Диана

Вечеринка в ночном клубе по случаю Старого Нового года била ключом — музыка грохотала, огни переливались калейдоскопом, а я танцевала до изнеможения вместе с Алисой и Златой. Ноги уже горели огнём, мышцы ныли, но я не могла остановиться. В эти мгновения всё казалось таким ярким, таким настоящим... Словно мир сузился до пульсирующего ритма басов и ослепительных вспышек света.

Злата — моя лучшая подруга с самого детства. Глядя на неё, я не могла не улыбаться: в конце прошлого года она и мой брат наконец‐ то поняли, что созданы друг для друга. Теперь они вместе, и я искренне, безоговорочно рада за них. Их счастье светится, как неоновая вывеска над клубом — яркое, очевидное, безусловное. Они смеются, переглядываются, касаются друг друга — и в этих простых жестах столько тепла, что оно будто разливается по всему залу.

А вот моё сердце... Оно словно застряло в вечной зиме. Потому что уже столько лет я влюблена в Феликса — лучшего друга брата. Влюблена так глубоко, что иногда мне кажется: если вынуть это чувство из груди, я просто перестану дышать. Оно пронизывает каждую клеточку, звучит в каждом ударе пульса, живёт в каждом вдохе.

Каждый день я твёрдо решаю: «Сегодня скажу ему всё». Произношу это про себя, словно заклинание, сжимаю кулаки, набираюсь смелости... А потом... потом снова передумываю. В тысячный раз. Страх сковывает горло, слова застревают где‐ то между сердцем и губами. Что, если он посмотрит на меня с недоумением? Что, если разрушится то хрупкое равновесие, которое мы выстроили годами?

Моя история — не сказка. Скорее, это тихая мелодия, которая звучит в моей душе годами. Она то нарастает, захлёстывая волной, то затихает до едва уловимого шёпота. Но никогда — никогда! — не находит отклика. Эта мелодия принадлежит только мне. Я играю её в одиночестве, а она эхом отдаётся в пустоте.

Я пробовала всё.

Многозначительные взгляды, от которых замирало сердце и вспыхивали щёки. Осторожные намёки, которые, казалось, невозможно не понять. Даже почти откровенные попытки привлечь его внимание — неловкие шутки, нарочито долгие разговоры, случайные прикосновения...

И каждый раз — тишина.

Мои чувства растворяются в воздухе, не долетая до него. Иногда я убеждаю себя: он просто не замечает. Не видит того, что лежит на поверхности. А иногда... иногда мне кажется, что он намеренно отворачивается. Боится нарушить хрупкое равновесие нашей дружбы. Или просто не хочет видеть то, что я так отчаянно пытаюсь ему показать.

В надежде стать ближе я поступила в тот же институт, где учился он. Теперь мы видимся почти каждый день. Болтаем о пустяках, смеёмся над одними и теми же шутками, делимся переживаниями. Он — мой близкий человек, тот, кому я могу рассказать обо всём на свете. Тот, кто знает мои страхи, мечты, глупые привычки.


Но между нами всегда эта черта. Невидимая. Тонкая, как паутинка, и прочная, как сталь. Черта, которую я не могу переступить. Она словно стена, возведённая из недосказанных слов и невыраженных чувств.

Мы дружим. Тепло. Искренне. По‐настоящему. Он поддерживает меня в трудные минуты, радуется моим успехам, всегда готов выслушать. Но дальше этого — ничего. Ни взгляда. Ни слова. Ни жеста, которые дали бы мне хоть каплю надежды. Ни намёка на то, что его сердце бьётся в унисон с моим.
И вот я снова спрашиваю себя: сколько ещё можно любить так? Без ответа. Без надежды. Но с этой неугасимой, упрямой верой в чудо. Сколько можно хранить в сердце эту тихую мелодию, которая, кажется, никогда не станет песней для двоих?

Я подошла к бару, заказала «Мимозу» — хотелось хоть как‐ то заглушить эту тоску сладким цитрусовым вкусом. И тут... появился Дэн. Второй лучший друг моего брата.

Он словно сошёл с обложки глянцевого журнала: спортивная фигура баскетболиста, светло‐ русые волосы, глаза цвета виски — тёплый, тягучий, опасный оттенок. Дэн — мечта девчонок и мастер разбивать сердца. Короткие романы, ни к чему не обязывающие встречи — его стиль жизни. Он улыбается, и мир будто становится ярче, но в этой улыбке нет глубины, нет обещания.

Феликс — его полная противоположность. Да, он тоже баскетболист и тоже пользуется популярностью у девушек. Но он — брюнет с серьёзным взглядом и тихим достоинством. В его глазах нет легкомысленного блеска, только спокойная уверенность и... уважение. Именно это слово. Он уважает женщин. Не играет их чувствами, не разбрасывается обещаниями.

Глядя на Дэна, я вдруг остро осознаю: вот он — тип мужчины, который легко завоёвывает сердца. Яркий, эффектный, словно фейерверк. А Феликс... Феликс другой. Он не бросается в глаза, но если ты его разглядела, уже не сможешь забыть. И именно это делает мою любовь к нему такой мучительной и такой настоящей.

Я делаю глоток «Мимозы», и кисло‐ сладкий вкус смешивается с горечью моих мыслей. Музыка гремит, люди смеются, а я стою у бара и думаю: когда‐ нибудь моя тихая мелодия найдёт своего слушателя? Или она так и останется песней для одного?

— Привет, Ди! — Дэн ворвался в моё поле зрения, словно торнадо в белых кедах. За его спиной две девушки обменивались многозначительными взглядами — видимо, решали, кому достанется право на следующий танец.

— Привет. Снова сразу две? — я изогнула бровь. — Дэн, тебе не надоело это всё? Вон уже и мой брат остепенился. Может, и тебе пора?

— Малышка Ди, я, конечно, тебя люблю, — он приложил руку к сердцу, — но не надо совать свой носик в мою личную жизнь. Ок? — Да не вопрос. Если бы она у тебя только была, — фыркнула я, тут же мысленно дав себе подзатыльник. Ну вот зачем я на него наезжаю? Будто свои любовные неудачи на нём вымещаю.

— Ой, а то она у тебя есть, — парировал Дэн, игриво покачивая бокалом. — Очень смешно.

— У меня её нет, и это мой личный выбор, — гордо вздёрнула подбородок.

— Ну так и моя личная жизнь — мой выбор, — он развёл руками. — Чего ты вообще на меня взъелась? Вечер не удался?

— У меня всегда всё удаётся, — процедила я сквозь зубы.

— Ага. Я заметил, — его губы дрогнули в ухмылке.

— Что ты заметил?

— Много чего.

— Что ты вообще можешь заметить дальше сисек своих подруг? — вырвалось у меня прежде, чем успела прикусить язык.

Дэн театрально схватился за сердце:

— Оу, даже так? Ну, например, я за сиськами своих подруг успел заметить, как ты вздыхаешь по Феликсу.

— Что?! Да как ты... Ты о чём?! — я почувствовала, как щёки заливает жар.

Он лишь рассмеялся и развернулся к своим подругам. Я рванула его за рукав:

— Эй, нет, подожди! Давай поговорим.

— Извини, малышка Ди, — он подмигнул, — меня ждут сиськи моих подруг.

— Дэн! — я вцепилась в его рукав мёртвой хваткой. — Стой. Серьёзно. Поговорим.

Он замер, обернулся, приподняв бровь. В глазах ещё плясали смешинки, но в голосе уже не было прежней легкомысленности: — Ну? Чего тебе?

Я глубоко вдохнула, пытаясь собраться с мыслями. Слова вдруг стали тяжёлыми, словно налились свинцом.

— Ты... правда заметил?

Дэн помолчал, потом небрежно пожал плечами:

— Ди, ты думаешь, только ты умеешь подмешивать чувства в дружеские разговоры? Я тоже кое‐ что вижу.

Внутри всё сжалось. Стало одновременно жарко и холодно — будто одновременно окатили кипятком и ледяной водой.

— И что... что ты видишь?

Он прислонился к барной стойке, скрестил руки на груди. Теперь его взгляд был непривычно серьёзным.

— Вижу, как ты смотришь на него. Как замолкаешь, когда он входит в комнату. Как стараешься оказаться рядом, но никогда — совсем рядом. Вижу, как ты улыбаешься, когда он шутит, даже если шутка не смешная. Вижу, как ты вздыхаешь, когда он уходит. Каждое его слово било точно в цель. Я почувствовала, как горят щёки.

— И... и что ты об этом думаешь?

Дэн усмехнулся, но на этот раз без насмешки:

— Думаю, ты дура.

Я вздрогнула:

— Что?!

— Дура, — повторил он твёрдо. — Потому что любишь человека, а боишься ему об этом сказать.

Потому что вместо того, чтобы бороться за своё счастье, прячешься за шутками и намёками. Потому что позволяешь страху управлять твоей жизнью.
Музыка гремела, вокруг танцевали люди, но для меня весь мир сузился до этого разговора.

— А ты... ты считаешь, что стоит сказать? — прошептала я.
Дэн посмотрел на меня долго, внимательно. Потом тихо произнёс: — Я считаю, что ты заслуживаешь знать ответ. Любой. Даже если он будет не тем, на который ты надеешься. Потому что не знать — хуже. Гораздо хуже.

В его глазах больше не было насмешки. Только искренность — та, которую я редко видела в нём.

— Но... а если он откажет? Если всё изменится? Если мы больше не сможем дружить?

— А если не откажет? — перебил он. — А если всё только начнётся? Ты ведь не знаешь. Никто не знает. Но ты никогда не узнаешь, если не попробуешь. Ямолчала,перевариваяегослова.Где‐товнутричто‐тодрогнуло — будто тонкая нить, которая столько лет держала меня в плену нерешительности, наконец‐ то натянулась до предела.

— Ты правда так думаешь?

— Правда, — кивнул Дэн. — И знаешь что? Я даже немного завидую Феликсу. У него есть ты. Кто‐ то, кто любит его так искренне, так... по‐ настоящему.
Я посмотрела на него — и вдруг увидела не легкомысленного сердцееда, а человека, который, возможно, тоже знает, что такое неразделённая любовь.

— Спасибо, — тихо сказала я.

— За что? — удивился он.

— За то, что сказал это. За то, что не отмахнулся.

Дэн улыбнулся — на этот раз по‐ настоящему, без маски.

— Ладно, малышка Ди. Теперь ты знаешь, что я знаю. И что дальше?

Я взглянула туда, где в толпе мелькнул тёмный силуэт Феликса. Сердце сжалось, но теперь в этом сжатии было что‐ то новое — не только страх, но и решимость.

— Теперь... теперь я должна поговорить с ним.

— О‐ о‐ о, — Дэн вскинул руки в шутливом ужасе. — Только не говори, что собираешься прямо сейчас броситься к нему с криком «Феликс, я люблю тебя!»

Я рассмеялась:

— Нет, конечно. Но... надо же с чего‐ то начать.

— Вот это я понимаю! — он хлопнул меня по плечу. — Наконец‐ то в наших рядах пополнение в лиге смелых сердец! Хотя, честно говоря, я думал, ты решишься раньше. Ты же у нас рекордсменка по количеству многозначительных взглядов в сторону Феликса.

— Да ну тебя, — я толкнула его локтем. — Ты же знаешь, это всё не так просто.

— Просто — это скучно, — подмигнул Дэн. — А ты, Ди, никогда не была скучной. Так что давай, вперёд. А если что — я всегда готов утешить разбитое сердце. Или станцевать на его обломках.

— На обломках — это в твоём стиле, — фыркнула я.

— Именно! — он поднял бокал. — За смелость, малышка Ди. И за то, чтобы твои вздохи наконец превратились в слова.

Я глянула в сторону Феликса, глубоко вдохнула и шагнула вперёд. Где‐тозаспинойДэнкрикнул:

— Только не забудь потом рассказать, как всё прошло! А то мне же интересно, чем закончится эта эпопея!

Я обернулась и показала ему язык. Он рассмеялся и помахал рукой, а потом снова растворился в толпе своих обожательниц.

А я шла сквозь музыку и свет, чувствуя, как внутри разгорается огонь. Не страх. Не неуверенность. А что‐ то новое. Что‐то настоящее.