащим стеблям и колкостям, соломой и, возможно, ежом. Над головой — низкие, грубо сколоченные деревянные балки, покрытые вековой паутиной и копотью. Стены — неровный камень, местами покрытый отслаивающейся штукатуркой. Сквозь щель в деревянном ставне пробивался скудный луч света, в котором танцевали мириады пылинок. Холодный сквозняк ласкал мои босые ноги. Сердце колотилось, как мошка в паутине.
Что за чертовщина? Сон? Галлюцинация? Перебор с суши и энергетиками?
Я попытался встать, и комната заплясала вокруг. Головокружение накрыло волной. Я схватился за краешек грубого деревянного стола рядом с койкой, чтобы не рухнуть. И в этот момент в голову хлынуло. Не потоком, а обрывками, осколками, как разбитое зеркало. Картинки. Эмоции. Смутные знания.
Артем. Я — Артем. Сын Геннадия. Геннадий… умер. Месяц назад. Кашель, кровь, потухшие глаза… Лавка. Моя лавка. «На все руки». Долги… Ох, долги… Гильдия требует… Барбух… Зубы… Зеленые… Цилиндр… Эйларина… Стерва… Красивая… Презирает… Грак… Когти… Больно…
Я зажмурился, пытаясь ухватить эти скользкие воспоминания, но они утекали сквозь пальцы, оставляя лишь общее ощущение тотальной катастрофы и чужеродности. Имя — Артем. Место — лавка «На все руки». Город — Каменный Перекресток. Мир… Мир был не мой. Здесь были эльфы, гоблины, магия. И я, судя по всему, был самым что ни на есть мелким винтиком в этой фэнтезийной мясорубке — мелким торговцем, чье дело катилось в тартарары быстрее, чем телега с оторвавшимся колесом под гору.
— Попаданец… — прошептал я хрипло, осознание ударило с новой силой. Я не просто проснулся в чужой кровати с похмелья. Я был здесь. В чужом теле. В чужом мире. И моя новая жизнь висела на волоске, точнее, на нитке, сотканной из долгов и полной хозяйственной несостоятельности. Героем? Магом? Воином? Ха! Мне повезло стать владельцем лавки-развалюхи на задворках самого, наверное, занюханного городишка в этом королевстве. Восторг, блин.
Собрав волю в кулак (новые кулаки, надо привыкать), я оттолкнулся от стола и сделал несколько шагов. Тело слушалось, было легким, подвижным, но совершенно чужим. Я подошел к небольшому, замутненному осколку зеркала, висевшему на стене. В отражении смотрел на меня парень лет двадцати, максимум двадцати двух. Темные, небрежно падающие на лоб волосы. Серые, широко распахнутые от ужаса и недосыпа глаза. Резковатые скулы, упрямый подбородок. Не красавец, но… сойдет. Хотя бы не горбун и не гоблин. Маленькие победы.
Нужно было осмотреться. Моя «империя». Лавка представляла собой одну комнатушку, совмещенную со складом и, судя по койке, жильем. Воздух был густым от пыли и той самой непонятной вони. Стеллажи, грубо сколоченные из неструганых досок, ломились от… хлама. Вот честно. Я видел свалки, которые выглядели более упорядоченно. На полках вперемешку лежали склянки и пузырьки с мутными жидкостями всех цветов радуги (больше склоняющихся к болотному зеленому и гнилостному коричневому). Этикетки, если они были, либо стерлись, либо были написаны каракулями, которые не прочел бы и создатель алфавита.
Амулеты и подвески из потускневшего металла, покрытые непонятными царапинами-рунами. Выглядели так, будто их выкопали на помойке древних цивилизаций. В лучшем случае. Груды ржавых гвоздей разного калибра. Мотки пеньковой веревки, местами пересохшей и ломкой. Рулоны дешевой, колючей на ощупь ткани тусклых расцветок.
Пара кристаллов свечения, которые еле-еле тлели тусклым желтоватым светом, как умирающие светлячки. Один из них явно треснут. Разномастный железный лом: сломанные подковы, кривые ножи, обломки каких-то механизмов, назначение которых было загадкой даже для прежнего Артема, судя по обрывочным воспоминаниям.
И везде, везде пыль. Толстым, бархатистым слоем.
На крохотном прилавке валялась потрепанная книга учета и перо с чернильницей. Я открыл книгу. Записи были ужасны — корявые цифры, непонятные пометки, пятна от чего-то липкого. Но смысл был ясен: расходы (налоги гильдии, плата за поставки гному-кузнецу Бородуину, проценты Барбуху) значительно превышали доходы от продажи этого… великолепия. Красная строка кричала о неминуемом крахе.
— Боже, да я же тут месяц не протяну! — вырвалось у меня. Голос звучал чужим, более низким, чем мой собственный. Внезапно скрипнула дверь. Я вздрогнул, как заяц возле выстрела. В проеме, не утруждая себя стуком, возникла фигура.
Он был невысок, коренаст, с кожей оттенка заплесневелого лайма. Остроконечные уши торчали из-под помятого, но явно когда-то дорогого цилиндра. Одежда — пестрый, нелепый фрак с заплатами. Но самое жуткое — его улыбка. Или то, что он считал улыбкой. Она обнажала два ряда мелких, острых, гнилостно-желтых зубов. В руке он держал изувеченную трость с набалдашником в виде летучей мыши.
Барбух. Гоблин-ростовщик. Проценты. Просрочка.
Память услужливо подкинула нужные обрывки. В желудке похолодело.
— А-а-а, молодой хозяин Артем! — прошипел он, входя и оглядывая лавку с таким видом, будто нюхал тухлятину. Его маленькие, желтые глазки-щелочки скользнули по мне, оценивающе, хищно. — Как поживает наше… скромное предприятие? Надеюсь, прибыльно? Очень надеюсь. Потому что сегодня, как ты помнишь, милый мой, срок очередного взноса по твоему скромному должку. С процентами, разумеется.
Он приблизился к прилавку, постукивая тростью по полу. Запах от него шел специфический — смесь старой земли, грибов и чего-то химически-едкого. Я попытался собраться, вспомнить хоть что-то из своей прошлой жизни менеджера по продажам.
— Господин Барбух, — начал я, стараясь говорить максимально уверенно, но мой голос все равно дрогнул. — Ситуация… она сложная. Конъюнктура рынка, сезонный спад… Может, мы могли бы обсудить реструктуризацию долга? Отсрочку? Новый график платежей?
Барбух замер. Его желтые глазки сузились до размеров булавочных головок. Он медленно наклонился ко мне через прилавок. Его дыхание пахло, как содержимое помойного ведра после жаркого летнего дня.
— Рес-тук-ту-ра-ци-я? — он растянул слово, словно пробуя его на вкус и находя отвратительным. — Гра-фик? Молодой человек, ты что, заболел? Голова болит от вчерашнего? — Он постучал костяшками пальцев по своему лбу. — Здесь, в Каменном Перекрестке, у Барбуха есть только два графика: «сегодня» и «вчера». И сегодня — плати. Полсотни серебряных монеток. Или… — он обнажил свои жуткие зубы в подобии улыбки, — мы найдем другой способ урегулировать твою… временную несостоятельность. Очень осязаемый способ. Мои друзья из «Черных Когтей» обожают… переговоры с неплательщиками».
Угроза висела в воздухе густым, ядовитым туманом. Я вспомнил обрывки о Граке — предводителе местной банды, здоровяке с руками как окорока и репутацией ломателя костей для развлечения. Перспектива встречи с ним не вызывала энтузиазма.
— Пятьдесят серебряных… — пробормотал я, оглядывая свою лавку. Даже если продать все, включая стеллажи и тюфяк, вряд ли наберется и половина. — Господин Барбух, дайте мне пару дней! Я… я найду деньги! Уверяю вас! Новый товар! Редкий!
Барбух фыркнул, выпустив облачко зловонного воздуха.
— Два дня. Ни больше. Нет серебра — заберу лавку. Или тебя — на запчасти. Выбирай, умник.
Он развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что с верхней полки посыпалась пыль и какой-то ржавый болт.
Я опустился на табурет за прилавком, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу. Два дня. Пятьдесят серебряных. Это был приговор. Отчаяние начало сжимать горло. Нужно было что-то делать. Срочно. Я вышел на улицу, надеясь глотнуть свежего воздуха и найти хоть крупицу идеи.
Каменный Перекресток оправдывал свое название. Небольшая площадь, вымощенная неровным булыжником, от которой в разные стороны расходились узкие, грязные улочки. Дома — в основном каменные низенькие, с черепичными крышами. Народ — пестрый: бородатые люди в кожаных фартуках, пара высоких, надменных эльфов в изящных одеждах, снующие под ногами гоблины-посыльные. В воздухе витал гул голосов, лошадиное ржание, звон молота из кузницы и все та же вездесущая смесь запахов — навоза, жареной пищи, дешевого табака и чего-то волшебно-озонового.
И прямо напротив моей убогой «На все руки» сияла, как драгоценность в навозной куче, лавка «Изысканные Реликвии». Витрины — чистые, светлые. Внутри — мягкий, приглушенный свет. На полках — аккуратно разложенные флаконы с переливающимися жидкостями, изящные статуэтки, сверкающие кристаллы, кусочки тончайшего шелка. И хозяйка.
Эйларина. Эльфийка. Высокая, стройная, с кожей цвета слоновой кости и волосами, как водопад черного шелка, уложенными в сложную прическу. Ее длинные уши были украшены миниатюрными серебряными подвесками. Она стояла в дверях своей лавки, одетая в платье из струящегося синего шелка, которое подчеркивало каждую линию ее безупречной фигуры. Ее взгляд, холодный и оценивающий, как у змеи, скользнул по мне, по моей засаленной рубахе, по вывеске «На все руки». На ее идеально очерченных губах появилась едва заметная, но убийственно презрительная ухмылка. Она не сказала ни слова. Просто повернулась и исчезла в сиянии своего магазина, как будто мое существование было досадным пятнышком на ее безупречном мире.
Я почувствовал, как жгучая смесь стыда, злости и бессилия подкатила к горлу. Вот оно, мое место в этом мире — объект насмешки для эльфийской принцессы и дойная корова для гоблина-ростовщика. Прекрасно. Просто замечательно.
Вернувшись в лавку, я попытался сосредоточиться. Маркетинг. Продажи. УТП! Уникальное Торговое Предложение! Нужно найти что-то, чего нет у других. Что-то редкое, странное, что привлечет внимание. Но где? Как? Я лихорадочно начал перебирать груды хлама на полках, пытаясь найти хоть что-то, что не выглядело бы как откровенный мусор. Переворачивал склянки, читал стершиеся этикетки: «Зелье бодрости?» — пахло кислятиной. «Мазь от бородавок?» — консистенция напоминала замазку. Отчаяние нарастало.
Внезапно дверь снова распахнулась. На этот раз без всяких церемоний. Ввалились двое. Крепкие парни в потертых кожаных куртках, с тупыми, жестокими лицами. На груди у каждого — вышитый черной ниткой знак: стилизованный звериный коготь.
«Черные Когти». Грак прислал «напоминание».
— Эй, торговец! — гаркнул тот, что пошире, тыча толстым пальцем мне в грудь. Запах лука, пота и дешевого самогона ударил в нос. — Шеф передал — не забудь про «пожертвование на общественную безопасность». Десять серебряных. К вечеру. Чтоб лавка твоя цела была. — он огляделся с явным презрением. — Хотя, глядя на это дерьмо, не пойму, зачем она ему сдалась…
Его напарник, тощий, с бегающими глазками, уже шарил по полкам, сбрасывая товары на пол.
— Осторожнее! — вырвалось у меня автоматически.
Широкий повернулся ко мне, его лицо исказила злобная гримаса.
— Осторожнее? — он двинулся ко мне, нависая тушей. — Ты мне указываешь, сопляк?
Его кулак, размером с мою голову, сжался.
Адреналин ударил в виски. Драться? С этими быками? В этом теле? Самоубийство. Но отступать было некуда. Лавка — единственное, что у меня было. Я инстинктивно шагнул назад, нащупывая рукой что-нибудь на прилавке. Пальцы наткнулись на небольшую коробочку. Бездумно, я схватил ее и сунул в руки громиле, который шарил по полкам.
— Вот! На! Новинка! На пробу! «Свиток немоты»! Очень редкий! — выпалил я, не думая.
Тощий гоблин (нет, это были люди, просто… туповатые) удивленно посмотрел на коробочку, потом на меня, потом на своего напарника. Широкий тоже замер, озадаченно хмыкнув.
— Свиток немоты? — переспросил он, понижая голос. — Это типа… замолчать заставить кого-то?
— Да! Точно! — я подхватил, чувствуя, как идея обретает форму. — Направляешь на болтуна — и он замолкает! Минут на пять! Идеально для… ну, для переговоров! Тихих! — я сделал умное лицо.
Громилы переглянулись. В их тупых глазах мелькнул интерес. Широкий протянул руку, вырвал коробочку у тощего.
— Ладно. На пробу. Если надул — вечером не только десять серебряных принесешь, но и зубы свои соберешь в мешочек. Понял? Попробую дома на жене. Достала без умлоку трындеть.
— Понял! — я закивал с энтузиазмом, на который не был способен.
Они ушли, громко хлопнув дверью и оставив за собой разруху на одной из полок и мои подкашивающиеся ноги. Я прислонился к прилавку, пытаясь отдышаться. Свиток немоты? Я понятия не имел, что это было на самом деле! В коробочке могла быть старая газета или рецепт от геморроя! Но это сработало. На время. Вечером они вернутся. И если «свиток» не сработает… Я взглянул на разгромленную полку и почувствовал новую волну отчаяния. Нужны были деньги. Срочно. Любым путем.
И тут память выбросила еще один обрывок. Мадам Люсьен. «Мамочка» в доме куртизанок. То есть, хозяйка борделя. Долг. Цветы…
— Охренеть… — прошептал я. Обрывки сложились в картину, от которой стало не по себе. Прежний Артем, пытаясь угодить богатой клиентке, мадам Люсьен, пообещал ей партию редких «неувядающих лунных лилий» для ее будуара. Взял предоплату. Цветы должны были прийти от какого-то сомнительного поставщика-полукровки. Они пришли. И… что-то пошло не так. Мадам Люсьен была в ярости. Долг остался. И способ его погашения… Всплыло смутное, стыдливое воспоминание. Тело вспомнило раньше разума — сладковато-тяжелый запах духов, прикосновения… и унижение.
— Нет, только не это… — застонал я. Но альтернативы? Барбух с его зубами? «Черные Когти»? Разорение? У меня было два дня, чтобы найти пятьдесят серебряных. Или…
Я взглянул на разбитую полку, на груду хлама, на книгу учета с ее красными цифрами. Потом — на дверь, за которой была улица, ведущая к дому мадам Люсьен. Сердце провалилось куда-то в сапоги. Отчаяние — плохой советчик, но иногда единственный.
— Ладно, Артем, — сказал я сам себе, вставая и отряхивая пыль с рубахи. — Раз уж ты попал в эту мышеловку, придется выбираться. Мадам Люсьен нельзя было переходить дорогу. Я не знал, почему именно, но воспоминания Артёма подсказывали именно это.
Я вышел из лавки, поставив на дверь криво висевший замок. По пути к дому мадам Люсьен, расположенному в более приличном квартале, я заметил тележку старьевщика-орка у городских ворот. Среди его хлама что-то слабо блеснуло. Обычные серые камни, но с какими-то странными, переливающимися на свету прожилками. Этикетка, нацарапанная на ящике, гласила: «Поющие Камни Прилива. С мыса Шепотов. 5 медных/шт».
Поющие камни? Прилива? Что-то щелкнуло в мозгу. Редкое. Дешевое. Странное. Возможно… УТП? Я сунул руку в карман, нащупал жалкую горсть медяков — все, что было в кассе. Хватит на пару камней. Риск? Конечно. Но что я терял?
— Два камня, пожалуйста, — сказал я орку, стараясь звучать уверенно. Тот, массивный и молчаливый, лишь хмыкнул, забрал монеты и сунул мне в руку два холодных, гладких камешка. Они лежали на ладони, ничем не примечательные.
Я зажал камни в кулаке, чувствуя их прохладу. Может заглажу вину перед Мадам этим? Это был полный бред, но лучше прийти хотя бы с красивыми камнями, чем с пустыми руками.
— Героизм — это когда тебе некуда деваться, — горько усмехнулся я про себя, подходя к нарядной двери с табличкой «Мадам Люсьен. Прием по предварительной записи». Я постучал. Дверь открыла горничная. За ее спиной вился сладкий, дурманящий аромат дорогих духов и чего-то еще… опасного.
— Артем, — холодно сказала горничная. — Мадам вас ждет. Она… не в духе.
Я глубоко вздохнул, сжимая в кармане два гладких камня, как амулеты на удачу. Первый день в новом мире, новом теле, новой жизни. И первая сделка, которую мне предстояло заключить, была с моим собственным достоинством. Начало, достойное «лучшего» торговца Каменного Перекрестка. Впереди явно было весело.