Ходоки пришли к воинской части из семи сёл, из восьми деревень; впереди бабка несла икону Богородицы, а дед – хлеб-соль на полотенце. Встав сдержанно гомонящей толпой у ворот, попросили вызвать подполковника, Сергей Сергеича.
Едва подполковник Никульшин вышел из КПП – бабки заголосили, как по покойнику:
– Батюшка ты наш, кормилец! Голубчик родненький!.. – не хватало лишь – «На кого ты нас покинул?»
Под причитания выдвинулись вперёд знакомые Никульшину мужики из местных сельских авторитетов – с одним он на рыбалку ездил, с другим на охоту, с третьим самогон-водку пил и в бане парился, но сегодня в глазах у них было нечто иное – какая-то неистовая решимость.
– Выручай, Сергеич, – тяжело сказал один.
– Извини, Паша, – развёл руками Никульшин, – у самого солярки в обрез, а твоим тракторам и на чих не хватит.
– Не о горючке речь, – махнул другой, – у нас к тебе тонкий откровенный разговор.
– Наше к вам прошение! – Бабки крестились и кланялись.
– Сергеич, – промолвил третий, разгладив усы и откашлявшись, – дело плохо. Электросеть за долги ток отключила. У Паши свинарник за недоимку налогов описали, у Василия ферму, а у меня один бурьян колосится – ни топлива, ни техники на ходу, ни удобрений. Зиму ещё так-сяк проживём, а по весне хоть застрелись. Удушили нас – закупочные цены копеечные, и тех не платят, а за любую гайку, за горсть химии – наличкой и вперёд чуть не в баксах требуют. Угля, торфа купить не на что – впору избы на дрова пустить. А ведь у нас люди, им пить-есть надо, отапливаться надо. Много старых, хворых...
– Помилосердствуй, батюшка, – гнулись бабки чуть не в землю.
– Да я-то чем помочь могу? – недоумевал Никульшин. – У меня свои офицеры забыли, как деньги шуршат, солдат через раз кормлю...
– Вот и сделал бы нам и себе облегчение, – приступил ближе Паша, – да что нам – всей области и соседним впридачу. Все знают, что ты охраняешь – у тебя атомные бомбы на складах. Рвани одну, Сергеич – всем миром просим...
– Вы что?! – подполковник оторопел. – С ума посходили!? бомбу!..
– Её самую, – кивнул серьёзно Паша. – Ну ты сам посуди – ждать нам нечего и не от кого, на нас заживо крест поставили, а если у нас будет вроде как свой Чернобыль – может, хоть тогда что-нибудь дадут – на детей, на похороны...
– Ребятишек отдохнуть задаром свозят, – подхватил Василий, – мясной паёк им дадут. Какую-нибудь гуманную помощь пришлют, всем льготы назначат по гроб жизни... Лучше бомбу, чем как сейчас издыхать.
– Соображаете вы или нет!? – заорал, багровея, Никульшин. – А мне за вас под расстрел идти!?..
– Да кто узнает-то? – Паша приобнял раздышавшегося подполковника. – Когда спохватятся – концов не сыщут! скажешь, случай чего – террористы её выкрали, везли – и уронили. Из частей ваших эшелонами уже воруют, как тут бомбе не пропасть!..
– Не, мужики, – Никульшин стряхнул с себя Пашу, – не просите!
– Сергей Сергеич, будьте отцом родным! – полезли к нему жёны и бабульки, цепляясь за рукава и уже падая к ногам. – Внучков, деток пожалейте – ведь опять лебедой, как в войну, кормим! пенсий, детских не дают! Окажите милость Христа ради!..
Совали Никульшину и детей на руках – те ревмя ревели, прибавляя смятения; подполковник закрутился, порываясь нырнуть в дверь КПП, но ходоки отрезали путь к отступлению. Паша рванул на себе ворот:
– Что, на колени перед тобой встать!? все встанем! Люди!!..
Толпа разом осела – Никульшин словно вырос над головами и лесом протянутых рук; он замотал головой, отгоняя жуть.
– Граждане, разойдитесь!!..
Жалобный вопль не смолкал.
– Я с мужиками говорить буду! – отчаялся подполковник.
* * *
Двое суток Никульшин пил и толковал с Пашей, Василием и Усатым. Почуяв в подполковнике надлом, мужики давили и давили – упирали и на то, что он в разводе, а жена с детьми у тёщи в Ставрополе.
– И рад бы, – отнекивался Никульшин, – но вы поймите – бомбы не снаряжены по-боевому, взорвать можно только по проводу, сидя вблизи. Кто у ключа сядет? ты? или ты?
– Серега, у нас всё продумано, – подмигнул Усатый. – Есть согласный старик, Гуськов. Лет ему много, он вдовый и болеет, весь измучился, а раньше служил в артиллерии, военное дело знает.
Пришёл и сам камикадзе – точней, его, иссохшего, привела, подпирая, молоденькая фельдшерица.
– До Кенигсберга дошёл, а теперь вот рак, – прошелестел он. – Спасибо Лизавете, пользует меня.
– Он всё терпит, – прибавила Лизавета, – когда аптека наркотиков не даёт, а то покричит – и вроде легче.
Подполковника схватило когтями за душу – и он сдался.
* * *
Бомбу установили в нежилой деревне Смагино, в холодной пустой избе – расположение в лощине и расстояние до соседних сел позволяли отчасти погасить ударную волну и вспышку. Окрест всех упредили – в какой час и как укрыться.
Уже завечерело, когда Никульшин смонтировал и вхолостую проверил подрывные системы – основную и дублирующую. Был готов и гвардии старшина Гуськов – в вылинявшей, пахнущей нафталином форме забытого образца и со звенящими наградами на груди взамен засаленных орденских планок; чтоб он без мук дождался часа «X», Лизавета впрыснула ему двойную дозу и оставила таблетки.
Прощались молча. Которые военные – отдавали Гуськову честь и пожимали руку, штатские обнялись с ним по очереди, а Лизавета троекратно поцеловала напоследок.
Погрузились в БТР и наглухо закупорили машину; Никульшин хлопнул водителя по плечу:
– Гони!
* * *
Дед Гуськов сидел в лёгком дурмане от уколов, следя за светящейся стрелкой командирских часов. Круг стрелки – круг жизни; круг замкнётся, и война вернётся, и снова он призван на подвиг, на смерть, и всё как в тот давний день – брошенная хата, полевая рация, и он должен сказать последнее – «Вызываю огонь на себя».
Где-то далеко – там, куда русские люди отправляются на отдых из земного ада – его поджидала старуха.
Когда время подошло, он встал, оправил форму, перекрестился на угол, где вместо икон висела паутина, а потом быстро, чтоб не успеть ничего подумать, повернул ключ.
Всё исчезло. Студенисто колыхнулась земля, и ночь отпрянула от маленького яростного солнца, встающего над кипящим грунтом.
* * *
Глава областной администрации был вынужден прервать свой отпуск на Канарах, когда в новостях CNN показали отряды МЧС, смыкающие кольцо вокруг зоны «Смагино».