Галатея
Прохладный, как внезапный порыв влажного ветра среди зимы, поцелуй, ласкал губы. И я отвечала, совершенно не желая задумываться, кто это целует меня с таким воодушевлением.
Тот, кто целовал, кажется тоже отдавался процессу со всем возможным энтузиазмом. Каждое прикосновение его нежных губ отдавалось в теле странным ледяным покалыванием, которое, однако, обжигало не хуже пламени.
Хотелось поднять руки, обнять мужчину за плечи, зарыться пальцами в волосы и запрокинуть голову, позволяя его губам спуститься к шее, но попытавшись воплотить хоть одно из этих нехитрых желаний, я обнаружила, что не могу двигаться.
Вообще.
От неожиданности распахнула глаза и хотела отпрянуть, но и этого сделать не удалось.
Почувствовав перемену в моем настроении, мужчина, который меня целовал, отстранился. Мы обменялись одинаково ошарашенными взглядами. Он все еще часто дышал, будто приходя в себя после странного наваждения, а я, пользуясь моментом, беззастенчиво его разглядывала.
Острые черты лица, будто высеченные из камня – хотя с учетом белизны кожи скорее изо льда, волосы настолько черные, что казалось, поглощали свет, и глаза цвета неба в ясный морозный день – пронзительно-голубые.
Никогда не видела таких красивых мужчин. Может, это сон? Логично, с учетом того, что я не могу пошевелиться.
– Кто вы? – спросила спокойно. Мой сон, значит могу по крайней мере говорить, что хочу. Тем более, голос и губы мне повинуются, в отличие от всего остального тела.
– Твой создатель и хозяин, – невозмутимо ответил мужчина.
Чего?!
Куда-то не туда сюжет сна сворачивает.
По правде говоря, глядя на его уверенную позу, на почти королевскую осанку и властный взгляд так и хотелось опустить глаза долу и пробормотать “как скажете, мой господин”, но я не из таких. В жизни никто так нагло со мной не разговаривал, и этому красавчику не позволю! Пусть это и сон, но должны же у него быть адекватные границы!
– С чего бы это вдруг? – хотела по привычке вздернуть голову и изогнуть бровь, но опять ничего не вышло: тело стояло как вкопанное. Будто я статуя на пьедестале, а не живой человек.
Ну что за дурацкий сон? Почему все идет не так, как мне хочется? В моем сценарии этот мужчина уже падает к моим ногам с признанием в неземной любви, а я лишь сдержанно и благосклонно ему улыбаюсь.
– С того, что твое тело создал я, а твоя жизнь – подарок мне от Бога Мороза, – пояснил незнакомец.
Но понятнее не стало. Скорее наоборот: что значит “создал мое тело”? Он мне отец что ли? А зачем тогда целовал?
Я еще раз внимательно оглядела незнакомца. На вид вряд ли старше тридцати, скорее даже младше, хоть серьезность его немного взрослит. Широкие плечи, крепнкого телосложения, никаких старческих морщин не наблюдается.
Нет, не отец.
А кто тогда?
– Не волнуйся, – голос незнакомца вдруг потеплел. Может, он разглядел в отсутствии эмоций на моем лице растерянность? А может ему что-то в голову взбрело: и судя по странному блеску в голубых глазах, второе гораздо вероятнее. – Сейчас мы кое что проверим, и если моя теория подтвердится, я все тебе объясню.
Я попыталась кивнуть, мол, “проверяй, чего хотел”, но и в этот раз тело осталось холодной безжизненной статуей.
Зато в следующее мгновение ноги без моего на то согласия двинулись вперед. Сделав несколько шагов против собственной воли, я остановилась. Прямо напротив мужчины, который расплылся в довольной улыбке.
Сердце заколотилось от страха как бешеное, как только я осознала, что произошло: тело подчинилось не моей воле, а его!
Это что, я теперь как кукла?!
Ужас какой. Надо срочно это исправить!
– Объясните толком, что происходит! – потребовала я, благо, голос все еще могла контролировать сама.
– Разговор будет долгим, – со вздохом констатировал незнакомец, который, в отличие от меня, быстро что-то понял. – Так что давай найдем более подходящее место. И не бойся, я не причиню тебе вреда.
Да я и не боюсь. Я в панике!
И она только усиливалась всякий раз, когда собственное тело делало очередной шаг против моей воли.
Получается, этот козел прав: он действительно мой хозяин, раз мое туловище повинуется ему. И сделать со мной может все что угодно.
От осознания, что я вообще ничего не контролирую, стало зябко. А мы меж тем шагали по длинному залу, и все, что мне оставалось – разглядывать вид, открывшийся передо мной. Повернуть голову я тоже не могла, поэтому сосредоточенно пялилась вперед. И от восхищения на несколько мгновений даже забыла о собственных проблемах.
В огромной комнате, стены, пол и потолок которой созданы будто из ярко-голубого и почти не прозрачного льда, вдоль стен в нишах, искусно украшенных резьбой в виде снежинок, стояли ледяные скульптуры.
Одни изображали людей разного возраста, но неизменно в прекрасных просторных одеждах, будто сотканных прямо из белого рассыпчатого снега. Другие походили на животных – реальных и вымышленных. Вот волк топорщит ледяную шерсть на загривке, похожую на миллион острейших сосулек, а вот стрекоза с тонкой резьбой на прозрачных крыльях. Мантикора угрожающе подняла острый хвост и скалит огромные зубы.
– Какие красивые. Что за скульптор их делал? – забывшись, спросила я у незнакомца.
– Это все мои работы, – неохотно пояснил мужчина, кажется, смущенный моей похвалой.
Всю эту красоту сделал он?
Сосредоточив взгляд на его руках, я заметила на них несколько почти заживших царапин. Может и не врет.
Но других доказательств его мастерства разглядеть не удалось, поэтому я снова сосредоточила внимание на том, что впереди.
Мы как раз остановились у огромной арки прямо посреди зала, и я замерла, очарованно всматриваясь в глаза незнакомки, стоявшей напротив.
Вернее, статуи незнакомки: как и все здесь, она выглядела полностью ледяной, но в отличие от других, почти не прозрачной. Снежно белое платье без украшений облегало точеную фигуру и мягкой поземкой падало на блестящий пол. Волосы аккуратно собраны в пышную французскую косу, которая спускается до самой талии и в которой – мое восхищение мастером – просматривается каждый волосок.
Руки она аккуратно держала на уровне живота, как настоящая леди, осанкой и надменностью взгляда не уступала моему незнакомцу, а ее лицо выглядело таким настоящим, что казалось, она сейчас вдохнет и сморозит какую-нибудь гадость. Она вся была белой, только губы едва заметно алели на фоне полотняно-чистой кожи, будто тронутые краской.
Статуя немного походила на то, что я обычно видела в зеркале. При условии, что накрашусь и не поленюсь выпрямить вечно путающиеся волосы, однако сильно льстила мне в районе груди, талии и бедер.
Я бы так и стояла, пораженная красотой скульптуры, если бы незнакомец-хозяин не открыл передо мной дверь. И на меня вдруг не обрушилось осознание, что все это время я смотрела не на статую, а на свое отражение в стеклянной створке. Через которую я поневоле шагнула, повинуясь чужому желанию.
Не удивилась бы, обнаружив, что все в этом странном месте состоит изо льда, но спускаясь вслед за незнакомцем по лестнице, отмечала перемены. Постепенно из-под яркой белизны проступал обычный камень, и вскоре мы оказались в замке. Светлый мрамор стен и пола, высокие полотки и стрельчатые окна – все здесь будто тянулось ввысь, к вершине ледяной башни, однако все-же выглядело вполне человеческим.
Проходя мимо цветного витража, который изображал удивительную птицу с ярким оперением, я надеялась, что хоть немного согреюсь, но ощущение холода, сковавшего тело, никуда не пропало.
Такое чувство, будто я все еще в той околевшей куртке, которая была на мне, когда я утонула.
Утонула…
Тело двигалось, не повинуясь моей воле. Несколько раз я пыталась прекратить это, взять собственные ноги или руки под контроль, но сделать этого так и не получилось. Поэтому мне оставалось только позволить неведомому “хозяину” вести себя в одному ему известном направлении и размышлять.
Значит, умерла.
Почему-то сожалений по этому поводу я не испытывала. Разве что на работе у коллег будут проблемы: им придется взять на себя моих клиентов, покупки которых я вела в компании, но это, пожалуй, единственная причина, по которой кого-то может опечалить моя преждевременная кончина.
Выходит, что волноваться не о чем.
Может, я просто в странном коматозном сне, и ощущение обездвиженности в таком случае нормально? Даже если и так, сейчас я ничего не могу с ним поделать. Поэтому почему бы не принять правила, навязанные мне играми разума? Может, это будет хотя бы весело?
Когда мы вошли в просторную светлую комнату, на полу которой свет, преломляясь через витражи, рисовал чудесные картины, хозяин этого места – по тому, как он держался, я как-то сразу поняла, что он хозяин – усадил меня в мягкое кресло.
Я провела рукой по ворсу, но совершенно ничего не ощутила.
Ну точно коматозный сон. Причем не очень-то детальный.
– Тебя будут звать Деррика, – поставил перед фактом незнакомец, усаживаясь в другое кресло. – Мое имя Инатан.
– Но у меня есть свое имя! – возмутилась я и хотела податься вперед, но тело оставалось неподвижным.
Как же раздражает! Спасибо хоть голос мне подчиняется. Ужасно было бы, окажись я в своем уме, но без возможности даже сказать об этом.
– Вот как? – Инатан удивленно вздернул брови и взглянул на меня так, будто сувенирной статуэтке, которая пылилась на каминной полке десяток лет, вдруг вздумалось заговорить.
Ах да, так и есть.
– И какое же? – поторопил он.
– Меня зовут… – я запнулась. Помню свое прошлое, но имя – нет. От этого осознания по телу пробежал холод. Будто мне до этого тепло было!
Инатан смотрел выжидательно, и если сейчас признаюсь, что не помню его, это будет маленькое, но все же поражение. Но я ведь не его собачка, чтобы безропотно принимать кличку, которую он мне дал!
Надо что-то придумать.
Осознавать себя ожившей статуей было странно, но размышляя о своем нынешнем положении, я невольно вспомнила греческую легенду про ожившую по воле богини статую. Кажется, ее звали…
– Галатея, – уверенно произнесла я.
Пусть будет так. Лучше, чем кличка, брошенная мне, как кость голодной собаке.
– Хорошо, Тея, – Инатан улыбнулся, и меня бы перекосило от его самодовольства, если бы я могла двинуть хоть одним мускулом.
– Галатея, – еще раз с нажимом повторила я.
– И что же ты сделаешь, если я не стану называть тебя полным именем? Уже забыла, что ты подчинена мне? – кажется, я разозлила своего “хозяина”: внешне он оставался спокойным, но каждое его слово врезалось в меня, нанося почти физическую боль.
– Петь начну! Матерные частушки. Громко, с выражением и без остановки, – мстительно улыбнулась я, припоминая репертуар, заученный во времена жизни в детском доме.
Глаза мужчины сверкнули инеем. Только сейчас, всмотревшись в них, я заметила, что хоть радужки у него голубые, но по ним бегут белые узоры, похожие на те, что появляются на окнах в морозную погоду. Красиво… и опасно.
– Я разобью тебя, если не будешь повиноваться, – все еще спокойно, будто расправы и казни для него обычное дело, сообщил Инатан.
Я разозлилась.
Да, мое тело подчинено ему, но это не значит, что он может делать со мной все, что захочет! Я все еще личность, у меня есть разум и чувства. И ему придется это понять, или пусть исполняет свою угрозу!
– Валяй, разбивай! – крикнула я, сильно сожалея, что мое лицо при этом остается ледяной маской. – Я недавно уже попрощалась с жизнью, мне не страшно. Лучше уж умереть окончательно, чем терпеть такое существование.
Не знаю, что в моих словах подействовало на мужчину, но он вдруг изменился в лице.
– Что значит “попрощалась с жизнью”? Ты раньше была… живой? – спросил он, разом растеряв былую злость.
Дошло наконец! Впрочем, наверное стоило сразу это объяснить. Может, если все ему расскажу, он перестанет относиться ко мне как к заводной кукле?
Набрав в грудь побольше воздуха, я рассказала все, что помнила.