Комната Алисы напоминала место крушения корабля, перевозившего зимний гардероб и библиотеку. На кровати, стульях и даже на подоконнике громоздились свитера крупной вязки, шарфы всех оттенков кофе с молоком и стопки книг.
В центре этого вязано-шерстяного хаоса стоял раскрытый чемодан. Он выглядел так, словно уже сдался и молил о пощаде, но Алиса Лаврентьева была неумолима. Она задумчиво держала в руках тяжелый том «Готической архитектуры Богемии».
— Если ты положишь эту книгу, нам придется выкинуть фен, — раздался голос от двери. — Или мое терпение.
Марина, лучшая подруга Алисы, сидела на полу в позе лотоса, ловко сворачивая джинсы в тугие рулоны. В отличие от Алисы, у Марины — будущей звезды рекламы и пиара — в чемодане царил идеальный, почти армейский порядок. Ничего лишнего, только стиль и практичность.
— Это не просто книга, Марин, — Алиса вздохнула, все же откладывая фолиант в сторону. — Я еду на стажировку от факультета культурологии. Я должна понимать контекст города.
— Ты едешь пить глинтвейн, есть трдельники и страдать, — парировала Марина, закидывая в свою сумку косметичку. — Давай называть вещи своими именами. Эта поездка — «Зимний культурный обмен» для трех факультетов: мы, рекламщики, едем смотреть, как продавать Рождество, лингвисты едут практиковать язык, а вы, музейщики... ну, вы едете дышать пылью веков.
Алиса не ответила. Она подошла к шкафу и достала вешалку с изумрудным платьем. Тонкий шелк струился в руках, совсем не подходящий для декабрьских морозов.
Марина присвистнула.
— Ого. А это для музея разбитых сердец?
— Там будет рождественский бал в отеле, в последний вечер, — Алиса старалась говорить ровно, аккуратно укладывая платье поверх свитеров. — Если бы ты удосужилась прочитать программу, то знала бы.
— Лис, — голос подруги стал мягче, но в нем все еще слышалась сталь. — Ты ведь берешь его не для бала?
Алиса замерла. Роковое имя не прозвучало, но оно повисло в воздухе, тяжелое и колючее, как статика от шерстяного пледа. Илья. Илья Гордеев, звезда лингвистического факультета, красавец с идеальным немецким произношением и ледяным умением заканчивать отношения. Он тоже ехал в эту поездку. Конечно же, он ехал.
— Я не планирую за ним бегать, — тихо сказала Алиса, садясь на край кровати. Она машинально поправила выбившуюся прядь русых волос. — Просто... мы будем в одном городе. В одной гостинице. В самой романтичной столице Европы. Может быть, атмосфера что-то изменит? Может, мы случайно столкнемся где-нибудь на Карловом мосту, и он поймет, что погорячился?
Марина закатила глаза, но беззлобно.
— «Случайно столкнемся». Ага. План надежный, как швейцарские часы. Только ты забываешь, что Илья — сухарь. Ему плевать на атмосферу, если она не помогает его карьере.
— Он не сухарь, он просто сложный, — привычно защитила его Алиса, доставая из тумбочки свой маленький потертый блокнот.
Это была ее главная ценность. Здесь, среди зарисовок капителей колонн и цитат из лекций, хранился ее личный маршрут. Не тот, что выдали в деканате, а настоящий.
— Смотри, — Алиса открыла страницу, заложенную засушенным кленовым листом. — Я нашла одну редкую традицию.
— О нет, только не снова твои музейные суеверия, — простонала Марина, но с любопытством подалась вперед.
— Это не суеверие, а просто традиция, — Алиса провела пальцем по строчкам, написанным ее аккуратным почерком. — Все бегут на Карлов мост тереть собаку или к Яну Непомуцкому. Но настоящая магия в другом месте. Есть легенда, что если в сумерках прийти к храму Святой Людмилы на площади Мира...
— Это там, где всегда рождественская ярмарка? — уточнила Марина.
— Чуть подальше. Так вот, нужно подойти к стенам храма, зажечь свечу — обязательно натуральную, восковую — и мысленно попросить о любви. О настоящей любви, которая связывает души. Говорят, Святая Людмила покровительствует тем, кто ищет примирения и света.
Глаза Алисы горели. В этот момент она выглядела не как уставшая студентка, сдающая сессию, а как героиня сказки, которая верит, что чудо можно вызвать по расписанию.
— И я подумала... — продолжила она, чуть смущаясь. — Если я сделаю это... Если я правильно загадаю желание, может быть, все встанет на свои места? Может быть, Илья вспомнит, как нам было хорошо?
Марина посмотрела на подругу с жалостью пополам с восхищением. Видимо, ей хотелось сказать что-то типа: «Лисенок, он не стоит и огарка твоей свечи». Хотелось встряхнуть ее и напомнить, как Алиса плакала два месяца назад, когда Илья сказал, что ему «нужно пространство для роста».
Но она промолчала. Прага умеет лечить — в это Алиса верила. А если не Прага, то чешское пиво и сарказм Марины.
— Ладно, — выдохнула Марина, захлопывая свой чемодан с решительным щелчком. — Берем твою свечу. Но у меня условие: если Святая Людмила проигнорирует запрос по поводу Ильи, мы идем есть трдельник с двойным шоколадом. Договорились?
Алиса улыбнулась — первой искренней улыбкой за этот вечер.
— Договорились.
Она посмотрела в окно. За стеклом падал серый московский снег, но в ее мыслях уже горели золотые фонари Праги. Она бережно уложила в боковой карман чемодана толстую восковую свечу, завернутую в крафтовую бумагу.
— Ну все, культуролог, — Марина встала и потянулась. — Ложись спать. Завтра вылет. Нас ждут великие дела. И, к сожалению, бывшие парни.
Алиса погасила свет, но сон не шел. В темноте она представляла, как зажигает фитиль у старинных стен, как пламя дрожит на ветру, и как чья-то рука — теплая, знакомая рука Ильи — накрывает ее ладонь.
«Все будет хорошо, — прошептала она в подушку. — Прага все исправит».
*****
Утро вылета встретило их пронизывающим московским ветром и серым небом, которое, казалось, давило на плечи. У главного входа в университет, где собиралась группа для трансфера, царила суматоха: стук колесиков чемоданов по мерзлому асфальту, сонные голоса, пар изо рта.
Алиса зябко куталась в объемный шарф, стараясь стать невидимой, но при этом глазами жадно искала в толпе одну единственную фигуру. И она нашла его почти сразу.
Илья стоял у автобуса, окруженный группой смеющихся девушек с иняза. Он выглядел возмутительно бодрым для шести утра. Идеально повязанный шарф, пальто песочного цвета, которое сидело на нем так, будто он только что сошел со страниц журнала, и та самая уверенная, чуть небрежная улыбка.
Сердце Алисы сделало болезненный кульбит. Она набрала в грудь ледяного воздуха, ожидая момента узнавания. Вот сейчас он повернет голову. Увидит ее. Кивнет. Может быть, даже подойдет поздороваться, ведь они не чужие люди.
Илья действительно повернул голову. Его взгляд скользнул по толпе, прошел сквозь Марину, на секунду задержался на Алисе... и равнодушно двинулся дальше, к водителю автобуса. Как будто она была просто частью пейзажа. Столбом. Деревом. Пустым местом.
Алису словно ударили под дых. В ушах мгновенно зашумело, и реальность подменилась воспоминанием двухмесячной давности.
...Кофейня на углу Мясницкой. Дождь барабанит по стеклу. Илья размешивает сахар в капучино — долго, методично, не поднимая глаз.
— Лис, ты замечательная, правда, — его голос звучал мягко, но в этой мягкости был приговор. — Но мне сейчас нужно другое. Мне нужно пространство. Драйв. Ты очень... простая. А я чувствую, что задыхаюсь в этой простоте. Мне нужно расти, понимаешь?
— Расти? — переспросила она тогда, чувствуя, как мир рушится. — А со мной расти нельзя?
Он наконец посмотрел на нее — тем самым холодным, «взрослым» взглядом.
— Мы на разных скоростях. Не усложняй, пожалуйста.
— Эй, Земля вызывает Алису! — локоть Марины ощутимо ткнул ее в бок, вырывая из липкого кошмара воспоминаний. — Хватит на него пялиться. У него от твоего взгляда сейчас пальто загорится, а оно, судя по виду, дорогое.
Алиса моргнула, возвращаясь в холодное утро. Илья уже загружал свой чемодан в багажное отделение, галантно помогая какой-то блондинке.
— Он даже не поздоровался, — прошептала Алиса, чувствуя, как к горлу подступает ком.
— Потому что он воспитанный нарцисс. Это особая порода, — фыркнула Марина, подталкивая ее к дверям автобуса. — Забей. Мы едем в Прагу.
Алиса послушно пошла вперед, сжимая в кармане пуховика холодный корпус телефона. Обида жгла глаза, но где-то глубже, под слоем боли, упрямо тлела надежда. «Это просто Москва», — уговаривала она себя, глядя в спину Илье. — «Здесь все бегут, все нервные, всем не до чувств. Там все будет иначе».
В ее воображении Прага уже расстилала перед ними свои брусчатые ковры. Город шпилей, алхимиков и легенд просто не может оставить все как есть. Там, среди готических соборов и рождественских огней, этот московский лед должен растаять.
«Мы будем гулять по одним улицам», — думала она, занимая место у окна. — «Дышать одним воздухом. Прага все исправит. Она обязательно все исправит».
Автобус тронулся, оставляя серую Москву позади, и Алиса прижалась лбом к холодному стеклу, закрывая глаза.