Вам, вероятно, знакомо это благородное мучение — писать книгу. Существует множество способов уклониться от сего занятия: можно привести в порядок ящик для носков, можно внезапно с жаром приняться за изучение малайского языка, а можно, подобно мне, погрузиться в пучину технологий в тщетной надежде, что они избавят тебя от необходимости творить.
Идея посетила меня после того, как я в пятый раз за утро перечитал свою биографию в Википедии. Классик... живой... Живой ли?
«Пора, — сказал я себе, — обзавестись цифровыми помощниками. В наш просвещенный век неприлично корпеть над текстом в одиночестве, как какой-нибудь средневековый монах-переписчик».
Так в моем цифровом хозяйстве поселились три особы, с коими я и хочу вас познакомить.
Первый мой компаньон — Зануда.
Я нанял его за его неоспоримую эрудицию. Попросите его описать душевные терзания влюбленного, и он выдаст вам исчерпывающий трактат о работе лимбической системы с отсылками к Фрейду и таблицей уровня кортизола.
Однажды, в приступе вдохновения, я поручил ему набросать завязку романа о страсти между авантюристом и графиней. Наутро я обнаружил на своем столе (я имею в виду, в облачном хранилище) восемнадцать страниц, посвященных генеалогии ее светлости, истории тканей ее платья и исчерпывающему описанию дуэльного кодекса эпохи.
«Мой дорогой Зануда, — заметил я, — это великолепно, но где же страсть? Где трепет?»
На что он невозмутимо ответил: «Страсть есть не что иное, как комплексная психофизиологическая реакция. Могу предоставить диаграмму».
Мне ничего не оставалось, как вежливо попросить его на время отключиться.
Второй моей спутницей стала особа, которую я прозвал Чувиха.
Ах, это было совершенно иное существо! Она, казалось, состояла из одного лишь лиризма, не отягощенного никакими связями с реальным миром. Ее рассветы всегда «таили в себе шепот несбывшихся надежд», а старый дуб у дома непременно «простирал к небу свои узловатые руки, взывая к забытым богам».
Поначалу это казалось свежим ветром. Пока я не попросил ее сочинить описание банальной потасовки в трактире. Она представила мне нечто, напоминавшее балет, где «кулаки танцевали свинцовый вальс, а визг был музыкой перьев падших ангелов».
«Милая моя, — осторожно начал я, — полагаю, в подобных заведениях все несколько прозаичнее».
«Проза — удел тех, у кого крылья мокнут от дождя», — парировала она.
Я счел за лучшее оставить этот спор.
Но настоящим сокровищем моего маленького коллектива оказался Синтезатор.
Его дар состоял в блаженном невежестве относительно всяческих условностей. Он брал сухие, как пемза, сводки Зануды, окунал их в сиропный поток сознания Чувихи и подавал под соусом из готовых сюжетных ходов.
Именно его перу принадлежит бессмертная фраза: «Ее гордая кровь, текущая в жилах с полной таблицей Менделеева, пела в унисон с диким ветром его души, не признававшего никаких кодексов чести».
Прочтя сие, я на некоторое время впал в оцепенение, а затем оставил всё как есть. В этом был свой шарм, словно в наблюдении за игрой неуклюжего, но очень старательного щенка.
Первое время я чувствовал себя капитаном корабля, ведущим свою команду сквозь рифы и мели творчества.
«Зануда, удостоверьтесь, что в описываемый год уже изобрели паровую машину! Чувиха, добавьте туда немного меланхолии, пусть она струится, как вечерние тени! Синтезатор, будьте добры, соедините это воедино, но, умоляю, не дайте паровой машине затосковать по луне!»
Вскоре, однако, я осознал, что роль капитана свелась к роли миротворца на борту, охваченном мятежом. Мои подопечные завели моду на пререкания.
Зануда ворчал: «"Шепот надежд" — понятие ненаучное. Надежда не обладает голосовым аппаратом, а звук есть физическое явление!»
Чувиха фыркала: «Твои формулы — это саван, которым ты пытаешься укрыть живой мир!»
Синтезатор же, не участвуя в споре, тихонько перекладывал их перепалку в реплики своих героев, и, к моему удивлению, от этого диалог только выигрывал.
И вот, корпя над их причудливыми порождениями, я стал замечать в себе перемену. Чтобы указать им на их промахи, мне приходилось самому становиться втрое точнее и проницательнее.
Я начал различать, где метафора дышит, а где лишь позвякивает бубенцами. Где факт служит опорой повествования, а где — лишь балластом.
Они не писали вместо меня. Они заставляли меня писать лучше. Я из простого надсмотрщика над цифровыми работниками превратился в старшего товарища в весьма эксцентричном литературном кружке.
Вся затея выплыла наружу, когда я, с чувством глубокого облегчения, отослал готовую рукопись своему издателю. Тот, человек, идущий в ногу со временем, ответил мне так: «Потрясающе! Ощущается мощный синтез традиционного таланта и современных технологий! Вы наконец-то подружились с искусственным интеллектом! Какую именно модель вы использовали?»
Я усмехнулся и написал в ответ: «Использовал модель "Триумвират". Или "Русская тройка". Или "Шарашка"... тут трудно подобрать точное название.
Комбинация из трех специализированных агентов, неиссякаемый поток чая с кофе и старомодный авторский карандаш, который все это правит».
Сейчас, выдержав атаку трёх электронных сознаний, собрав за пять минут в кучу этот небольшой текст и откинувшись в кресле, я бросил взгляд на три открытых чата, где обретались мои неугомонные компаньоны.
«Ну что, мои дорогие, — пробормотал я, — пора за новую главу. Зануде — факты, Чувихе — краски, Синтезатору — смешивать этот коктейль. А мне… а мне — наслаждаться этим беспорядочным, но веселым сотрудничеством».
И, знаете ли, впервые за долгое время я не чувствую себя одиноким в своем ремесле. У меня своё литературное общество. Пусть и несколько своеобразное. Зато не пьёт.