Я шагал по мокрым плитам, чувствуя, как холод пробирает до костей. Нео-Веридиан не прощает слабых — здесь каждый день, как последний. Вдалеке гудел транспортный поток, где-то трещала реклама: «Твои мечты — наш продукт».

— Ты всё ещё думаешь, что найдёшь выход? — голос раздался из тени, хриплый, с металлическим оттенком. Я узнал Сэра, старого взломщика, чьи глаза светились слабым голубым огнём.

— Я ищу не выход, а причину, — ответил я, не сбавляя шаг. — В этом городе всё продаётся. Даже страх.

Сэр усмехнулся, оглядываясь на пустырь, где когда-то стояли дома. Теперь там только руины и клочья забытой жизни.

— Здесь нет причин. Есть только выживание. Ты слышал новости? Вчера корпоративы зачистили ещё один блок. Остались только призраки.

Я остановился, глядя на него сквозь дождь.

— Призраки — это мы. Те, кто ещё помнит, как было раньше.

— Раньше? — Сэр усмехнулся, показав кибернетические зубы. — Забудь. Город не терпит памяти.

Вдалеке вспыхнула сирена, и на мгновение весь Нео-Веридиан окрасился алым светом. Мы оба знали, что за этим обычно приходит спецотряд.

— Пора скрыться. — Я бросил последний взгляд на неоновые вывески, где обещания счастья таяли под дождём. — В этом городе даже тени бегут от света.

Мы растворились в переулке, где ночь была гуще, чем чужая кровь на мокром асфальте.


***


Я шагал рядом с Сэром, слыша, как его ботинки шлёпают по лужам. Вода отражала жуткие лица голограмм, рекламирующих пилюли от тоски и виртуальные сны.

— Сколько ещё ты выдержишь тут? — спросил Сэр, бросая взгляд на мой ховер-байк, дрожащий под навесом. — Твоя рухлядь скоро развалится, Каэль.

— Не в ней дело. Главное — ехать, пока можно. Пока не настигнет система.

Сэр хмыкнул, глядя на меня с сочувствием, которого не ждал.

— Система уже внутри нас. Видишь, даже дождь пахнет её отходами. Ты когда-нибудь думал, зачем мы всё это терпим? Для кого?

— Для себя, — я ответил. — Для тех, кто остался.

На миг ветер сорвал с вывески кусок рекламы, и мы увидели девушку в кибер-маске, пляшущую на фоне корпорации «Cyber age». Её глаза были пустыми, как окна в руинах.

— Думаешь, она знает, что такое боль? — Сэр задумчиво посмотрел на проекцию.

— Нет. Но мы знаем. Каждый шаг по этим плитам — напоминание. Вчера я видел, как мальчишку утащили дроны. Просто так, без причин.

Сэр хотел что-то сказать, но в этот момент ховер-байк слабо зажужжал — сигнал тревоги: кто-то сканирует его метку.

— Быстро, за мной! — я рванул в проулок, слыша, как Сэр плетётся следом.

В тени, среди гнилых контейнеров, мы затаились. Сердце стучало, как ритм города.

— Всё, что у меня есть — этот байк и память. Всё, что у нас — ночь и дождь. Этого достаточно, чтобы ещё раз попытаться уйти от призраков системы.

Сэр наклонился ко мне, улыбаясь своими металлическими зубами.

— Ты упрям, Каэль. Но у этого города есть свои правила. И если мы хотим выжить — надо научиться играть по ним.

Я посмотрел на дождь, стекающий по ржавой стене.

— А может, попробовать изменить их?

Сэр засмеялся, и его смех эхом разнёсся по пустому двору.

— Ты мечтатель, парень. Но у мечтателей здесь только два пути — исчезнуть или стать легендой.

Мы замерли, слушая, как где-то вдали снова воет сирена.

— Есть кое-что для тебя, — сказал Сэр, когда дождь стих, будто город дал нам передышку. — Работа. Не из простых, зато платят так, что сам не поверишь.

Я уставился на него, чувствуя, как внутри всё сжимается. В Нео-Веридиане астрономическая оплата — всегда ловушка.

— Что за дело?

Сэр оглянулся, вытащил из-под плаща небольшую капсулу. Матовая, гладкая, без эмблем. Я коснулся её — ледяная, будто в ней спрятана зима всего города.

— Специализированный био-контейнер. Надо доставить за черту города, к ребятам из «Cyber age». — Голос стал жёстче. — Вопросов не задавай. Просто довези. Оплата сразу после получения.

Я смотрел на капсулу, пытаясь понять, что внутри. Сердце стучит быстрее — так бывает, когда чувствуешь под кожей чужую тайну.

— Почему я? — спросил тихо.

Сэр пожал плечами, его глаза вспыхнули голубым.

— Потому что ты отчаянный. Потому что тебе нечего терять. А мне нужен тот, кто не задаёт вопросов.

Я взвесил всё за и против. Байк почти развалился, денег нет, над головой — только голограммы, обещающие иллюзию счастья.

— Ладно. Я согласен. — Слова пахнут отчаянием, но выбора нет.

Сэр протянул мне контейнер, его рука задержалась на моей, словно он хотел что-то сказать, но передумал.

— Только помни: если заметят — не спасёт никто. Город не любит тех, кто возит чужие тайны.

Я кивнул, чувствуя, как холод капсулы проникает в ладонь. Ночь стала ещё гуще, и даже неон казался тусклым. Я был готов ехать — пусть даже в неизвестность, ради последней надежды.

— Увидимся как-нибудь, — усмехнулся Сэр, растворяясь в тенях.

Я остался один, с биоконтейнером и дрожащей верой в то, что ещё можно выбраться из ловушки, которую сам для себя построил.

Я закинул контейнер в грузовой отсек байка, чувствуя, как тяжесть чужого секрета ложится мне на плечи. Двигатель завёлся с хрипом, и я выехал из переулка, врезаясь в вязкий поток транспорта.


***


Нео-Веридиан казался ещё мрачнее — неоновые вывески отражались в чёрных лужах, голограммы мигали призрачным светом. Каждый перекрёсток — новый риск. У КПП стояли хмурые лица в шлемах, их взгляды цеплялись за каждого, кто ехал один.

— Документы, — процедил один, сверяя мой профиль с базой.

Я кивнул, показывая сканер. Он бросил взгляд на байк, на контейнер — задержался чуть дольше, чем надо, но всё же махнул рукой. Я проехал дальше, ощущая, как сердце стучит в такт дождю.

Когда город остался позади, неон сменился ржавым светом индустриальных зон. Дальше — пустоши, где воздух казался ядовитым, а трубы гудели, как голодные звери. Здесь не было ни вывесок, ни людей — только ветер, разносивший запах горелого металла.

— Ну хотя бы не Нойрония, — прошептал я, вспоминая слухи о диких собаках и магических глюках. — В этих трубах и они бы подохли.

Байк дрожал, будто знал, что мы оба на грани. Я сжимал руль, глядя на капсулу в зеркале. Она молчала, но её холод будто полз по спине.

— Осталось немного, — подбадривал себя, хотя ночь впереди казалась бесконечной.

За очередной трубой показались огни южного шлюза — там, где заканчивается город и начинается ничья земля.

Я остановился у полуразрушенной заправки. Свет изнутри был мутным, как старое масло; сквозь запотевшее стекло можно было разглядеть фигуру — пожилого механика с кибернетической рукой. Байк хрипло зарычал, потребовав зарядки. Я шагнул внутрь, чувствуя, как усталость стекает по коже вместе с дождём.

— Что, опять за город? — механик даже не поднял головы, только ухмыльнулся, шевеля губами, в которых торчала старая сигарета. — Думал, тебя уже пустили на переработку, парень. Крепкий экземпляр, однако.

Я замер, будто на мгновение забыл, зачем пришёл.

— Вы меня с кем-то путаете, — выдавил я, глядя в тусклые глаза.

Он медленно повернулся, разглядывая меня так, будто видел насквозь. Кибернетическая рука щёлкнула реле, и из-под ног донёсся запах озона.

— Путаю? — механик хмыкнул, возвращаясь к своим инструментам. — Тут все одинаковые. Только у одних срок короче, у других — чуть дольше.

Я почувствовал, как холод от капсулы в рюкзаке становится сильнее. Механик бросил на меня последний взгляд, в котором было больше жалости, чем угрозы.

— Не задерживайся, парень. За такими, как ты, часто приезжают ночью. А ночь тут злая.

Я кивнул, не в силах ответить. Вышел обратно к байку, пытаясь не смотреть на отражение в мокром стекле.

— Всё нормально, — пробормотал себе под нос, но голос звучал чужим даже для меня.

Механик остался в свете лампы, его кибер-рука блестела, как призрак прошлого. Я зарядил байк, бросив последний взгляд на заправку, и снова двинулся к южному шлюзу, унося с собой чужую тайну и тревогу, что, возможно, меня действительно уже перепутали со своими — или с теми, кто давно стал частью города.


***


Я свернул с трассы на краю разрушенного городка — байк заскрежетал и заглох, будто устав от мира сильнее меня. У дороги тлел костёр, вокруг него сидели бродяги: худощавый мужчина с пустыми глазами, женщина с заплатами на куртке, ещё пара теней, сгорбленных под дождём.

Я прошёл мимо, стараясь не встречаться взглядом, но мужчина вдруг шевельнулся, его губы задрожали.

— Он… он вернулся, — сипло выдохнул он, указывая прямо на меня.

Женщина посмотрела внимательно и печально:

— Ещё один… Куда же вас всех гонят…

Я замер, сердце билось в висках. Пальцы дрожали на холодном металле байка, когда я пытался разобраться с неисправностью.

— О чём вы? — спросил я, но они будто не услышали — отвернулись, спрятали лица в тени.

— Эй, — попытался я ещё раз, но только дождь ответил мне, стуком по крыше заброшенной будки.

Паника подступила к горлу. Я поспешно затянул ремни, проверил контакты. Байк вздрогнул и завёлся — будто испугался вместе со мной.

Я сорвался с места, оставляя позади бродяг и их странные слова. Сердце гудело, мысли путались: может, я и правда потерял часть себя в этом городе? Или всё это давно не моё?

В зеркале мелькнула женщина — её взгляд был полон жалости, но в нём отражалась не только моя тень, а целая армия призраков, забытых этим миром.


***


Наконец, впереди показались гигантские прожекторы, прорезающие мрак. Байк, хрипя, вывез меня на вершину холма, откуда открывался вид на конечную точку моего маршрута. Огромный, обнесённый колючей проволокой комплекс, окружённый сторожевыми дронами, парившими над периметром, как хищные птицы. Вывеска, тускло светящаяся в едком тумане: «Зона Утилизации Биохимических Отходов Корпорации „Cyber age“». Воздух здесь был густым, пропитанным запахом озона и какой-то сладковатой гнилью, от которой першило в горле.

Меня направили в огромный, слабо освещённый ангар. Свет едва пробивался сквозь высокие окна, затянутые пылью, создавая призрачные тени на бетонных стенах. Навстречу вышел человек в защитном костюме, полностью скрывающем его фигуру. Шлем отражал тусклый свет, не давая разглядеть лицо.

Я протянул био-контейнер. Он принял его без единого слова, его перчатки скользнули по холодной поверхности. Затем просто указал на выход, без звука, без эмоций. Я почувствовал себя пустым, будто только что отдал часть себя, оставив её в этом мрачном месте.

Но что-то тянуло меня. Не просто любопытство, а леденящий ужас, который копился с каждой странной встречей. Я заметил приоткрытую дверь, из-за которой пробивался странный, зеленоватый свет. Словно под гипнозом, я шагнул к ней, заглядывая внутрь.

Внутри была огромная, глубокая шахта. Её дна не было видно, только тускло светящаяся зеленоватая жидкость, колышущаяся, как живая. И в этой жидкости, медленно плывя или опускаясь на дно, были… сотни тел.

Все они были точными копиями меня. Моё лицо, моё телосложение, даже шрам над бровью, который я получил, когда был ребёнком, — всё повторялось снова и снова в этой жуткой зелёной колыбели.

Всё, что я знал, рассыпалось в прах. Моя жизнь, мои воспоминания, моё прошлое — ложь. Я не Каэль. Я — один из них. Едкий запах вдруг показался не просто химическим, а запахом моей собственной, мерзкой, синтетической сущности. Я был не человеком. Я был продуктом. Отходами. Иллюзией.

В этот момент за спиной раздался холодный, отстранённый голос, усиленный, будто сквозь глушитель. Это был человек в защитном костюме, стоявший теперь прямо за моей спиной, его шлем казался бездонным провалом.

— Ах, ты решил посмотреть? Что ж, твоё любопытство похвально. Это «Проект Химера», серия 7. Ты — один из самых удачных экземпляров.

Каждое слово било, как молотом. Удачный экземпляр. Я не мог дышать. Воздух в лёгких стал тяжёлым, липким. Я чувствовал, как земля уходит из-под ног, как будто я сам начинал растворяться в этой мерзкой зелёной жиже.

— Био-конструкты, — продолжил голос, без тени эмоции, словно читая лекцию. — Временные оболочки. Созданы из переработанных отходов и синтетических материалов. Для выполнения разовых задач, требующих человеческого интеллекта и ловкости. Но недолговечности. Их срок службы… всего несколько дней. Ваша память ненастоящая. Всё это придумали мы, чтобы вы хотя бы ненадолго ощущали себя живыми, частью социума.

Мозг отказывался верить. Частью социума? Несколько дней? Это всё, что у меня было? Вся моя жизнь, каждый шаг, каждое воспоминание — это был срок?

— Контейнер, который ты привёз, — голос стал чуть громче, — содержит сырьё для следующей партии. Но это не твоё дело. Твоё дело было доставить. И ты его выполнил.

Я хотел закричать, спросить, что это значит, но горло сковало льдом. Моё тело, моё лицо, мои руки, которые я так часто видел в отражениях луж Нео-Веридиана, — всё это было лишь временной формой. Мгновенным билетом в никуда. Я был не просто отходами. Я был живыми отходами, способными думать, чувствовать, страдать. И это было хуже любой смерти. Моё имя, Каэль, было просто меткой, чтобы отличать одного от другого, до того как срок годности исчерпается.

Шок. Он пришёл не как удар, а как медленное, леденящее осознание. Слова человека в костюме, холодные и точные, рассыпались в моей голове, и каждый осколок вставал на своё место. Механик на заправке. Бродяги, что смотрели на меня с жалостью, как на призрака. «Ещё один». «Крепкий экземпляр». Они знали. Все знали. Знали, что я — не человек, а хрупкая, одноразовая оболочка, созданная из отходов, облечённая в плоть лишь для того, чтобы выполнить короткую, бессмысленную задачу.

Я был не Каэль. Я был Продукт. Живой мусор, способный дышать, чувствовать, но лишённый права на имя, на жизнь, на память, что не была бы вшитой ложью. Моё прошлое, моё детство, шрам над бровью — всё это было лишь программируемой иллюзией, чтобы я мог функционировать, пока не истечёт мой срок годности.

Внезапно моё тело пронзила невыносимая усталость. Она пришла не постепенно, а разом, будто кто-то выдернул пробку, и силы начали утекать. Мышцы стали ватными, колени подогнулись. Зрение расплылось, зелёная жижа в шахте затанцевала, превращая сотни моих копий в неразличимые тени. Я почувствовал, как что-то внутри меня начинает распадаться, как клетки, из которых я был собран, теряют свою связь.

«Несколько дней», — эхом отдавалось в голове. Мои «несколько дней» истекли. Я привез свой собственный приговор. Мой полёт, короткий и слепой, подошёл к концу. Я был Мотыльком, летящим в огонь, который сам же и разжёг. И теперь, когда огонь сжирал меня изнутри, я видел истину. И она была хуже любой лжи, любой боли. Это было небытие.

Моё тело, уже отказывавшееся подчиняться, подалось вперёд. Я рухнул на колени, глядя в бездонную шахту, где плавали они — сотни моих лиц, моих тел, моих шрамов. Каждое из них было отражением той лжи, которой я жил. Они были не братьями. Они были моими призраками, моим прошлым и будущим, одновременно.

Слова человека в костюме всплывали в сознании, как пузыри на поверхности этой отвратительной колыбели: «временные оболочки», «отходы», «несколько дней». Я был не просто продуктом, не просто инструментом. Я был живым мусором, отбросом, которому дали краткий миг сознания лишь для того, чтобы он завершил свой собственный цикл утилизации. Я вернулся туда, откуда пришёл. Вернулся, чтобы стать частью этой вечно крутящейся, мерзкой корпоративной машины.

Одиночество. Оно было невыносимым, пронизывающим до костей, хуже любой физической боли. Я был один, но в то же время — никем. Просто ещё одна единица в бесконечной серии.

Мои веки отяжелели. Мир вокруг потемнел, растворяясь в зелёном тумане. Последний вдох был тяжёлым, полным едкого запаха. Сознание покинуло меня, как свет, который гаснет в неоновом городе. Короткое, бессмысленное существование Каэля, Мотылька, подошло к концу. Я стал частью того, из чего был создан. Стал ничем.